Мелани ему не жена, и с Нестором у тебя совершенно ненормальные отношения. Последний раз вы занимались любовью полтора года назад. Никакой он тебе не муж!
Очень даже муж! — упорствовала я, и в подтверждение моих слов зазвонил телефон. Спорим, это Нестор?!
Внутренний голос уклончиво промолчал, но более робкий внутренний взор мгновенно спрятал призрак.
— Как тебе формулировка: «нормативный половой акт» и «ненормативный половой акт»? — радостно спросил муж.
— Смешно, — невольно фыркнула я.
— Ну как «нормативная лексика» и «ненормативная», — пояснил он.
— Я поняла.
— Нет, ну правда, смешно?
— Я так сразу и сказала.
— Ты как-то невесело сказала, — обиженно протянул он.
— Почему невесело? Я даже усмехнулась.
— Ты иронично усмехнулась, а не весело.
— Нестор, я мою овощи. У меня руки мокрые.
— Ну вытри. Какие проблемы? Я тебя спрашиваю про формулировку, а ты мне — про овощи!
— Смешно. Я уже три раза сказала! Сколько можно?
— У тебя всегда было паршиво с чувством юмора! Тебе одни амуры подавай! Подожди, из-за тебя трубка потухла!
— Ты опять куришь трубку? — примирительно поинтересовалась я.
— Да помолчи ты! Не болтай под руку! — Раздались гудки.
Я вернулась в кухню и стала чистить лук. От лука у меня всегда слезы. Но не успела я расправиться с луковицей, как телефон зазвонил опять. Вот не буду подходить и все, решила я. Плевать мне на твои формулировки! Телефон не унимался. Он замолк только тогда, когда я дочистила луковицу. Я начала резать ее, но телефон моментально заорал снова.
— Ну, еще какая формулировка? — выпалила я и с опозданием пожалела, что схватила трубку луковыми руками: теперь она будет пахнуть.
— Мадам Мориньяк? — осторожно поинтересовался мужской голос, знакомый и незнакомый одновременно.
— Да…
— Инспектор Виньо, — представился мужчина. — Вы были у нас утром по поводу сумки. — Он замялся. — Извините, мадам Мориньяк, вы долго не подходили к телефону, может быть, я не вовремя? Я могу перезвонить, когда вы освободитесь.
— Нет-нет, инспектор, все в порядке. Я разговаривала… э-э-э… с редактором… и бросила трубку! — Боже мой, зачем я вру?
— Какие-то неприятности? Из-за рукописи? — В его голосе было искреннее сочувствие, окончательно сбивавшее меня с толку. Полицейские так не разговаривают! Вежливо, участливо… — Алло, мадам Мориньяк? Вы меня слышите?
Господи, надо же что-то ответить! Почему я молчу?
— Да-да, инспектор. Я вас слушаю!
— Может быть, я смогу вас немного порадовать, мадам. Тут объявилась некая тканевая большая сумка.
— Синяя с белым? Ручка зашита нитками? И «молния» на внешнем кармашке сломана?
— Зашита и сломана. К сожалению, рукописи в сумке нет. Но в ней есть портмоне. Материал напоминает крокодиловую кожу. Потертое. Много отделений, застежка в виде…
— Птички! Пустое, конечно?
— Конечно. Можете приехать и забрать, если ваши.
Тащиться на ту же улицу в третий раз? — с тоской подумала я. Ради древней сумки и портмоне, которые давно пора выкинуть? Но шанс увидеть Луи! Глупости. Я только-только начала становиться настоящим писателем, зачем мне сейчас какой-то мужчина? Я не могу тратить время на любовную интрижку, тем более с полицейским, тем более на четыре года моложе! Да еще у него есть какая-то Мелани, и к своей напарнице он обращается: «дорогая»…
— Алло, вы меня слышите, мадам? Можете приехать за сумкой, говорю! — нарочито громко повторил он. — Похоже, у вас что-то с телефоном!
— Да. Хорошо. Спасибо, инспектор. Удивительно, как вы быстро нашли! Я подъеду. До которого часа вы работаете?
— Я? Я уже освободился, но участок круглосуточ… Я могу подвести вам вашу сумку домой!
