– Прими цветы, – продолжила хозяйка, не глядя передавая служанке букет. – И принеси нам с гостем выпить. Димитрий, ты что предпочитаешь?
Он ответил:
– Джин-тоник.
– Мне как всегда, – добавила Пола.
Негритянка кивнула и вышла.
– Нравится вид? – небрежно спросила Пола. Она незаметно переместилась таким образом, что оказалась спиной к свету. Закатное солнце теперь било Диме в глаза.
– И из окна вид хорош, и тот, что передо мной, – тоже, – нагло ухмыльнулся Дима, кивая на тщательно полураздетую хозяйку.
Пола покачала головой – вроде бы осуждающе.
Опять ниоткуда возникла негритянка. Поднесла поднос сперва гостю, затем хозяйке. Мадам Шеви выбрала что-то коричневое в низком широком стакане со льдом: то ли виски, то ли колу, то ли смесь того и другого. Полуянов взял бокал с джином – он приятно холодил пальцы.
– Ступай, Венера, ты нам больше не нужна, – скомандовала хозяйка.
Служанка слегка поклонилась и исчезла.
Пола вдруг подошла к Диме почти вплотную. Ее глаза неотрывно следили за его взглядом.
– Зачем ты меня преследуешь? – неожиданно спросила она.
Дима, игнорируя вопрос, отхлебнул джин – через край, презрев соломинку. Он не отрывал взгляда от изучающих глаз женщины.
– Ты русский журналист, – продолжила она. – Что тебе от меня надо?
– Интервью.
– Почему – со мной?
– Ты мне нравишься.
– Нравлюсь – чем?
Вопросы сыпались один за другим, как на допросе.
Женщина не отводила глаз от его лица.
– Ты умна. Ты сама себя сделала. Ты богата. И красива.
– Откуда ты знаешь обо мне?
– Из книг. И газет.
– Кто тебе поручил встретиться со мной?
– Никто.
– Ты приехал сюда специально, чтобы повидаться со мной?
– Да.
Во время вопросов она придвигалась к нему все ближе – так, что он ощутил на своем лице ее дыхание. И почувствовал терпкий, головокружительный аромат ее духов.
Внезапно она отошла от него. Залпом допила виски – или что там было у нее в бокале?
– Ну, что ж, пойдем, – сказала она, улыбнувшись. – Может, я расскажу тебе кое-что.
* * *
Часы показывали половину четвертого утра.
Пола спала, зарывшись лицом в подушку.
Дима стал тихонько одеваться.
Свет в спальне не горел, но шторы были незакрыты, и в окна светила луна. Серебряные искры от нее и серебряная дорожка дрожали на поверхности залива.
Полуянов ощущал блаженную легкость во всем теле.
"Эта девушка не зря тренировалась всю свою жизнь, – подумал он. – Дело она знает. Но и я, кажется, российский флаг не посрамил". Спина, расцарапанная партнершей в кровь горела.
В одних носках, держа туфли в руках, он выскользнул из спальни. Пола не проснулась и не пошевелилась.
Дима спустился по винтовой лестнице на первый этаж. Присел на нижнюю ступеньку, обулся.
Проскользнул к входной двери. Она была не заперта.
Вышел во двор.
Луна достаточно освещала пространство. От дома падала черная тень.
Полуянов увидел: слева, сквозь черноту кустов, светится окно. Там, видимо, домик прислуги. Именно туда удалился мужчина, который изучал его в момент приезда. Человек, похожий на русского.
Журналист пошел на свет окна. Гравий хрустел под ногами.
Спустя минуту он углубился в сад. От деревьев, кустарников и от Диминой фигуры на траве лежали черные лунные тени. Белый дом для прислуги словно светился в темноте. Горело окно на втором этаже.
Через минуту Дима оказался на крыльце домика. "Будет мило, если не спит негритянка, смотрит бейсбол.
И она примет меня в свои гостеприимные объятия". Как всегда после долгого, мощного, качественного секса Диме хотелось чего-то еще. Чего-то совсем необычного.
