Дети белой богини - Андреева Наталья Вячеславовна 24 стр.

Горанин выпил, закусил маринованным огур­чиком.

- Значит, в понедельник. Хочу, чтобы все было на твоих глазах. Я тебе предварительно позвоню, потому как не знаю, во сколько получу санкцию. Предполагаю, что с утра. Встретимся на Пятач­ке. По моим сведениям, Павновы живут побли­зости. - Вздохнув, добавил: - Никуда сегодня не пойду. Устал. Ника вместе с мамашей в столицу отбыла. За покупками. Она мне звонила: «Чего тебе привезти, дорогой?» Как будто я уже ее соб­ственность! Но ничего. По дороге ей мозги-то промоют. Шофер повез. А папа, значит, в загуле. Отрывается по полной. У них в особняке тиши­на. Он даже отрывается тихо, беззвучно. Просто пьет, пока не свалится. Как я его понимаю! Зна­ешь, я тоже ее боюсь, Аглаю. До смерти боюсь. Только т-с-с-с... Никому.

- Знаешь, я, пожалуй, пойду, - поднялся Завь­ялов. - А ты отдыхай.

- Думаешь, я, как он? - оскалился Герман. -Не-е-ет, Зява! Шалишь! Мы, Горанины, на цыпочках гулять не умеем. Впрочем, ты прав, мне по­спать надо. У меня сегодня еще одно важное дело.

- Какое дело?

- Да так, пустячок.

Как всегда, он сам себе противоречил. Но та­ков уж был Герман Горанин.

...Мимо больницы Завьялов почти бежал. Вот все и решилось. В понедельник прокурор выдаст ордер на арест Павла Павнова. А Герман его обя­зательно дожмет. Но ведь есть же истина! И есть справедливость! Надо, чтобы не просто кто-то сидел за убийство Маши, а сидел тот, кто вино­ват. Только тогда ему станет легче...

День пятый

Визит к Павновым пришлось отложить до ве­чера. В воскресенье часов до трех они торгуют на рынке, а приехав, наверняка сядут за стол. Ко­нечно, нарушать семейную идиллию не хотелось, но выбора не было. Завтра будет поздно.

Едва дождавшись шести часов, Александр от­правился на окраину Фабрики. Нужный дом сто­ял в ряду кирпичных пятиэтажек последним. При­кинул: отсюда до больницы не так уж и далеко. Минут пятнадцать, если быстрым шагом. Еще поднимаясь по лестнице, почувствовал запах ту­шеного мяса. Ах, как не вовремя! У людей празд­ник, дорогие гости из Москвы. Вспомнилась крикливая женщина, жена Павнова-старшего, и сразу захотелось развернуться и уйти.

Дверь открыла Ирина Михайловна.

- Вам кого? - спросила улыбаясь. Она была чуть под хмельком, веселая.

- Мне Павла. А вы меня не помните? Женщина наморщила лоб.

- Вы у нас воспитательницей были. В детс­ком саду. Я понимаю, столько лет прошло! Я Саша Завьялов.

- Завьялов... Нет, не помню. Паша! - обернув­шись, крикнула женщина. - К тебе пришли!

- Кто там, мать? — раздался мужской бас. Не Пашин, старшего брата. - А ну, зови сюда, за стол! Гулять будем!

- Вы проходите, - посторонилась Ирина Ми­хайловна. - Милости просим.

Он вошел в тесную прихожую и стал снимать ботинки. Хозяйка прошла на кухню, откуда и плыл аппетитный запах. Квартирка была неболь­шая, двушка, со смежными комнатами и крохот­ной кухней. Стол был накрыт в большой, а дверь в маленькую прикрыта. Кроме Павла, старшего брата и его крикливой жены за столом сидели еще пять человек. Три женщины средних лет в пест­рых платьях и два абсолютно пьяных мужика. Брат Павла был немного трезвее их.

- Тесновато у нас, - пожаловалась Ирина Ми­хайловна, внося в комнату блюдо с мясом, и ра­душно пригласила: - Да вы проходите, присажи­вайтесь за стол.

- Мать, тарелку гостю! И рюмку! - скомандо­вал старший Павнов.

- Да я на минутку. Мне к Павлу. По делу.

- Садись, садись! Не обижай! - загудел Василий.

Пришлось присесть. Стол был обильный, мос­ковские гости не поскупились. Колбаса, разло­женная на тарелке, явно не местного производ­ства. В N колбасу покупали так редко, что от вку­са ее отвыкли. Да и вид ее был не слишком при­влекательный. Консервы, видимо, тоже привезли из Москвы: в банке лоснились жирные, целень­кие шпроты, в другой розовел аппетитный лосось. То что продавалось в N, чаще всего бывало про­сроченным. Но вот огромные котлеты, уж точно, лепила Ирина Михайловна. И соленые помидо­ры были свои, родные. Любимый сорт местных женщин.

Павнов-старший тут же наполнил рюмки.

- Нет, я не пью. - Александр покачал голо­вой.

- Обижаешь!

- По болезни. - И он тронул шрам на голове.

— Понимаю. Не пьешь, так не пьешь. Ну, бу­дем! - скомандовал Василий, и гости послушно опрокинули рюмки.