— Это неудобно…
— Нет! Нет! Мне как раз по пути!
Глава 4,
в которой в трубке пошли гудки
Вот видишь, как все удачно складывается! — поддел внутренний голос, а внутренний взор представил не только усы и губы Луи, но и всю его изящно-гвардейскую фигуру. От телефонной трубки воняло луком, оказывается, я все еще держала ее в руках. Какой кошмар, подумала я и брезгливо положила ее на рычаги. Сейчас закончу с луком, надо будет протереть ее чем-нибудь пахучим. Я еще не успела решить чем, как телефон взревел.
— Алло, — сказала я.
— Что у тебя с аппаратом? То никто не подходит, то короткие гудки полчаса? Я уж собрался звонить на мобильный!
— Нестор, разве я не имею права поговорить по телефону?
— Имеешь, имеешь. Слушай, а ты придумала слово вместо «балдеть»?
— Нет еще. Нестор, я готовлю ужин!
— Ты кого-то ждешь? Этого? С которым трепалась?
— Никого я не жду! — Просто сверхъестественная интуиция у вас, мэтр Мориньяк! — Я разговаривала с инспектором полиции! На всякий случай напоминаю: меня сегодня ограбили!
— Только не говори, что они уже все нашли!
— Представь себе. Нашли! Мое портмоне и сумку.
— Причем полную бриллиантов! Ладно, ужинай, а то с тобой совершенно невозможно общаться. И заодно подумай насчет «балдеть». — Гудки.
Обалдеть! Я пошла в кухню. Какого лешего я затеяла с этим луком? Сейчас придет Луи, а у меня амбре, как в дешевой забегаловке. Ха! Ну и что? Это Нестор не выносит, когда я готовлю — видите ли, его отвлекают запахи! — а любой нормальный мужчина с удовольствием поест горячего после работы. Я энергично принялась резать лук, и впервые в жизни он не вызывал у меня слез. Стоп, а с чего я собственно взяла, что Луи захочет со мной ужинать? Дома его ждет Мелани, и уж наверняка она стряпает не хуже. У меня и раньше не наблюдалось особых кулинарных талантов, а теперь и вовсе я подхожу к плите от случая к случаю.
Ну и чем тебе сейчас не случай? Доставай из морозилки свои куриные грудки, готовь соус. Бутылка вина у тебя есть и минут тридцать до появления Луи. Успеешь! Твоя микроволновка — высший класс, в отличие от твоего принтера.
Я отодвинула дощечку с луком и азартно схватила мыло — не хватало еще, чтобы дверцы холодильника и микроволновки пострадали, как телефонная трубка. Конечно же Луи обрадуется приглашению на ужин! Ну не стал бы он предлагать подвезти сумку, не имея, так сказать, приватных планов.
А Мелани?
Что мне Мелани! Я же знаю, что она ему не жена!
А Нестор?…
В дверь позвонили. Не может быть! Это слишком скоро! Кое-как смыв мыльную пену, я метнулась в прихожую.
— Кто там?
— Инспектор Виньо, мадам.
Я едва справилась с замком: руки были мокрые и к тому же дрожали.
— Проходите!
— Нет, что вы! Вот сумка. — Он держал ее в руках. — Ваша?
— Да проходите же!
— Но… — Он прерывисто вздохнул, смущенно пожал плечами, сдернул фуражку и шагнул в квартиру. — Но, может быть, она не ваша?
— Моя! Моя! Спасибо! Одну минуту, я закрою дверь.
Я протянула руку, чтобы сделать это, но в моей прихожей было так тесно, что я невольно приблизилась к Луи почти вплотную и как бы даже приобняла его этой, протянутой к замку рукой. Луи был совсем рядом. Я ощутила аромат трубочного табака, и очень слабый запах какого-то цветочного одеколона или просто мыла, и то, как его грудная клетка напряглась под мундиром. От неловкости я втянула голову в плечи и смотрела в пол. Замок щелкнул, а я вдруг почувствовала поцелуй на своих волосах. Я вскинулась:
— Вы?…
— Да. — Его глаза были темными и глубокими, а рот медленно приоткрылся в виноватую улыбку, приподняв усы и изогнув эту саму мучительную для меня полосочку между ними и усами. — Простите, я не знаю, как это вышло.