Дверь в дом была открыта. "Дураки эти янки, – подумалось Диме. – Полная беспечность. Как будто ничто и никогда им здесь, в Америке, не угрожает".
Журналист скользнул внутрь домика.
В темноте, слегка разбавленной светом луны, угадывалось обширное помещение. Оно было меньше, чем в основном доме, и намного хуже освещено ночным светилом. Дима постоял немного на входе, пока глаза привыкали к темноте. Со второго этажа не доносилось ни звука.
В углу гостиной угадывалась лестница – на этот раз деревянная.
Дима сторожко прошел к ней. Шагнул на первую ступеньку. Она не заскрипела.
Единым духом журналист преодолел два пролета и оказался в коридоре второго этажа.
Здесь тускло-тускло, ватт на десять, горел дежурный свет.
Можно было различить шесть дверей: три по одну сторону коридора, три – по другую.
Журналист сориентировался и понял, что горящее окно находится за одной из тех дверей, что слева.
Пошел по коридору. Скрипнула половица. Он замер.
В доме не раздалось ни звука. Дима продолжил путь.
Вот она, нужная дверь – третья слева. Из-под нее пробивается свет.
"Что я здесь делаю? – мелькнула вдруг мысль. – Чем я вообще занимаюсь в этом доме?"
Но отступать в конце пути было глупо – и не в полуяновских правилах. Он нажал ручку. Закрыто.
Тогда журналист, затаив дыхание, тихонько постучал.
В комнате раздались тяжелые шаги. Кто-то подошел к двери.
– Who's that? <Кто там? (англ.)> – раздался из-за двери грубый мужской голос. Голос звучал с акцентом. Кажется, с русским.
Дима на секунду задумался, вспоминая имя того филолога, который, по данным главного редактора, якобы живет в доме Полы Шеви. Не уверенный, что вспомнил точно, горячо зашептал сквозь дверь по-русски:
– Господин Васин! Меня прислала мадам Шеви!
Срочное дело! Откройте!
За дверью – секундное колебание. Затем – опасливо щелкнул замок. Дима навалился, резко ударил в дверь.
Жилец отлетел, освобождая дорогу.
Журналист ворвался в комнату.
– What's hell? <Какого черта? (англ.)> Какого черта? Что вам здесь надо?
Хозяин, – старый, грузный, в очках, халате и шлепанцах – потирал ушибленную грудь.
За его плечом Дима увидал стол, на нем – включенный компьютер, а вокруг беспорядочно, в несколько слоев, разбросаны бумаги, тетради, книги. Кажется, среди книг были и старинные.
И в этот момент за спиной Димы раздался резкий женский голос:
– Что ты здесь делаешь?
Дима обернулся. В черном шелковом халате на пороге стояла Пола.
– Какого черта тебе здесь надо?! – повторила она, обращаясь к нему.
– Зашел познакомиться с земляком, – нагло ухмыляясь, сказал Дима.
– Убирайся! – выкрикнула она. – Или я вызову полицию! Убирайся совсем! Вон!!
Она, как бы уверенная в том, что ее беспрекословно послушают, резко развернулась и пошла по коридорчику прочь. Дима не спешил покинуть комнату. Стоял на пороге, бросал изучающие взгляды. Стол, заваленный бумагами и, возможно, крадеными книгами, загораживал своим мощным телом филолог Васин. Вся его поза недвусмысленно свидетельствовала, что свои бумажные сокровища он будет защищать до последнего вздоха.
На середине коридора Пола обернулась. Смерила Дмитрия испепеляющим взглядом.
– Твоя машина – слева от главного дома. Ключи – в зажигании. Убирайся!
НАДЯ МИТРОФАНОВА
В то же самое время
В соответствии с должностной инструкцией проветривать читальные залы полагалось четыре раза в день.
Начальница зала всемирной истории давно и прочно переложила эту обязанность на Надю – не с ее, мол, возрастом и статусом возиться с тяжелыми фрамугами!
И ровно в четыре часа пополудни Надя отправилась открывать форточки. И в какой уже раз застала профессора Чигашкова на месте преступления.
