– А ты точь-в-точь скопировала? – спросила Юридиси.
– А?
– С бумажки, которую тебе Дубстер дал. Точно скопировала? Без ошибок?
– Точно.
– Грейви, посмотри. Что это все значит?
Грейви и так смотрел во все глаза.
– Не знаю, – сказал он. – Шифр какой-то. Чем это ты писала?
– Стилом, – объяснила Кларетт. – Тоненькое такое стило, но очень четко получается, правда? И не стирается совсем. Навечно.
– Надо бы расшифровать, – предположила Юридиси. – Вдруг это вообще не координаты. У кого есть знакомый, который этим занимается?
Грейви покачал головой. Кларетт сделала большие глаза.
– У меня тоже нет таких, – заключила Юридиси. – Значит, придется рисковать. Жаль.
В дверь постучали.
– Сколько можно! – раздался базарный женский голос.
Юридиси хотела было выхватить у Кларетт трусики и спрятать, но Кларетт, оказывается, была к этому готова, увернулась, и сунула труски в карман куртки.
– Надень, – велел Грейви. – Надень, дура, потеряешь.
– Не потеряю.
– Надень!
Стук повторился. Кларетт стала надевать трусики. Юридиси распахнула дверь и мрачно посмотрела снизу вверх на какую-то коровообразную туристку из Женевы.
– Поучаствовать хочешь? – спросила она. – Не выйдет. С такими телесами кому ты здесь нужна. Пошла отсюда.
Грейви учтиво улыбнулся туристке и сделал виноватые глаза – мол, я не против, но одна из партнерш возражает. Туристка быстро повернулась и быстро ушла, чуть переваливаясь и поколыхивая боками.
– Пойдешь завтра на встречу, – сказала Юридиси.
– Я не хочу идти на встречу, – возразил Грейви упрямо, насупясь. – Я хочу ебаться.
– Это от тебя не уйдет, – мрачно заметила Юридиси. – Переночуем в мотеле…
– Я не хочу с вами ночевать. Вы мне надоели. Я хочу блондинку. Или двух.
– И это будет. Не упрямься. До мотеля нужно будет сходить к одному человеку…
– Отстань.
– Он дантист. Принимает на хутене. Не по ночам, конечно, но это ничего, мы его разбудим. И если нужно – встряхнем как следует, чтобы лучше соображал.
– Зачем нам дантист?
– Не всем нам, Грейви. Дантист нужен тебе. У тебя два зуба отсутствуют, и если ты с такой рожей появишься перед Пицетти, это произведет на него плохое впечатление.
– Я … Что ж он мне, вставит два зуба за одну ночь?
– Наверняка у него есть какие-нибудь временные косметические протезы. Подберет, подпилит.
– Не люблю дантистов.
***
Пицетти заказал второй кофе и с наслаждением вдохнул свежий ветерок с моря. Безмятежно окинул взглядом всю террассу, прищурился на семью туристов, с веселым удивлением посмотрел на двух недоумевающих блондинок и бритого наголо парня-мулата, что-то им доказывающего за соседним столиком, кинул беглый взгляд на двух черных бизнесменов в галстуках, обсуждающих политические новости. Прелестное утро.
Неожиданно мулат, посмотрев на Пицетти, будто вспомнил о чем-то, с некоторым сожалением сказал что-то блондинкам, оставил на столике крупную купюру, поднялся, и подошел.
– Господин Пицетти, если не ошибаюсь?
– Да. С кем имею честь?
– Меня зовут Тайроун Шнитке, и мне поручено передать вам некоторые сведения.
– Очень приятно. Но хочу вас предупредить, господин Шнитке, что сведения я люблю только полезные.
– Сведения, которые я вам сейчас передам, в высшей степени полезны.
– Мне лично?
– Скорее всего да.
– Я весь внимание. Не желаете ли кофе?
– Нет, спасибо, – Тайроун Шнитке чуть приметно улубнулся. – Так вот … Жил-был на свете некий грувель, и звали его … ну, допустим, Мефодиус. И вот Мефодиусу понадобилось нечто. И он начал это нечто искать. И нашел. Оказалось, что это нечто временно пребывало в руках неких особ … Самим особам это нечто было не очень нужно. Поэтому они заключили с Мефодиусом сделку…
– У вас плохо получаются притчи, друг мой, – заметил Пицетти. – Но будем считать, что смысл притчи мною усвоен. Обсудим детали сделки.
– Это самое простое, господин Пицетти. Сумма денег, паспорта, чистый лист.
– Чистый лист!
– Дело в том, что упомянутые особы … засветились с момента прибытия основательно … и не по собственной вине. А частично по вашей.
– Господин Жерве…
– Шнитке.
– Господин Жерве, вы меня обескуражили. Я думал вы умнее. Я ничего против вас не имею, и я с вами не ссорился. Смею заметить вам, что вы обратились не по адресу. Деньги – ну это еще куда ни шло. А паспорта? И – чистый лист? Я ведь не правительство, и даже не руководство Пейлоуда.
– Господин Пицетти, все мы так или иначе вынуждены … совершать поступки … нет … обращаться не по адресу, и делать то, что должны по идее делать совсем другие люди… Вот ведь вам, к примеру, вам лично – совершенно не нужны эти самые координаты! Ведь вы же не собираетесь лететь на Ганимед и долбать там ледяную корку наэлектризованным ломиком. Вы просто посредник. И я ведь не просился изначально – ни в тутумник, ни в лотерею, ни на Ганимед. И Дубстер никого не умолял, чтоб его отправили на поиски РПК.
– Логично, – согласился Пицетти.
– Я уверен, господин Пицетти, что у вас есть в запасе много вариантов развития событий, и много способов нас обмануть, облапошить – словом, обидеть. Как и у нас есть в запасе несколько предположений относительно дальнейших действий в случае вашего отказа. Но зачем? Не лучше ли решить все мирным путем, господин Пицетти?
– Я всегда за мирные пути, Жерве. Но – чистый лист?
– А что мы будем делать без чистого листа? Зачем нам тогда деньги? Чтобы переплачивать втрое за квартиру? Чтобы каждый хутеневладелец, сдающий нам жилье, имел бы повод нас шантажировать? Если вас это утешит – мы просто хотим жить … как все. И устроить нам такую жизнь вполне в ваших силах.
– Понимаю, – сказал Пицетти. – Прекрасно вас понимаю, Жерве.
– Я…
– Помолчите одну минуту, мне нужно кое-что обдумать.
Он пригубил кофе и опустил тяжелые средиземноморские свои веки.
– Я мог бы вас просто обмануть, Жерве, – сказал он. – Но делать я этого не стану, и скажу все, как есть. Вы получите деньги. Может даже в чемоданчике, чтобы было поменьше возни с цифровыми счетами. Вы получите паспорта. Я постараюсь, чтобы вы получили чистый лист. Вы и Кларетт Мейсон. А вот другую вашу товарку следует без лишних проволочек сдать Пейлоуду. Если вы поможете мне это организовать, уверен, что мы расстанемся друзьями.
Уже сказав это, Пицетти сообразил, что ошибся. Размазня и трепло, бесхарактерный, истеричный Грейви был, оказывается, судя по сразу затвердевшему взгляду, человек чести. Честь – невероятно дорогая вещь, десятью миллионами не отделаешься, на сто миллионов тянет. Сто миллионов Пейлоуд не выделит. В то, что честь не продается, Пицетти не верил. То, что их честь не продается, говорят в основном люди, которым не проходилось честью торговать. Тепличные растения. Грейви – явно приходилось. Грейви – трус, скандалист, экстраверт, и при этом человек, панически боящийся уколов своей извращенной совести. Убить человека он не боится. А предать – трусит. И давить на него нельзя – туповат. Если запаникует – еще ведь и шею мне сворачивать полезет, сделается хлопотно и скучно, а у официантки хватит ума гепардов вызвать. Что ж. Просчеты надо уметь признавать вовремя.
– Вы принимаете меня за кого-то другого, – сказал Грейви.
– Нет, Жерве, это я просто вас проверял. Не волнуйтесь. Скажите лучше, о какой сумме идет речь.
Грейви смотрел на него в упор. Пицетти лучезарно улыбнулся, и взгляд Грейви смягчился.
***
Кларетт тщательно паковала чемодан, лещащий на кровати. Грейви сидел на второй кровати и курил. Юридиси сидела в кресле, закинув ноги на письменный стол. Сказала:
– Грейви.
– Ну?
– Подойди.
Грейви подошел и сел возле нее на корточки.