Я чувствовала, как он весь дрожит, да и меня саму трясло не меньше.
— Я сейчас уйду… — Губы Луи двигались, и эта тонкая полосочка вместе с ними. — Пожалуйста, забудем об этом, мада…
Договорить ему я не дала, потому что привстала на цыпочки и прижалась ртом к его губам, стараясь коснуться языком этой полосочки. Она была восхитительно нежной, теплой и чуть горьковатой на вкус. Пикантно горьковатой, как от трубочного табака.
— Вы курите трубку? — переведя дыхание, глупо спросила я, едва справляясь со своей дрожью.
— Трубку? — тоже едва справляясь с собой, повторил он. — Да, правда, трубку.
— Еще, — сказала я.
— Да, да, еще! — И выронил фуражку и сумку.
Я закрыла глаза и опять почувствовала его губы, но не только губы! Мои руки сами собой гладили Луи по упругой шее, по жестким стриженным на затылке волосам, его руки прижались к моей спине, моя грудь — к его груди. И это было так хорошо! Я испытывала ощущение огромного светлого приближающегося счастья! Мои совершенно самостоятельные руки переместились на его воротник и деловито принялись развязывать галстук, расстегивать мундир и рубашку. Губ мы не разнимали, и я не открывала глаз. Его руки тоже сделались смелее, вытянули из юбки мою блузку, ласково забрались под нее, приближаясь к застежке бюстгальтера. И от этого предчувствие счастья во мне неудержимо росло — я испытывала потрясающую радость от каждого его прикосновения, каждого вздоха. Да, да, испытывать радость — это и значит «балдеть»…
Боже! Я вздрогнула. Отстранилась. Открыла глаза. Он смотрел на меня как на чудо, смущенно покусывая губы. Лучше бы он не делал этого! Зачем он шевелит губами? Или нарочно, зная, что меня сводит с ума эта полосочка кожи над его ртом под блестящими волосками? Конечно, я просто «балдею», «тащусь», «кайфую» от его усов… Господи, мне же это совсем не нужно!
— Может быть… — неуверенно начал Луи, вероятно догадавшись, что я тоже не уверена, правильно ли мы делаем.
— Может быть, — согласилась я, все же не решаясь разжать объятия.
И тут взволнованно заголосил телефон.
— Извините. — Я бросилась в комнату к аппарату, как к верному другу.
— Слушай, такой сюжет! Просто с ума сойти какой! — Нестор ржал во все горло. — Мне только что звонил шантажист!
— Шантажист?
— Ну! И угрожал, что если я до двенадцати ночи не выкуплю у него свою рукопись за пятьдесят тысяч, то завтра же во всех газетах будет напечатано, что никакого Нестора Мориньяка не существует, а все написала баба! Леокадия де Орфез! — Нестор просто закатывался. — Нет, ну ты представляешь: пятьдесят тысяч! Вот кретин!
— Подожди, Нестор. Какой-то человек нашел мою рукопись и решил, что она твоя? Да не смейся ты! Объясни толком.
— Что тут объяснять? У тебя же наверняка на титуле написано: «Леокадия де Орфез тире Н. Мориньяк», или «Н. Мориньяк» в скобках. Ясно же, что просто «Н.», а не «Надин» полностью! И название как для детектива: «Капли отцовской крови», и, оказывается, труп на первой странице! Чей хоть? Обманутого мужа или героя-любовника? — Он с удовольствием хохотнул. — Кстати, дорогая, раньше ты никогда не писала про кровь и убийство! Что это на тебя накатило?
— Да просто идиотское название! Я дала нормальное: «Нежность памяти», а они прочли краткое содержание в заявке — там речь о бастарде королевской крови — и придумали свое. Дескать, для публики так привлекательнее! А «Нежность памяти» напоминает название книги Аполлинера «Нежный, как память». — Мы с Нестором оба любим Аполлинера. — Ладно, неважно! Ты мне лучше, скажи…
Я хотела расспросить, чем закончились переговоры с шантажистом, но Нестор с хохотом перебил:
— Так труп-то чей? Мужа или любовника?