— Ладно, замнем, — сказал Сварог, устало погладив ее руку. — Слушай, а мечта у тебя есть?
Она чуточку замялась, но все же выложила:
— Хочу стать королевой.
Сварог хотел фыркнуть, но потом подумал, что мечта эта — не лучше и не хуже любой другой. На то она и мечта. Особенно здесь, где престолы частенько брались «на шпагу». Если вспомнить, сколь предосудительные субъекты ухитрялись нахлобучить все же на темечко корону, Мара с ее детской мечтой выглядит светлым ангелом…
— Осталась самая малость, — сказал Сварог. — Выйти замуж за короля.
— Ну уж, таких пошлостей мне не нужно. В интересах дела еще можно под кого-нибудь примоститься, но ради собственного блага никак не стоит…
— Что я в тебе ценю, так это — непринужденность..
— Я человек независимый, — сказала Мара. — И хочу завоевать себе королевство сама. Конечно, смешно распахивать рот на большое, но найдутся и маленькие, по моим хрупким плечам. В Мано-рах. Есть еще Сегур. Я там была однажды — очаровательный остров. Жалкая кучка гвардейцев и король-растяпа, без единого наследника.
— А потом?
— Что — потом?
— Ну, завоевала ты королевство. А дальше что?
— Надеваю я корону…
— Ну?
— Сажусь я на трон…
— Ну? — с интересом повторил Сварог. Она задумалась, нахмурилась:
— Да ну тебя! Все испортил!
— Я тут ни при чем, — сказал Сварог. — Видишь ли, мечты имеют паршивое свойство — сбываться. Поэтому всегда нужно иметь что-то про запас.
— А у тебя-то самого есть мечта? — прищурилась она.
— Выбраться отсюда. Чтобы Делии удалось…
— Это не мечта, а отличное выполнение задания, — безжалостно отрезала Мара. — А мечта?
— Мечты, похоже, нет… — растерянно сказал Сварог, подумав как следует.
— Вот видишь. А у меня есть. Чья взяла?
Сварог покрутил головой:
— Слушай, много вас таких?
— Хватает. Человек пятьдесят. Большинство, конечно, довольно тупые приложения к мечам, но есть и умные. Я, да будет тебе известно, существо особо строптивое, своенравное и самостоятельное. Это я не сама придумала, а бесстыдно подслушала. Из-за моей репутации Гаудин и поручил мне за тобой присматривать. Что ты поднял брови выше макушки? Ну да, милорд, ваше небесное великолепие, вы здесь командуете, вы умеете бить людей топором по голове, и вы великолепно справились в Харлане. Но вам еще долго предстоит учиться прокладывать себе дорогу по трупам, не распуская при этом сопли и не гадая, была ли у проткнутого вами бедолаги седенькая бабушка… А я этим умением давно овладела. — Она скромно потупилась. — Надеюсь, я не нанесла урон твоей мужской гордости? Всегда готова искупить женственной покорностью…
И с интересом наблюдала за ним. Однако Сварог уже понял, что лучший способ сохранить лицо при общении с напарницей — это выглядеть совершенно бесстрастным.
— А тебе не приходило в голову, что Гаудин использовал удобный случай, чтобы от тебя отделаться?
— Гаудин — сплошная меланхолическая загадка, — сказала Мара. — Меланхоличность касается облика, а загадочность — ума и характера. Какие ходы он просчитывает наперед и сколько их, угадать невозможно. Сейчас мы выполняем задание. Я не сомневаюсь, что игра затеяна всерьез и ставки высоки, — но одновременно наше задание хитрыми ходами, непонятными и неизвестными нам с тобой, связано с достижением и других целей. Нет, я не утверждаю, будто так и есть. Но допустить стоит… Большинство его поручений — с двойным и тройным дном.
— Должность у человека такая… — сказал Сварог задумчиво.
И направился на террасу — подышать прохладным ночным воздухом на сон грядущий. Окрест стояла тишина, только через два дома отсюда на гребне крыши раздавалось звяканье виолона и явственно долетало меланхолическое пение:
У трубы виднелась темная фигура, сидевшая верхом на коньке, как на лошади.
— Твой-то опять надрывается, — лениво сказал Сварог бесшумно появившейся рядом Маре.
— Я вот в него сейчас чем-нибудь попаду… — безжалостно заявила сподвижница.
Сварог фыркнул. Обитавший неподалеку юный уличный певец, сосед лишенного наследства восемнадцатого герцога Номера, положил глаз на Мару (отчего-то очаровавшую его даже в своем новом облике, не столь уж и прекрасном) и регулярно угощал серенадами.