Павел тоже не пил. Насчет подозрительной компании и злоупотребления спиртным Герман, похоже, погорячился. Уединиться с новым гостем Павнов-младший не спешил. Косился на неждан­ного гостя, но из-за стола не поднимался. Меж тем Павнов-старший продолжая начатый разго­вор, басил:

- Вот вы говорите: Москва, Москва. А Моск­ва, она - столица! Народ там богатый. Я вот работаю в автосервисе. Тыщ пятнадцать в месяц имею.

- Иди ты! - ахнули гости.

- Квартиру снимаем. Но баба у меня не рабо­тает. Сынок ходит на эту... Как там ее, Валька?

- Ай-ки-до, — по слогам сказала жена, поджав губы.

- Во! В отпуск в этом году не ходил, зато ку­пил машину. Новую. «Жигуль» взял, четверку.

- Ах, молодец! - закивали гости.

- А как там, вообще, в Москве? - поинтересо­вался усатый мужик, по виду ровесник Павнова-старшего.

- Москва - это... Москва! Во! — поднял вверх большой палец Василий. - Здесь что? Дыра! Ни культуры, ни понятия.

- А я с вами не согласен, - сказал вдруг Завь­ялов. - Родину любить надо. Почему все должны жить в Москве? Разве у нас не красиво? Какая река, а леса какие! Воздух чистый, земля плодо­родная. А люди? Хорошие у нас люди. И приез­жаете вы к нам потому что здесь люди хорошие. Ну, живут они бедно. Может, потому вы хорошо живете. Разве не так?

- Мать! Это кто? - оторопел Василий.

- Это к Паше, Васенька. Павнов-младший тут же поднялся из-за сто­ла. Кивнул Завьялову:

- Пойдемте на кухню.

Там, придвинув гостю табуретку, сказал:

- Вы на Василия не обижайтесь. Это он на людях такой, да еще и выпил. А на самом деле тяжело ему. Жена на работу никак не может уст­роиться, не берут. Ни прописки, ни образования. За квартиру платят семь с половиной тысяч. За однокомнатную. У самого работа не сахар. В ка­кой автосервис возьмут без регистрации? Да еще за такие деньги? Они не просто машины чинят. Там явный криминал. Это он матери говорит, что все хорошо. И родственники, которые в гости пришли, верят. Но хорошо там, где нас нет. Пра­вильно?

- Наверно, так, - кивнул Александр.

- И вы правильно сказали: родину любить надо. Здесь тихо, спокойно. Красиво у нас очень. И хорошо.

Парень нравился Завьялову все больше и боль­ше. Сколько ему? Двадцать два?

- Ты знаешь, кто я? - спросил он.

- Да, - кивнул Павел. - Машин муж. Мне жаль, что так вышло. То есть, что ее... - Запнул­ся, посмотрел виновато.

- Ты ведь часто с ней беседовал, когда лежал в больнице. О чем?

- О Веронике. Это моя девушка. Маша... Она была... Только не обижайтесь. Тоже одинокая.

- Маша тебе рассказывала о том, как мы ссо­рились? - Завьялов внимательно глянул на Павла.

- Она рассказывала о том, какой вы больной. И что не вы в этом виноваты.

- А скажи мне, только честно, у вас с ней ни­чего не было?

- В каком смысле? - не понял Павел.

- В смысле любви.

- Да что вы! Я люблю Веронику. Очень, А Маша любила вас.

- Это она тебе сказала?

- А разве не видно, когда любят?

- Послушай, Паша. В ту ночь, когда ее убили, ты где был?

- Дома. Спал.

- Кроме матери, кто может это подтвердить?

- Да никто. Мы вдвоем живем.

- А соседи?

-  Соседи ночью спят. Часов в одиннадцать вечера я ходил в сарай. Мама вспомнила, что у нас дома кончилась картошка, а с утра - на ры­нок, некогда с ней возиться. Надо же в погреб лезть, потом накрывать, чтоб не померзла. Я взял сумки и пошел.

- Вернулся во сколько?

- Ну около полуночи. Встретился с прияте­лем, из Мамонова. Он шел на Пятачок. Мы пого­ворили минут десять-пятнадцать.

- Значит, ночью тебя видели на улице. Так?

- А почему вы спрашиваете?

- Ты не боишься, что тебя обвинят в убийстве Маши?                

- Меня? - искренне удивился Павел.

- Ты ходил к ней по вечерам.

- Это и было-то всего один раз. Когда Веро­ника вернулась в город. Маша сама мне позво­нила.

- Постой... Значит, в тот вечер Маша расска­зала тебе, как у Германа Горанина встретилась с Вероникой! Так? Я ведь знаю, что ты даже предложение ей делал. Но она всерьез увлечена Гораниным.

- Ненавижу его! - скрипнул зубами Павел. - Если бы она была ему нужна, я бы понял. Но он же со всеми женщинами... У него их столько было! А она такая хорошая, чистая. Просто никто не знает, какая она. А красится так ярко и одевается просто назло.

- Назло кому?

- Да всем! Что бы она ни делала, ее все равно I будут ненавидеть. За мать, за отца, за Долину Бед­ных.

- Ты знаешь, что они любовники? Горанин и Вероника.

- Так весь город об этом говорит, - пожал пле­чами Павел.

- А о Германе Маша тебе рассказывала?

- Ну, в общем, - замялся Павел, - кое-что.

- Между ними что-то было?

- Между кем?

- Между Германом и Машей?