— Мелани! Маленькая моя девочка! Зачем ты плачешь? — Я присела на корточки и обняла ее. — Не нужно! Все хорошо!
— Нет, не хорошо! Я же вижу, что не хорошо. Я не маленькая, я понимаю, что ты, когда после папы опять встретила Нестора, не знаешь, как тебе быть дальше! А мне как быть дальше? Ведь Нестор тоже понял, когда увидел меня! И мой папа, наверное, тоже… Он ведь понимает меня без слов! Я так его люблю! Так люблю моего любимого папу, папочку!..
Я была растеряна еще больше Мелани, на нас оглядывались прохожие, но я была бессильна ее успокоить. Совершенно бессильна! И расплакалась сама.
— Ты ведь тоже его очень любишь? Да, мама? Ты больше не плачь, я тоже не буду. Я не удержалась, я знаю, что дамам нельзя рыдать на улице, так меня учила бабушка. Больше не плачешь? — Мелани взяла в свои ладошки мое лицо и заглянула мне в глаза. — Не надо. Я знаю, мама, что ты его любишь, я слышала, ты ночью говорила ему «любимый»… Я подслушивала не нарочно! Я просто хотела увидеть ангела любви и услышала случайно. Я знаю, мамочка, что нельзя подглядывать и подслушивать за взрослыми, когда они голые занимаются любовью! Можно вспугнуть ангела, который несет им ребеночка! Но я так хотела увидеть этого ангела! Я знаю, мама, что дети получаются от любви. Это от секса детей не бывает! Когда секс, ангел не прилетает. А когда любовь, ангел любви кладет малюсенького ребеночка в живот и мама его через девять месяцев рожает! Но тогда как же появилась я, если ты не любишь Нестора? Ну скажи, мама! Мамочка!
Может, взять и выложить ей все? — подумала я. Этой маленькой даме, которая знает, что нельзя реветь на улице, а детей приносит ангел любви!
— Мелани, но с чего ты взяла, что я твоя мама, а Нестор — папа, именно Нестор, а не Луи?
— У меня есть фотография твоей свадьбы.
— А почему ты мне ее никогда не показывала?
— Я боялась.
— Чего ты боялась?
— Вдруг у тебя нет такой.
— Думала, что я отниму ее у тебя?
— Ой, мамочка, ну как ты можешь отнять? Нет! Не поэтому.
— А почему?
— Потому что она приносит несчастье. Да. Я показала ее папе в тот день, когда нашла его, и она попала под машину. Ну, она — женщина, которая привезла меня к папе. И умерла бабушка. Потом я показала ее Элис — и у нее сразу заболели свинкой оба ее сына. А они знаешь какие взрослые! Такие не болеют свинкой. Потом было еще много неприятностей, ну много, долго рассказывать. И тогда я все поняла про это фото и спрятала. А потом сдуру вытащила его и показала ее папе в тот день, когда он нашел тебя, а на следующий день папу ранили. И вчера я убиралась в своем комоде, наткнулась на нее и поскорее спрятала. А тут вдруг папа вернулся из больницы, и я решила, что она больше не действует, потому что нашлись все и все зло кончилось. А оно не кончилось! Нестор попал в аварию!
— Глупости какие, Мелани. Какая-то фотография. Выбросила бы давно, если уж так ее боишься.
— Я тоже хотела выбросить. А вдруг будет еще хуже? И потом, жалко… Это же фотография моих родителей…
— Покажи мне ее.
— Нет! Ни за что! Я ее так запрятала!
— Слушай, Мелани, по-моему, у меня есть точно такая же. И даже целая страница, где написано, кто эти люди, — сказала я.
Это было, конечно, крайне неразумно, ведь если я права, то переубедить Мелани в том, что мы с Нестором вовсе не ее родители, будет невозможно. Но ведь каждый человек имеет право знать правду? Я эгоистично имела в виду себя…
— Правда?
— Я не уверена, но мы можем прямо сейчас пойти ко мне и посмотреть. Мой дом совсем рядом. Вон на той улице, так что много времени это не займет.
Глава 28,
в которой Мелани впервые попала в мою квартиру
— Зря ты стеснялась, мамочка, и не позвала меня помочь убраться, — с огорчением заметила она. — Ужас! Как ты могла так запустить? — Она провела пальчиком по пыльному экрану телевизора.
