Но сейчас я не смогу написать ничего светлого и оптимистичного! А вдруг не смогу и потом? Вообще не смогу написать ничего! На что же мы будем жить с Мелани? Всю свою фармацевтию я давно забыла, да я и не работала ни дня по специальности. Конечно, наверное, ей полагается за отца какая-то пенсия… Нет! Не сейчас! Сейчас я не должна думать о том, на что жить! Стоп, как это на что? Я разведусь с Нестором, растрясу его счета, отсужу у него эту квартиру, и мы будем жить здесь с Мелани! А его цветы? Подумаешь, цветы! Заберет с собой в другое место, не захочет — останутся нам. Перспектива перебраться с Мелани в просторные апартаменты придала мне сил.
Я закончила с цветами, положила в пакет одну из многочисленных пар обуви Нестора. А куда мне, собственно, торопиться? Не выпить ли еще кофе? Когда я набирала в лейки воду, я заметила в кухне большую жестяную банку с дорогим сортом зерен. Я щедро насыпала их в кофемолку, помолола. Дивный аромат! Заправила кофеварку и подумала, что сигарета мне сейчас вовсе не помешает и что наверняка в кабинете Нестора есть запас сигарет, ведь он не всегда курит трубку. Кофеварка начала выдавать в кувшин по капельке, а я пошла в кабинет.
Несколько трубок, зажигалки, пепельница — все на виду среди беспорядка на столе. Неужели нет сигарет? Я похлопала по бумагам, подвигала их. Да вот же пачка! Возле телефона. И рядом — визитка. «Дюлен и сын», прочитала я. «Замки, виллы, особняки, дома», ниже — инициалы и фамилия агента. Вот и покупай себе замок, подумала я, а мы с Мелани будем жить здесь. Забрала курительные принадлежности и вернулась в кухню. Кофеварка продолжала трудиться над двойной порцией. Так ведь Нестор разбил машину этого самого агента! — вспомнила я. Надо хоть почитать о подробностях, газета ведь так и лежит в моей сумочке со вчерашнего дня… Боже, неужели это все было только вчера?… Все, стисни зубы, Надин, приказала я себе, ты должна сосредоточиться на будущем. Или хотя бы отвлекись сейчас, покури, почитай газету.
Я принесла газету из сумочки, налила кофе в чашку, уселась, закурила и развернула газету на столе. Так, подробности на странице три. Раскрыла. Огромные буквы и огромные фотографии! Нестор. Разбитый «форд». Молодая женщина! «Авария Нестора Мориньяка. Что кроется за фасадом благопристойности?» И колонки текста. Нет, ничего не поплыло перед моими глазами. Ровные строчки, набранные не особенно мелким шрифтом.
«Вчера, около двух дня, мсье Нестор Мориньяк, известный писатель и не менее известный образец семьянина, не справившись с управлением автомобиля, разбил „форд“ своей тщательно скрываемой любовницы.»
«Он пожертвовал своими руками, спасая меня», — рассказала нашему корреспонденту Ани-Франс Ф., согласившаяся побеседовать с ним прямо в приемном покое, в отличие от Мориньяка. «Мы познакомились в феврале этого года, — сообщила Ани-Франс. — Мсье Мориньяк обратился в наше агентство, желая приобрести для себя загородный дом». С тех пор любовники почти не расставались! «Каждую неделю я показывала ему новый вариант»…
Еще пара абзацев в том же духе, а затем сплошное морализаторство на тему нравственности современных кумиров от литературы. Мило, подумала я, мог бы и сказать. Зачем нужно было врать, что полтора года у него не было женщины! Но в ватной пустоте, обступившей меня, я не чувствовала ни злости, ни ревности. Напротив, облегчение! Развод выглядит проще, если знаешь, что супруг не брошен на произвол судьбы.
Чтобы убедиться окончательно, я побрела в кабинет. Взяла карточку. Ну да: «А.Ф. Флоранс» — наверняка Ани-Франс Ф., как таинственно написано в газете. Я вернулась в кухню. Отпила кофе, закурила новую сигарету, разглядывая голубоватые дымные колечки.
Вдруг я услышала, как хлопнула входная дверь и какой-то знакомый мужской голос быстро заговорил в холле:
— Вот видишь, она здесь. Значит, сиделка отменяется. Осторожнее, осторожнее с руками! Может, твоя немощь и к лучшему. Болезнь часто сближает.
— Не болтай ерунды, Жорж. — Недовольный голос Нестора.
Жорж Бруссарди, это же его адвокат и друг со школьной скамьи, вспомнила я. Нестор тем временем продолжил:
— Я тебе говорю, она просит развода!
— Да перестань, Тото! Давай я сейчас поговорю с ней. Эй, Надин! Это мы! — громко крикнул он. — Отзовись! Ты где?
Наверное, следовало бы ответить и выйти в холл, но я не шелохнулась.
— Ради Бога, Жорж! Иди! Все. Спасибо. Ты меня очень выручил. Созвонимся.
— Она в кухне, Тото. Слышишь, с кухни табаком тянет. Она же вроде у тебя не курила?
— Это ты спортсмен, а мы — нет. Иди, Жорж, пожалуйста.
— Что ты меня гонишь? Давай я поговорю с ней!
— В другой раз, Жорж. В другой раз. Созвонимся.
— До чего же ты стал нервный! Ладно. Пока. Пока, Надин!
Я опять промолчала. Хлопнула дверь. Нестор вошел в кухню. На ногах — огромные кроссовки.
— Ты одна?
Я кивнула, выпуская дым.
— Я было подумал, что со своим, новым. Консьержка так многозначительно посмотрела на меня! Могла бы и выйти поздороваться с Жоржем. Он теперь обидится. Вытащил меня из этого ужаса, а я его выгнал! Ты что молчишь, что-то не так?
— Ты никогда не носил кроссовки.
— Кроссовки? — Нестор посмотрел на свои ноги. — Это его кроссовки. Жоржа. В багажнике лежали. Он ведь чуть минута — в зал, на тренировку. Так ты из-за этого такая злая? — Он махнул забинтованной рукой в сторону газеты. — Перестань! Это полная чушь! И ты поверила? Не дури! Жорж уже подал иск на эту газетенку! Мы их вообще закроем! Ты бы видела, что произошло из-за этой статьи в больнице и окрестностях! Какое-то кретинское общество защиты прав семейных устоев организовало манифестацию. Тут же мои поклонники и поклонницы. Репортеры, журналисты! Все рвутся ко мне, к мадам Флоранс! Дала этим мерзавцам интервью, вот дуреха! Хорошо ее муж догадался вызвать Жоржа! Я их познакомил вчера, когда разбирались из-за машины. Своего-то адвоката у парня нет пока! Жорж примчался, нарядил меня в свои кроссовки, и они нас с ней вывели через холодильник патолого-анатомического отделения! Мимо покойничков! Брр! Ты что так на меня смотришь? Ну, муж мадам Флоранс! Муж, конечно. Знаешь, молодые ребята, смешные. Он в той же фирме работает. Поженились полгода назад. Ну ты чего, Надин? Неужели ревнуешь? Да? Знаешь, а мне приятно!
— Прекрати! — взорвалась я. — Луи умер!
— Луи?
— Луи Виньо… Отец Мелани… — И тут же потекли слезы.
— Господи! Бедная моя девочка! — Нестор обогнул стол, обнял меня сзади, поцеловал волосы. Я чувствовала его дыхание, а от его забинтованных рук пахло лекарством, как от Луи…
— Отойди! Не трогай! — Как он смеет пахнуть так же, как Луи… — Не прикасайся ко мне!
— Извини.
Нестор отстранился; я уронила голову на стол, закрылась руками и зарыдала в голос.
— Бедная моя девочка, — повторил он. — Я хоть что-то могу для тебя сделать? — И, неуклюже погладив меня по спине, снова поцеловал волосы.
— Ничего, Нестор! Ничего! Никто не может ничего сделать! Лучше бы умерла я!
— Нет, я. Правда, Надин. Я думал об этом сегодня ночью. Вы счастливы втроем. Я лишний. Почему я не разбился?
— Это не смешно, Нестор. — Я подняла голову, он сидел за столом напротив меня. — Это жестоко!
— Бедная моя девочка, я совсем не шучу! — Он грустно покачал головой. — Но хотя бы эти два месяца вы были счастливы? Я же понял, той ночью ты делала выбор. Не в мою пользу. Он ведь лучше меня…
— Лучше… — Я кусала губы, подбирая слова. — Он лучше всех! Но той ночью я еще этого не знала, а потом его ранили из-за моей дурацкой рукописи… Два месяца он провел в больнице! И должен был выписаться только вчера. А он договорился, вышел на день раньше. Из-за меня! И тут ты угодил в аварию. И мы помчались к тебе. Сразу! Он едва успел войти в дом!
— Надин, открой, пожалуйста, вино. — Нестор кивнул в сторону полок, где хранились бутылки. — Или из холодильника возьми, там кроме вина есть открытая бутылка финской водки. Извини, я бы сам, но… — Он беспомощно развел забинтованными руками. — И дай мне сигарету. Я чуть не свихнулся в больнице без курева за эти два дня! Или, знаешь, если нетрудно, лучше трубку.