Осторожно ступая, подошла к его столу. Профессор ее не замечал – азартно высунув кончик языка, выписывал из толстенного талмуда какие-то цифры. Тетрадка лежала в стороне, а Чигашков покрывал своим бисерным почерком свежевымытый стол.
– Олег Андреевич, ну просили же вас! – сердито прошептала Надя.
Вандал какой-то, честное слово! Сколько говорили ему, сколько клялся он, что в последний раз, а сам опять стол изгадил! Наде и дома-то убирать неохота – а тут еще оставайся после работы, за Чигашковым подтирай.
Профессор взъерошил волосы, уставился на Надю прозрачным, непонимающим взглядом – весь в науке, значит. Наконец вынырнул из высоколобых мыслей, заквохтал:
– Ой, Наденька, извините, опять бес попутал, задумался, исправлюсь, виноват…
Она молча вышла из зала, вернулась с тряпкой, смоченной "Фэри", протянула ее Чигашкову:
– Пожалуйста, вытрите.
– Но… Надя! – Профессор недоуменно воззрился на тряпку и выговорил с возмущением:
– Я не могу вытирать! Вы же меня с мысли собьете!
"Ах ты мыслитель!" – подумала про себя Надя, а вслух твердо сказала:
– Извините, уборщиц у нас тут нет.
Посетители зала с интересом выглядывали из-за своих книжных бастионов. Доцентша Крючкова воровато скинула под стол свежеощипанные лепестки бегонии.
Чигашков брезгливо принял тряпку, пробурчал:
– Грязная…
– А вы в тетрадку пишите, в тетрадку! – менторским тоном велела Митрофанова. Резко повернулась и вышла из зала. "Я как базарная баба! – Надя чувствовала, как пылают щеки. – Но подтирать за ним все равно больше не буду!"
– Ты чего вся как рак? – всполохнулась ей навстречу начальница.
– Да Чигашкова опять заловила. – Надя прошла за стойку, села рядом. – Снова на столе пишет!
– И что?! – Та грозно поднялась со своего места.
– Да ничего, Дарья Михайловна, – устало откликнулась Надя. – Я сама справилась. Тряпку ему дала, пускай вытирает.
Начальница прыснула:
– Тряпку дала? Не побоялась? А он – что?
– Да ничего, – отрезала Надя. – Ворчит. Но – вытирает.
Дарья Михайловна сказала с насмешкой:
– Ну, Митрофанова, поздравляю. Растешь, матереешь… – и тут же сменила интонацию:
– Слушай, Наденька.., давно хотела спросить – что с тобой происходит?
– В смысле? – улыбнулась, внутренне подбираясь, Надежда.
– Какая-то ты стала.., другая. Решительная, резкая, – задумчиво произнесла начальница.
Странно, что Дарья Михайловна не задала такого вопроса раньше: начальница всегда славилась тем, что держит руку на пульсе. Ее цепкие глаза-локаторы первыми засекали даже мельчайшие перемены внутри родной библиотеки. От Надиной начальницы ничто не укрывалось: кто из сотрудниц влюбился, кто с мужем поцапался, кто в обновке пришел, К Дарье Михайловне даже практиканток водили, перед тем как оформить в штат, – и она безошибочно определяла: не беременна ли новая кандидатка в библиотекарши? А то примешь на работу, она месяца три походит – и бац, уйдет в декрет, и потом трать на нее зарплатный фонд.
Прикидываться перед Дарьей Михайловной бесполезно, и потому Надя, вздохнув, сказала – она загодя решила врать близко к правде:
– Да ничего со мной такого не происходит. Просто надоело девчонкой на побегушках быть. Зарплата сами знаете, а тут еще столы чисти или сама в каталогах копайся. Что я им всем, нянька?
Дарья Михайловна приняла такой добродушный вид, что Надя внутренне напряглась: сейчас шефиня ее пытать начнет. И точно. Та зачастила вопросами-выстрелами:
– И за собой следить стала, и про Интернет читаешь, и по курилкам бегаешь, спасибо, сама курить не начала…
Надя поглубже вздохнула и принялась отвечать по пунктам – начальница любила ответы логичные и простые: