Место на шее, к которому только что прикасались, горит. Все висело на волоске, на страшно тонком волоске. Удивительно, как Эмико вдруг забывает, что за ней идет охота, как обманывается и считает себя почти человеком. Она быстро доедает лапшу. Откладывать больше нельзя — пора поговорить с Райли.
— Я хочу уехать отсюда.
Райли, не слезая с барного стула, поворачивает к ней голову. Он удивлен, но весел.
— Правда? У тебя что же — новый хозяин?
Одна за другой приходят девушки — болтают, шутят, кланяются домику духов, некоторые делают подношения, надеясь, что встретят щедрого покупателя или богатого клиента.
— Нет. Но я хочу на север. В деревню к Новым людям.
— Это кто тебе о ней рассказал?
— Так она есть?
По лицу старика видно, что есть. Сердце Эмико начинает стучать чаще. Значит, правда.
— Все-таки существует, — говорит она уже уверенней.
Райли смотрит на нее, прищурив глаз.
— Может быть. — Он велит бармену Дэнгу налить еще. — Но хочу тебя предупредить — там в джунглях несладко. Если неурожай — едят насекомых. Охотиться не на кого, разве на птиц. Весь скот погиб от пузырчатой ржи и японских долгоносиков. Тебе надо все время быть поближе к воде, а то произойдет перегрев. Там страшно тяжело жить. Хочешь уехать — так найди себе нового хозяина.
— Меня сегодня белые кители чуть не поймали. Останусь — точно погибну.
— Я им плачу — ловить тебя не должны.
— Да нет, я ходила на ночной рынок…
— Какого черта ты там делала? Хочешь есть — ешь здесь!
— Простите, Райли-сан, но я должна уйти. У вас есть связи, а мне нужно разрешение на дорогу, на проход через КПП.
Приносят выпивку. Райли делает глоток. На высоком стуле он похож на ворона — сама смерть и тлен; сидит и следит за своими шлюхами, которые готовят себя к ночной работе. Он смотрит на Эмико, почти не скрывая отвращения, будто на кусок собачьего дерьма, прилипшего к подошве, потом отпивает из стакана и говорит:
— На север ехать тяжело. Ужасно дорого.
— Я заработаю.
Райли молчит. Бармен, закончив натирать стойку, подзывает помощника, и они вдвоем достают ящик со льдом от производителя роскоши «Джай йен, нам йен». Холодное сердце, холодная вода.
Райли протягивает стакан, Дэнг со звоном опускает туда пару кубиков. Эмико смотрит, как стремительно тает только что вынутый из ящика лед, как бармен подливает старику воды. Она вся пылает изнутри. В открытые окна клуба не задувает ни ветерка. Здание еще не успело остыть — от стен и пола так и пышет жаром, желтобилетники — закрутчики вентиляторных пружин пока не приходили.
Эмико, изнывая от перегрева, смотрит, как пьет Райли, и жалеет, что не умеет потеть.
— Кун. Прошу вас. Простите. Пожалуйста… дайте попить холодного.
Старик делает еще один глоток и наблюдает за приходящими девушками.
— Содержать пружинщицу — чертовски дорого.
Она рассчитывает разжалобить его смущенной улыбкой. Наконец Райли раздраженно бросает Дэнгу:
— Ну, налей.
Бармен подает бокал ледяной воды. Эмико заставляет себя не набрасываться — сначала прикладывает к лицу, к шее, чуть не стонет от удовольствия, потом отпивает, снова прижимает к себе и держит, как бесценный талисман.
— Спасибо.
— С чего бы мне помогать тебе с отъездом?
— Я умру, если останусь в городе.
— Невыгодно это все — и нанимать тебя было невыгодно, и тем более давать теперь взятки за твой проезд.
— Пожалуйста, я сделаю все, что захотите. Я заплачу, правда заплачу. Можете мной попользоваться.
— Вот еще! У меня настоящие есть, — с усмешкой говорит он и тут же серьезнеет. — Штука в том, что тебе нечего предложить — все заработанное тут же тратишь на питье. А взятки? А лед на тебя? Будь я не такой добрый, вышвырнул бы вон, и пускай белые кители тебя в компост покрошат. Прибыли никакой.
— Прошу вас.
— Не беси меня. Иди готовься к работе. Чтоб, когда придут клиенты, уже сняла уличную одежду.
Распознав властный и беспрекословный тон, Эмико машинально делает ваи и спешит выполнить приказ, но через секунду одергивает себя. «Ты не собачка и не служанка. Эта служба завела тебя в Город божественных воплощений и бросила среди демонов. Будешь вести себя как прислуга — сдохнешь как собака».
Она встает прямо.
— Простите меня, но я должна уехать на север. Сколько это стоит? Я заработаю.
Райли вскакивает.
— Ты — как проклятый чешир, который до последнего копается в падали!
Эмико вздрагивает — хоть он и старый, но все еще гайдзин, рожденный и выросший до эпохи Свертывания. Она опасливо пятится от высокой и грозной фигуры.
— Вот так-то. Помни свое место, — с угрюмой ухмылкой говорит Райли. — Ладно. Поедешь на свой север. Но только когда я разрешу. И не раньше, чем заработаешь на взятки кителям — от первого до последнего бата.
— Это много?
Старик багровеет.
— Ты столько за все время не принесла!
Она отпрыгивает назад, но Райли успевает схватить ее за руку, притягивает к себе и рычит пропитым голосом:
— Когда-то и кому-то ты была полезной, и я понимаю, почему пружинщицы вроде тебя забывают, как себя вести. Но давай-ка без иллюзий. Ты — моя собственность.
Он хватает костлявыми пальцами ее сосок и выкручивает. Эмико охает, у нее подгибаются ноги.
— Ты принадлежишь мне до последнего волоска, — шипит Райли, не сводя с нее светло-серых змеиных глаз. — Захочу — завтра тебя покрошат в компост, и всем будет наплевать. В Японии, может, и ценят пружинщиков, но здесь вы — мусор. — Он снова сжимает пальцы. Эмико судорожно втягивает воздух, пытаясь устоять. — Ты — моя собственность. Не забывай.
Ухмыльнувшись, старик отпускает девушку. Та чуть не падает, но успевает ухватиться рукой за барную стойку. Райли снова берет стакан.
— Я скажу, когда ты заработаешь достаточно. Но тебе надо будет вкалывать. Никаких больше капризов. Клиент захотел — сделала так, чтобы он был доволен, пришел снова и был приятно удивлен. Хочешь на север — лезь вон из кожи.
Он допивает залпом, бьет стаканом о стол и требует повторить.
— А теперь хватить ныть и марш зарабатывать.
16
Раннее утро. Хок Сен сидит в офисе «Спринглайфа» и мрачно глядит на сейф. Ему бы сейчас забивать гроссбух выдуманными цифрами и успеть все сделать до прихода мистера Лэйка, но мысли заняты железным шкафом, который, будто издеваясь, неподвижно стоит в дыму бесполезных ритуальных воскурений.
После того случая на якорных площадках сейф постоянно заперт, заморский дьявол вечно висит у старика над душой, допекает счетами, вечно что-то выпытывает. А Навозный царь ждет. Хок Сен встречался с ним еще дважды — пока не торопит, но явно теряет терпение и, похоже, хочет взять дело в свои руки. Шансы на успех тают.
Хок Сен упрятывает в столбцы гроссбуха деньги, которые заработал сам от покупки временного вала. А может, просто обчистить сейф? Рискнуть, хоть его и станут подозревать? На фабрике есть инструменты, которые прожгут сталь за несколько часов. Может, так будет лучше, чем дожидаться, когда крестный отец всех крестных отцов сам все устроит? Хок Сен прикидывает варианты и понимает — в любом случае рискует так, что оторопь берет. Если сейф найдут вскрытым, объявлениями о розыске старого китайца увешают все столбы, а быть врагом заморских демонов сейчас крайне опасно. Власть Аккарата растет, а с ним и влияние фарангов — что ни день, то новости об очередном унижении белых кителей. Вот на днях Бангкокского тигра постригли в монахи и лишили семьи и собственности.
А если мистера Лэйка просто устранить? Нож под ребра в переулке — и готово? Проще некуда, да и недорого: Чань-хохотун с удовольствием все сделает за пятнадцать батов, и заморский демон больше не помеха.
Он вздрагивает от стука в дверь и торопливо прячет свежезаполненный гроссбух под столом.
— Войдите.
На пороге возникает Маи, тощая девчонка со сборочной линии, и делает ваи. Хок Сен успокоено выдыхает.
— Кун, у нас там загвоздка.
— И в чем же дело? — спрашивает он, оттирая чернила с пальцев.
Мельком оглядывая помещение, Маи говорит:
— Лучше, если вы сами посмотрите.
Хок Сен чувствует, что она явно напугана, и от этого ему делается не по себе. Совсем еще девочка. Старик ей слегка покровительствовал, даже выдал небольшую премию за то, что ползала по узким туннелям в подполе, когда чинили главный привод фабрики. И все-таки нечто в ее поведении заставляет вспомнить тех малайцев, которые однажды восстали против его народа. Тогда рабочие Хок Сена, прежде благодарные и покорные, вдруг перестали смотреть в глаза хозяину, а ему не хватило проницательности увидеть грядущие перемены и понять, что дни малайских китайцев сочтены и даже его — человека высокого положения, который не жалел денег на благотворительность, а детям своих рабочих помогал будто своим, — хотят обезглавить и выбросить в сточную канаву.
И вот теперь Маи — она явно что-то скрывает. Значит, такой способ выбрали прийти по его душу — хитрость? Сделали наживкой вроде бы безобидную девочку? Стало быть, такой финал у истории желтобилетников? Интересно, кто за этим стоит: Навозный царь? Хок Сен, напустив на себя безразличный вид, садится поудобнее.
— Если есть что сказать — говори здесь.
Ее неуверенность еще больше выдает страх.
— А фаранг тут?
Часы на стене показывают шесть.
— Будет только через час или два — рано не приходит.
— Пожалуйста, пойдемте.
Хок Сен встает. Какая милая девочка. Естественно — прислали симпатичную, невинную. Он делает вид, будто почесывает спину, а сам незаметно достает из-под рубашки нож и шагает навстречу.
Подойдя почти вплотную, старик хватает девушку за волосы, притягивает к себе и прижимает лезвие к ее шее.
— Кто тебя прислал? Навозный царь? Белые кители? Кто?
Маи судорожно открывает рот, хочет вырваться, но не может — иначе порежет горло.
— Никто!
— За дурака меня держишь? — Хок Сен прижимает нож так сильно, что надрезает ей кожу. — Кто?
— Никто, клянусь! — Девушку трясет от страха, но старик не выпускает.
— Есть что сказать? Может, какая-та тайна, которую мне нельзя знать? Говори!
Ей больно от врезавшегося в горло лезвия.
— Нет! Кун! Клянусь! Никаких тайн! Только… Только…
— Что «только»?
Она повисает у него на руке и шепчет:
— Белые кители… Если узнают…
— Я не белый китель.
— Кит. Кит и Шримуанг — они болеют, они оба болеют. Пожалуйста… Я не знаю, что делать. Я не хочу потерять работу. Как мне быть? Прошу вас, не говорите фарангу, а то он закроет фабрику — это любой знает. Моей семье нужны деньги… Пожалуйста… — Маи всхлипывает, обмякает, забыв о ноже, держится за Хок Сена и умоляет его, будто своего спасителя.
Поморщившись, он прячет оружие и вдруг ощущает себя древним стариком. Вот так-то — жить в вечном страхе: начинаешь подозревать тринадцатилетних девчонок, думать, что та, кто тебе почти как дочь, замыслила тебя убить. Ему гадко, он не может посмотреть Маи в глаза.
— Надо было сразу сказать, — ворчит Хок Сен и засовывает нож за пояс. — Дура. Нельзя о таком молчать. Давай, показывай своих приятелей.