— Я его не смотрю, да и вообще не живу тут. Не обращай внимания. — Я вытащила сумку из шкафа, извлекла из нее затертую журнальную страничку. — Вот, взгляни, и пойдем.
Я затаила дыхание и протянула страничку ей. Но она не взяла ее в руки, видимо тоже испытывая не менее сложную гамму переживаний, просто скользнула взглядом и тут же облегченно заявила без малейшей доли сомнения:
— Что ты, мамочка! Это совсем не ты и не мои папы!
— Мелани, но здесь же черным по белому написано, что это я, Надин Гришо, выхожу замуж за писателя Нестора Мориньяка!
— Ну и что? Это совсем не те молодожены. Те красивее!
— Мелани, но это я и Нестор! Это действительно наша свадьба! А потом мы расстались… — Я не договорила, потому что Мелани вдруг прижала ладони к своему лицу и побледнела.
— Нет, нет! Мелани! Я действительно твоя мама! Твоя фотография просто из другого журнала! Наши свадебные фото были во многих журналах!
— А платье! Там другое платье!
— Правильно, у меня было несколько платьев! Потому что в одном журнале хотели, чтобы невеста Мориньяка была в коротком платье, а в другом — в длинном. В пышном и в узком, в фате и в шляпе… — Я плохо понимала, что несу, но мне было ужасно страшно!
— Завтра я уточню у Нестора, — недоверчиво прошептала Мелани. — Только ты ничего не говори папе, пока я не поговорю с Элис.
— Элис-то зачем посвящать в наши с тобой дела?
— А кого? Частный детектив — очень дорого. Элис — старший инспектор, она сможет провести расследование, надо же знать, кто из них двоих тот, который мой настоящий па… отец.
— И ты готова полюбить папу Нестора только за то, что он настоящий, и разлюбить папу Луи?
— Мамочка, папа и отец — это разные вещи! Пойдем домой, честно говоря, мне у тебя совсем не нравится. Ни одного цветка, никаких картин, пылища. Как ты только могла здесь жить? Я теперь поняла, ты потому и не захотела жить с Нестором, раз тут так плохо. Ты что, не могла навести уют?
— Нестор живет в совсем другом месте. Ты что, считаешь, что я могла полдня жить с вами, а полдня — с Нестором? Между прочим, у него колоссальная роскошная квартира, две ванных, огромная лоджия с видом на Елисейские поля. Можем вечером съездить туда все вместе. Так или иначе придется ехать за его обувью. Заодно польем цветы, я ведь забыла взять телефон его домработницы.
— Прав-да? Он такой богатый?
А, значит, ты хочешь богатого папу? Бедный тебя больше не устраивает? — горько подумала я, хорошо хоть ума хватило не произнести это вслух, потому что Мелани добавила:
— Жалко, что он богатый. Элис может решить, что мне нужен богатый. Но без ее помощи нам не справиться!
И тут зазвонил телефон.
— Папочка! — обрадовалась Мелани. — Я возьму трубку? Как хорошо, что он догадался, где мы можем быть, если не дома! Алло, папочка… — Личико огорченно вытянулось. — А, привет, тетя Элис. Да, мы у мамы. Сейчас я тебе ее дам. Мама, это Элис!
— Привет, Элис! Ты по поводу завтрашнего банкета? Не беспокойся, я ничего не сказала Луи. Сюрприз, как и договаривались. Мелани тоже не…
— Надин, — глухо произнесла она. — Подожди, Надин.
— У тебя что-то случилось? На работе? Дома?
— Случилось, да, подруга… О Боже! — Она перевела дыхание и, кажется, скрипнула зубами. — Спускайтесь. Я через минуту буду у вас. Возьми себя в руки, Надин. Я… Я не могу… Не могу ничего сейчас говорить… — Она кашлянула, прочищая горло. — Да, прости. Это из-за меня. Луи… Он…
Мелани не сводила с меня глаз.
— Что случилось, Элис?! — выдохнула я.
Мелани внимательно посмотрела мне в рот, прошептала:
— Фото, это все фото… — И вдруг, сжав голову руками, пронзительно закричала: — Папочка! Папочка! Это не фото, это я виновата! Только я! Я предала тебя!..