Я открыла и налила вино, вставила в бокал Нестора соломинку, принесла трубку. Простые действия возвращали к зыбкой действительности, но, набивая трубку, я не удержалась.
— Луи тоже курил трубку. Ты — его любимый писатель. Может быть, он хотел походить на тебя.
— Надин, не надо философствовать, — основательно затянувшись, попросил Нестор. — Выпей вина. А может быть, хочешь есть? Давай закажем пиццу по телефону? Или позвоним в какой-нибудь ресторан? Что-нибудь поприличнее?
— Боже мой, ты вдруг стал как Мелани. — Я залпом осушила стакан. — Она все время беспокоится, не голодна ли я.
— Мелани… — задумчиво произнес Нестор. — Мелани… — И улыбнулся, глядя взглядом туда.
— Мелани так хотела, чтобы у нас с Луи был ребенок. Знаешь, она не спала и слушала, когда прилетит ангел. Она считает, что детей приносит специальный ангел. Ангел любви! Он прилетает, когда влюбленные… А мы ничего не делали, просто лежали, обнявшись… Так и уснули… И это была единственная ночь, когда мы с Луи спали вместе. Я так боялась: как же мы будем спать вместе, когда за дверью Мелани? Но никакого секса было не надо. Оказывается, ничего не надо, когда… Когда счастье полноты! Он был такой нежный… Такой нежный… Господи, зачем же я это рассказываю тебе! — Я почувствовала, как по моему лицу опять текут слезы. Или они все время текли, как у Элис, когда она рассказывала про Луи? — Зачем тебе это знать, Нестор? Я ведь мучаю тебя! Зачем ты меня не остановил?
— «Нежный, как память»… — не сразу произнес он, заставив меня вздрогнуть: название книги стихов Аполлинера!
— Мистика, — шмыгая носом, сказала я. — Как хочешь, но это мистика! Это наказание! За то, что я не назвала роман похоже — «Нежная память», а коммерчески — «Капли отцовской крови», и с Луи это произошло! Я напророчила! Но не капли, а…
— Перестань, Надин. — Нестор потянулся ко мне через стол и забинтованными руками вытер мои слезы. — Пожалуйста!
Мне стало еще хуже: бинты ведь пахли, как бинты Луи…
— Ты ни в чем не виновата, Надин.
— А кто виноват? Элис? Да, Элис считает, что виновата она!
Я вдруг очень отчетливо увидела вчерашнюю Элис: в глупом цветастом платье с трясущимися руками и потоками слез на щеках. И услышала ее голос, тот, чужой, которым она вчера рассказывала мне о Луи.
Рассказ Эллис
Я бежала к свой машине, когда рядом тормознул Луи.
— Привет! Ты куда? — спросил он, распахивая дверцу.
— Салют! А ты чего так рано? — Я подошла, он выбрался наружу и захлопнул дверцу. — Я не жду тебя раньше часа. Управился уже с перевязкой?
— Успеется! — Он махнул рукой. — Пошли, поздороваюсь с ребятами. Прошу, дорогая. — Он подставил мне руку кренделем, он всегда зовет меня «дорогая».
— Иди без меня, — сказала я. — Мне нужно сгонять на один адрес. Соседи позвонили, семейная ссора. Я мигом.
— А почему ты одна? Без Мишеля? — Мишель — это мой напарник на время отсутствия Луи. — Без бронежилета? Ты проверила: у них не зарегистрировано оружие?
— Перестань, — сказала я. — Какое еще оружие? Это в тридцать пятом доме опять скандалит Кики. А Мишель у стоматолога, щеку разнесло до неба. Я, что, одна не утихомирю Кики?
— Кики? — удивился он. — Из тридцать пятого дома? Но ведь ее вроде года два как не было видно.
— Правильно, не было. Где-то шлялась. Только не два года, а считай три. Объявилась две недели назад и тиранит дочку, денег требует.
— Так дочка-то маленькая. — Он показал от земли на метр. — Лет десять. Откуда у нее деньги?
— Ты с неба упал, Луи? Это она ростом маленькая и пришепетывает от нервов. Ей уже тогда было совсем не десять, если сейчас, наверное, восемнадцать-девятнадцать. Да ты же ее знаешь! Она на углу в баре официанткой работает! Моник, такая мелкая, а в одной руке сразу по шесть кружек таскает. А может, и двадцать лет, можно посмотреть по картотеке. Наш Гийом одно время приударял за ней, ну Гийом Крюшо, которого в том году перевели в десятый округ.