– Присмотри за ней на первых порах, хорошо?
– Я ведь сказал уже, что присмотрю.
– Лучше бы ты на ней женился.
– Хватит, не учи меня!
– Не хватит. Первый же проходимец ее облапошит и обдерет, и через месяц она будет опять в тутумнике.
– Если тебя так волнует ее благосостояние, почему бы тебе не поехать с нами?
– Я уже объясняла, почему я не могу.
– Объясняла, но я не понял. Что-то тебя здесь держит – что? Дикость здесь, Ридси. Сколько не пытаются цивилизовать, а дикость осталась. А мне надоела дикость. Хочу пожить в цивилизации.
– Чтение не пошло тебе в прок, Грейви.
Он улыбнулся.
– Действительно, – сказал он, – сколько за год можно прочесть, когда никто не мешает, а делать больше нечего.
– Перестань говорить пошлости. Подумай о том, что я тебе сказала. Должно же в тебе быть что-то хорошее, ты же не совсем пропащий грувель, а?
– Ты права, а жаль. Пропащим, наверное, легче жить на свете. Так ты остаешься?
– Я остаюсь.
***
По залу ожидания передвигался пластами холодный и очень холодный воздух – кондиционеры работали с полной отдачей. Также с полной отдачей работали холодильные установки в барах, эскалаторы, лифты, неоновые рекламы, цифровые рекламы, электрокары для подвоза чемоданов, сливы и водопровод, телефоны, телеэкраны, лампы, электрические печки в кафе, монорельсовый подвоз, и еще многое, многое другое. Гелий-двадцать оправдывает любые энергетические расходы.
Грейви пил апельсиновый сок у стойки бара, читая исследование итальянского историка о жизни Иосифа Сталина, русского диктатора середины двадцатого века. Рассуждения и выводы историка забавляли Грейви, для которого объект исследования вовсе не был загадкой. Обыкновенный репей, типичный представитель зелайфа, Иосиф Сталин, по стечению обстоятельств получивший власть над целой страной, вел себя, как самый обыкновенный пахан в тутумнике, удерживая подвластное ему население обыкновенными, естественно принятыми в зелайфе методами. Историк же находил способ мышления Сталина загадочным и трудно объяснимым, а методы ведения внутренней политики непропорционально жестокими. Грейви забавляло непонимание историка. Не понимал историк, что единственная цель внутренней политики Сталина была – удержать власть самым эффективным способом. А что Сталин книжки читал – так ведь не все же представители зелайфа безграмотные тупицы. Вот он, Грейви – тоже книжки читает. Правда, читать он начал недавно – в кастрюле, где-то над астероидным поясом. Ну и что? Сталин тоже, небось, читать начал в ссылке, когда больше делать нечего было.
Кларетт лакала тем временем амаретто и таращилась на бармена. Грейви положил книгу на стойку, сказал ей «я сейчас вернусь», и ушел искать туалет.
И сразу после этого возле Кларетт возник Капитан Доувер.
– Здравствуй, – сказал он.
Он весьма представительно смотрелся – с тростью, в безупречном костюме, с прямой спиной. Кларетт не знала, радоваться ей или бояться.
– Времени у нас мало, – сказал Доувер. – Я хочу тебе кое-что предложить. Скажи «да».
– Да, – сказала Кларетт.
– Если ты останешься, я смогу устроить тебе и хорошее жилье, и даже должность. Чистый лист у тебя уже есть. Я прослежу за тем, чтобы на тебя никто никогда не наезжал. Твои деньги останутся при тебе. Не нужно будет ни бежать, ни скрываться. Заведешь семью, детей, хутень. Это не ловушка, не уловка, это чистая правда. Согласна?
Кларетт наморщила лоб и широко открыла глаза. Доувер выглядел очень убедительно, и знала она его давно. Если подумать – зачем ей жизнь в бегах, в незнакомом месте? Тем более, что Грейви никакого интереса к ней не проявляет. А Доувер – мужчина что надо. Представительный. Она выйдет за него замуж, она обставит хутень, купит мебель. Может даже у них будет собака. Лабрадоры – они ужасно смешные и добрые. И еще она хотела бы, чтобы на заднем дворе была грядка, и чтобы в этой грядке росли цветы, и она, Кларетт, за ними ухаживала. Что еще девушке надо?