Глава 29,
в которой все не могло быть реальностью
Я уверенно вела полицейскую машину. А этого не могло быть: я не полицейский и не могу водить полицейскую машину. Да и вообще я не могу уверенно водить любую машину, потому что никогда не могла, да еще лет пять не садилась за руль. Я это сделала, потому что об этом попросила Элис.
— Давай поведи ты, — сказала она, вылезая из машины; на ней было цветастое платье, я никогда раньше не видела ее в платье. — Я больше не могу.
И показала мне трясущиеся руки, а из ее глаз ровными ручейками текли слезы. Слезы так течь не могут — как вода из крана. И руки у Элис никак не могут трястись, и плакать старший инспектор полиции тоже не может, как не может носить платье, тем более с красными цветами на голубом поле.
И то, что она рассказывала прерывистым голосом, прижав к себе Мелани на заднем сиденье, тоже совершенно не могло быть правдой, хотя бы потому, что такие вещи не рассказывают при детях. Но она рассказывала и беззвучно плакала, а Мелани не плакала никак — ни в голос, ни беззвучно. У нее было сухое, маленькое, заострившееся, бесцветное, неподвижное лицо, словно выточенное из блеклого куска дерева, и ввалившиеся глаза. Я видела ее лицо и глаза в зеркальце заднего обзора, и хорошо понимала, что у ребенка не может быть ни таких глаз, ни такого лица.
И это правильно, что полицейскую машину уверенно веду я. Я, которая вообще не может водить никакую машину уверенно. Не может здесь! А я веду ее там. Потому что все происходит там, потому что, если бы это происходило здесь, я бы сразу умерла. Или я уже умерла? Ведь если все правда, то не может быть этого прозрачно-синего неба, ни солнечных зайчиков в витринах и в окнах машин, ни прохожих в яркой летней одежде, ни цветов и фонтанов, ни зеленой листвы и радужно мерцающей веселой глади Сены…
Глава 30,
в которой только муж Элис смог уложить Мелани спать
Он походил на большого доброго пса. Например, на сенбернара. Часы показывали без пяти десять утра. Элис давно была на работе, а у ее Мишеля на этой неделе — вторая смена.
— Ты бы тоже поспала, ведь всю ночь глаз не сомкнула, — сказал он мне; утром он приехал за нами в больницу и почти силой увез к себе. — Комнаты мальчишек до осени пустые! Любую выбирай. Ложись и спи.
— Все равно не усну, Мишель. Спасибо. Я бы лучше выпила кофе. Голова шумит.
— Значит, нужно поспать. А ты — кофе! Прими снотворное.
— Не хочу. Я потом от него буду дурная сутки. Так к вечеру сморит. Я лучше пойду пройдусь. Все равно нужно отвезти обувь Нестору и полить у него дома цветы. Они ведь не виноваты в том, что произошло?
— Может, тебя отвезти? — Мишель заряжал кофеварку.
— Нет. Вдруг Мелани проснется? Одна? Тебе на работу когда?
— Вечером. — Он махнул рукой. — Не переживай. Я тебя дождусь. Если что, позвоню, скажу семейные обстоятельства.
— Ты такой добрый, Мишель. И ты, и Элис.
— Скажешь тоже! Мелани нам как дочка. Хочешь в кофе коньяку?
— Хочу. А не поведет?
— Не должно. Ох, не хочется мне отпускать тебя одну! Элис мне не простит, если с тобой что…
— Да ничего, Мишель. Хуже-то уже не будет!
— Ну смотри. — Он вздохнул. — Пройдись, на улице хорошо.
Я выпила кофе, взяла свою сумочку и пошла. От кофе с коньяком шум в голове утих и на улице оказалось не просто хорошо, а неправдоподобно чудесно! Яркое солнце баловалось опять со своими зайчиками, промытая ночным дождем листва благоухала, перебивая запахи города. И в этом — по отношению к Луи — была колоссальная несправедливость.
Я поймала такси.
Растения на лоджии Нестора выглядели по-разному. Те, что стояли с краю, радовались солнцу, благодарно вспоминая о ночном дожде, а зелень в глубине, до которой небесная влага не смогла добраться, сиротливо поникла. Я ведь должна дописать роман, думала я, поливая бедолаг, осталась последняя глава. Необходимо, чтобы она получилась светлой и оптимистичной. Чтобы у читателя не осталось сомнений: если уж у героев после невероятных передряг все хорошо, значит, и у него тоже непременно будет еще лучше.