И потом, я папироску прятал в горсти — не окончательный дурак...
И самое, пожалуй, главное, что мне придавало нахальства нарушать устав — я ж не на открытой палубе стоял, я был внутри этого самого шалаша, стога, что мы соорудили. Оставалась щель шириной этак в две ладони, вроде амбразуры...
Если подумать, может, этот стог меня и спас.
Жуть подумать, чтобы могло быть, окажись я на палубе в открытую...
Все это произошло совершенно неожиданно.
Проливчик был шириной метров сорок — и вдруг, без малейшего всплеска, на поверхность поднялось что-то такое, что его перегородило почти что поперек. Если оно было меньше ширины проливчика, то ненамного...
Я отчетливо видел в разрывах тумана...
Сначала подумалось, что это подводная лодка всплыла и сейчас устроит нам амбец. Торпеду, конечно, в такой узости не выпустит, ее саму разворотит — но у них ведь и пулеметы с пушками имеются, и экипаж вдесятеро поболее нашего...
Длинное всплыло, темное.
И тут я увидел, что никакая это не подводная лодка. Живое оно было, вот ведь что. То ли огромная змеюка, то ли ящерица невероятной длины.
Лап я так и не видел, у него из воды торчала только верхняя часть туловища — а вот голову оно чуть приподняло из воды, и была эта банка размером чуть ли не с наш катер.
Как оно выглядело? Нет, никакой чешуи не помню. Больше всего шкура походила на кору. На толстую кору векового дерева — твердую, где бугры, где впадины, где ямки. Темновато-бурое. В точности как кора. И голова тоже покрыта этой «корой». Торчали какие-то толстые кривульки вроде рожек — но было их, по-моему, не менее полудюжины. Этак.., венчиком. Справа налево, поперек башки.
Нет, пасти оно не разевало — и слава богу.
Представляю, какая у него должна быть хавалка, если прикинуть пропорции. Катер, положим, не проглотило бы, и шлюпку — вряд ли. Но вот человека такая тварь хаванет запросто, побыстрее, чем мы с вами — одиночный пельмень.
А уж воняло от него... Ни в сказке сказать, ни пером описать. Такая прокисшая тухлятина, такая погань... Как меня не вывернуло наизнанку, удивляюсь до сих пор. Наверное, было настолько страшно, что организм даже позабыл блевать...
Глаза отчетливо виднелись, но были не особенно большие. С кулак. Выпуклые, темные, так что не рассмотреть ни зрачка, ни радужки. Но этакая искорка внутри проблескивала. Мне отчего-то кажется, что оно должно быть не такое уж дурное.
Нет, конечно, животное — но не глупое...
Я так полагаю, ему стало любопытно, что это за стог вдруг возник неведомо откуда и прилепился к скале. Если оно обитало где-то поблизости, если это его места, то могло быть и так...
И создалась такая диспозиция: оно тихонечко лежит на воде, чуть из нее высунув верхнюю часть тела, пялится на замаскированный катер, воняет на сто верст вокруг. А я таращусь на него, забыл про папироску, потом оказалось, мне припалило ладонь, а я тогда и не почувствовал...
Прикидываю, с его точки зрения мы были тоже не подарок. Изнутри явственно доносились стуки, лязганье, от нас пахло бензином, машинным маслом, всякими другими человеческими, техническими ароматами. Кто его знает, может, ему от такого запаха хотелось блевать почище, чем мне — от его...
Потом оно нырнуло, бесшумненько погрузилось. Только волна по воде пробежала. Я кое-как очухался, опамятовался.
Прилежно доложил командиру, как водится — мол, за время моего дежурства особенных происшествий не случилось, кроме того, что под самым бортом всплыла непонятная тварь длиной раза в четыре превосходящая наш катер, и долго на меня таращилась.
..
Что потом? Ну, не скажу, что мне поверили.
Почему бы и нет? О всевозможных морских змеях давно ходят слухи...
Только для нас в тот момент самым страшным зверем были немцы или финны. У нас была ясная, конкретная, жизненно важная задача — кровь из носу, починиться, переждать денек и под покровом ночи попытаться убраться к своим. Как и получилось. Ни о каких морских змеях нам тогда думать времени не было...
Ну, а потом, когда вернулись на базу, пошли прежние военные будни. Торпедным катерам скучать некогда, для них работа всегда найдется, а не найдется, так начальство непременно придумает.
Кое-кому мы об этой твари рассказывали в разное время, но нам, честно признаюсь, не особенно верили. Отпускали дурацкие шуточки, как это водится... В сорок пятом я эту историю рассказывал какому-то писателю, не помню фамилии. Он у нас бывал, расспрашивал о боевых буднях, как вашему брату и полагается. Только и он, по-моему, не поверил. Ничего не сказал, но ухмылялся очень недвусмысленно. Точно, не поверил...
И я вот иногда думаю: а что было бы со мной, стой я на палубе в открытую? Будь палуба ничем не прикрыта? Сожрало бы, точно. Что ему стоило... А с другой стороны, если бы не подбили нас, мы бы там и не оказались...
Но воняло от него...
Комментарий
У меня, признаться, есть некоторые подозрения касаемо личности писателя, беседовавшего когда-то с моим собеседником. Крепко подозреваю, что это был Леонид Платов — очень уж рассказ моряка с торпедного катера походил многочисленными деталями (которые я опустил, как не имеющие отношения к главному) на один из эпизодов знаменитого платовского романа «Секретный фарватер». Не исключено, что от него Платов историю с, ремонтом и почерпнул. Что до моего собеседника, то Платова он не читал. Если эта история правдива, то совершенно ясно, что в морского змея Платов и в самом деле не поверил — в своих книгах он ни словечком ни о чем подобном не упоминает...
Майор со скучным лицом
Я, пожалуй, начну издалека, но тут многое придется объяснить подробно, чтобы лучше понять саму историю...
Кто-то в свое время запустил в обиход не правильное, на мой взгляд, мнение: будто «пехота долго не живет». Я сам — классический пехотинец, прошел три войны, но с мнением этим категорически не согласен. Потери, конечно, в пехоте были огромные, с этим спорить бессмысленно. Но концепция в корне, не правильная, точно говорю.
Постараюсь пояснить, что я имею в виду. С одной стороны, это утверждение вроде бы справедливо. С другой — следует обязательно сделать уточнение. Смотря какая пехота... Потому что ведь и танк на войне долго не живет, а с ним вместе и танкисты, и летчики, и саперы...
Смотря какая пехота. Понимаете, есть интересная закономерность. Если необстрелянный не погиб в первом же бою — а именно на такую ситуацию приходится огромный процент потерь, люди гибнут в первую очередь от неумения выжить — то он начинает понемногу учиться. Он уже соображает, как перебегать, как окапываться, как грамотно себя вести в уличном бою, и так далее, и так далее... Он становится обстрелянным, а такого убить гораздо сложнее, потому что он, квалифицировано, с полным правом можно сказать, делает свою работу, он и врага стремится положить, и самому уцелеть... Вот, примерно, так.
И, конечно же, были подразделения, заранее словно бы обреченные на гораздо большую смертность и гораздо больший шанс выжить, чем у других. Штрафбаты, например, штрафные роты. По сравнению с той самой обычной пехотой шансов у них было гораздо меньше, с их-то правилами...
Но я буду говорить об артиллерии.