— Сейчас я его…
— Отставить, — сказал Сварог. — Традиция такая, терпеть нужно…
— И так тошно, а тут еще тоску наводит…
— Помолчи-ка, — сказал Сварог, насторожившись. — Видишь?
— Что?
— Вон, левее, прямо над мостом…
— Ничего там нет, — уверенно сказала Мара.
Сварог протер глаза, поморщился:
— Ну как же нет? Что-то вроде орла.
— Ничего я там не вижу.
Сварог не настаивал. Однако был уверен, что ему нисколечко не почудилось: над городом, очень низко, кружили уже три огромных черных птицы, почти не шевеливших крыльями, подобно парящим орлам, временами заслоняли далекие огни домов, уличные фонари. И летали они, не выбираясь за пределы оцепленной зоны…
— Нет там ничего, — пожала плечами Мара. — Пошли спать, а?
— Пошли, — сказал он решительно.
И подумал: нет, пора отсюда убираться, такие собаки и такие птицы ничего хорошего не сулят…
Глава третья
ПРАВО УБЕЖИЩА
Харчевня именовалась без особых претензий — «Кошка и кастрюля». Кошек, помимо той, что на вывеске, обнаружилось целых три — зажравшихся до того, что они дремали под столами, брезгливо игнорируя брошенные им в приступе пьяной любви к животным мясные останки.
Мара легонько придавила одной хвост носком башмака, но та открыла один глаз, лениво вытянула хвост из-под подошвы и вновь задремала.
— Не мучай животное, — мельком заметил Сварог без особой укоризны.
— Настоящая кошка должна быть зверем. — Мара нацелилась на кошачий хвост уже каблуком. — А эта…
— Если она заорет, привлечешь к нам внимание.
Вот это моментально подействовало, и Мара унялась. Сварог глянул на распахнутую дверь — отец Калеб все не появлялся, а пора бы… Ввалилась компания, еще с порога заоравшая, что вина им нужно много, а вот закуска вовсе и не обязательна. Судя по гильдейским бляхам, явились речники топить в чарке горе — «Кошка и кастрюля» располагалась неподалеку от одного из портов, и попавшие в кольцо блокады речные суда обязаны были встать на мертвый якорь, а паромы — прервать сообщение меж берегами. По этой причине речной народ пил с утра до вечера, но в обличении властей не поднимался выше Речного департамента, августейшую особу не затрагивая, — в любом порту хватало шпиков.
Сварог думал о своем — пытался понять, почему их с Марой бросили. Какие бы там сложные интриги ни плелись среди правящей верхушки, они не объясняли бездействия и деликатности Гаудина, столь несвойственных начальнику тайной полиции, особенно в столь серьезном деле. Гаудин уже должен был знать о призраке, подменившем принцессу. Мог бы и направить связного, мог бы помочь. Противники Гаудина были владетельными особами, но их люди оставались шпионами-любителями, а у Гаудина имелась в руках Контора. Как показывает исторический опыт, Контора побивает в три хода дилетантов любого ранга…
Поневоле подворачивалась невеселая, но веская гипотеза — Гаудину сейчас не до земной тверди, что бы эпохальное там ни происходило. На тверди небесной случилось нечто столь серьезное и важное, что лихая компания Сварога обречена на автономное плавание. Вульгарно говоря, наверху шерсть летит клочьями. Так частенько случается, стоит юной императрице надолго увлечься сильванскими охотами — впрочем, придворные баталии с тем же успехом разыгрываются и в отсутствие старого и сурового, собаку съевшего на кознях и интригах монарха…
Что, если точнехонько так все и обстоит? При этой мысли стало невероятно неуютно. Но он браво плюнул под стол — благо нравы грязной харчевни дозволяли — и подумал, что уж если его за тридцать с лишним лет не смогли угробить в обители развитого социализма, здесь и подавно не слопают, подавятся…
— Ты что это под стол плюешь, барон? — спросила Мара.
— Придумал, как организовать ситуацию, когда всем станет не до облавы и не до нас.
— Как?
Сварог сначала выдержал полную многозначительности театральную паузу, с опаской оглянулся на ближайшего соседа — объевшегося и теперь сонно выбирающего из бороды крошки — и добился-таки своего: Мара тоже обвела зал тревожным взглядом, прикидывая, кто может прятать камень за пазухой против них. Теперь было можно: