Нет, он не станет об этом думать, потому что идея заняться любовью с Джастин Брайтмор, чрезвычайно привлекательная, пока остается абстрактной, в реальности граничит с безумием, тем более что она ничуть не красивее, чем другие женщины, всеми силами пытающиеся заманить его в постель.
Что ж, пусть он не станет спать с Джастин Брайтмор, но все же хочет узнать ее получше. Она интриговала его, и циник, всегда живущий в Гриффине, предположил, что секретом привлекательности Джастин является ее разительное отличие от всех остальных людей в его жизни, и подумал, что это объяснение ничуть не лучше и не хуже любого другого.
Девушка укачивала ребенка и посматривала на Гриффина с намеком на подозрение.
— Простите мое любопытство, но почему вы пришли в кухню так поздно? — Она подняла руку, словно предлагая ему не возражать, надежно удерживая малыша одной рукой. — И не говорите, что Стивен разбудил вас. Я знаю, что это не так.
— Вы правы, — легко согласился Гриффин. — В этот раз он меня не будил. — Джастин неодобрительно фыркнула, и Гриффин с трудом удержался от смеха. — Сегодня я пропустил ужин и намеревался разгромить кладовую.
Она нахмурилась.
— Вы не должны питаться нерегулярно. Это вредно для здоровья.
— Я пока еще не дряхлый старик, Джастин. И не расклеюсь лишь от того, что пропустил один прием пищи. — Это очаровательно! Она тревожится о нем!
Снова удивив его, Джастин встала, обошла стол и остановилась перед ним.
— Подержите Стивена, — скомандовала она, — а я приготовлю вам поесть.
— В этом нет никакой необходимости, мисс Бр… я хотел сказать, Джастин, — запротестовал он. Но она уже вручила ему сверток с младенцем, не слушая дальнейших возражений.
— Не беспокойтесь, — тихо сказала она. — Малыш все-таки уснул. Просто посидите с ним и отдохните.
Гриффин вздохнул и промолчал.
Пока Джастин поправляла одеяло, Гриффин получил возможность полюбоваться ее пышной грудью, которая находилась всего в паре дюймов от его лица. Закрывавший ее серый халат был страшен как смертный грех, и Гриффин поневоле стал размышлять, как бы она выглядела, одетая в изысканный пеньюар из шелка и дорогих кружев, не скрывающий, а демонстрирующий формы.
Гриффину потребовалось несколько минут, чтобы осознать: Джастин замерла, склонившись над ним. Он поднял глаза и увидел, что она потрясенно смотрит округлившимися глазами на его грудь. Проследив за направлением ее взгляда, он понял, что, пока устраивал ребенка на коленях, его халат распахнулся.
Гриффин снова перевел глаза на девушку. Джастин взирала на его грудь с явным, хотя и неохотным, восхищением, чуть прикусив нижнюю губу.
— Насколько я понимаю, вы никогда не видели татуировок, — язвительно прокомментировал он.
Джастин резко выпрямилась. Она выглядела взбудораженной.
— Что? А, нет, не видела. Я думала, что такие татуировки делают только моряки и преступники. — Она досадливо поморщилась, когда поняла, что сказала.
— Это точно, — подтвердил Гриффин и залюбовался розовым румянцем, появившимся на ее пухлых щечках.
Но потом она удавила его, уставившись прямо на татуировку.
— Это грифон? — спросила она.
— Да. Символизм очевидный, но в то время мне казалось, что это очень оригинально.
— Сколько вам было лет, когда вы ее сделали?
— Семнадцать.
— Было больно?
Гриффин кивнул, вспоминая, каким отчаянным и глупым был в семнадцать лет.
— Вы себе даже не представляете.
Джастин рассеянно кивнула и придвинулась чуть-чуть ближе. Он чувствовал, как ее взгляд скользит по его обнаженной коже, оставляя за собой теплый след.
— Все равно красиво, — выдохнула она и подняла руку, словно хотела дотронуться до татуировки. — Я и не знала, что татуировку можно сделать так искусно.
— Большинство из них действительно являются довольно грубыми. Но эту выполнил японский художник, по неизвестной причине поселившийся в Лондоне. Мастера тату с Востока известны высокой художественностью своих произведений. Есть еще несколько японских и китайских мастеров в портовых городах Англии, где их бизнес идет довольно живо, но Сакода, сделавший мою татуировку, считается лучшим.
Он осторожно вытащил руку из-под ребенка и прикоснулся к отвороту своего шелкового халата.
— Хотите посмотреть ближе, Джастин? — тихо спросил он.
Девушка резко выпрямилась и отпрыгнула, едва удержавшись на ногах.
— Нет, не надо, — забормотала она и для большей убедительности замахала руками. — Просто сидите спокойно, а я найду какую-нибудь еду. — Она устремилась в кладовую. — Уверена, здесь найдется холодное мясо и сыр. И еще миссис Фелпс испекла очень вкусный сливовый пирог.
Гриффин улыбнулся. Он хотел слегка взбудоражить Джастин, но не намеревался ее пугать. Ведь тогда не получится никакой забавы. Гораздо интереснее едва заметно подталкивать ее к себе и наблюдать, как она станет реагировать. Она удивила его своим любопытством, хотя и в предыдущих случаях он видел проблески того, что, по его мнению, было пытливым умом. Но она всегда подавляла его, выбрав для себя строго определенную линию поведения, которой неуклонно придерживалась. В общем, Джастин заинтриговала его. Она имела живой ум, неплохое образование и происходила из хорошей семьи.
И еще она, безусловно, была красива. И имея столько достоинств, предпочла прятаться в углу, словно замшелая тетушка, молодость которой давно прошла. Джастин так старалась держаться в тени, что практически растворялась в ней. Впрочем, возможно, этого и следовало ожидать от дочери шпиона. Правда, в отличие от ее отца у нее не было никакой необходимости скрывать свои истинные качества. Но она их скрывала, и Гриффину хотелось узнать почему.
Он слышал, как она ходит по кладовой, громыхая посудой, и непрерывно болтает о Стивене, Роуз и Сэмми и о разных домашних мелочах, которые, по убеждению Гриффина, любят обсуждать все женщины мира. Он всегда считал все это скучным, но эту девушку слушал с удовольствием. Ее болтовня успокаивала, особенно после ночи, проведенной за корректировкой контракта с Мэдлин и долгой беседой с Томом. Гриффин старался уладить дела и предусмотреть все детали до своего отъезда из Англии и после столь напряженной работы искренне наслаждался покоем.
— Ну вот, все готово, — объявила Джастин, внося поднос, нагруженный едой. Она поставила его на стол и с тревогой покосилась на малыша.
— Не волнуйтесь, — сказал Гриффин, — он крепко спит.
— Слава богу, — пробормотала девушка и поставила перед ним тарелку.
— Джастин, — сказал он, когда она положила на тарелку несколько увесистых ломтей ветчины. — Здесь достаточно еды, чтобы кормить всех клиентов «Золотого банта» в течение недели.
Джастин, резавшая сыр, замерла.
— Вы хотите сказать, что они едят во время… своих визитов?
Гриффин тщательно обдумал варианты ответа и решил пойти на небольшое тактическое отступление. Пока.
— Знаете, после физической работы всегда разыгрывается аппетит.
Девушка неодобрительно поджала губы, снова превратившись в мисс Чопорность.
— Я не знала. Почему вы не отдадите мне ребенка? С ним на руках вы не сможете поесть.
Мужчина встал, передал ей Стивена и пошел к буфету за кружкой. Джастин стояла, прижав к груди ребенка, словно не могла решить, что делать.
— Ладно, — неуверенно проговорила она. — Думаю, мне лучше пойти наверх.
— Допейте сначала чай.
Она заколебалась, явно раздираемая противоречивыми желаниями. Это интересно.
— Сядьте, — приказал Гриффин.
Снова, уже в который раз удивив его, Джастин села и нерешительно улыбнулась.
— Я не должна… Мне не следует находиться здесь с вами, — сказала она и, словно недоумевая, пожала плечами. — Завтра я буду чувствовать себя развалиной. Но почему-то мне совсем не хочется спать.
— Вы сможете выспаться завтра. Я позабочусь, чтобы Роуз присмотрела за малышом. — Он сел и налил себе чаю.
— Спасибо, — искренне поблагодарила Джастин.
Ее улыбка была такой милой и застенчивой… и Гриффин ощутил тянущую боль в груди. Ему это не понравилось. Любопытство, даже похоть — это одно, а эмоции — совсем другое. Никаких эмоций, связанных с этой девицей, у него нет и быть не может. При других обстоятельствах, вероятно, они могли бы стать друзьями. Хотя… Их миры слишком далеки друг от друга. Через несколько дней или недель она покинет его дом, и больше они никогда не встретятся.
— Расскажите о себе, — сказал Гриффин несколько резче, чем намеревался. — Вы всегда жили в деревне? Почему вы так стараетесь всех убедить, что являетесь всего лишь серой деревенской мышкой?
Девушка нахмурилась.
— Возможно, потому, что я на самом деле серая деревенская мышка, — сообщила она, правда, ее высокомерный тон несколько противоречил словам. — Хотя детство и юность я провела в Лондоне, но предпочитаю деревню.
— Но почему? Не могу представить себе ничего более скучного, чем жизнь в глухой деревушке, — сообщил Гриффин, слегка пожав плечами.
Он владел поместьем в Сомерсете — выиграл в карты несколько лет назад, — но редко туда наведывался. Хотя там все поддерживалось в хорошем состоянии, поскольку Гриффин намеревался до отъезда из Англии это поместье продать. Слишком много лет он был погребен в унылой йоркширской деревне — этого печального опыта ему хватило на всю оставшуюся жизнь.
— Или вы компаньонка какой-нибудь старой вдовствующей графини или герцогини? Но почему? Ведь вас никто не упрекнет в желании вести полную, богатую событиями жизнь!
— Но у меня нет такого желания, — сухо ответила она. — В моей жизни было вполне достаточно драм и прочих событий. Больше не хочу. Спасибо.
Гриффин положил изрядный ломоть ветчины между двумя толстыми кусками хлеба.
— Ах да, я забыл. Вероятно, в жизни Неда Брайтмора драм и прочих событий, как вы говорите, хватило на всех.
Он откусил большой кусок, наслаждаясь вкусом свежего хлеба и соленой ветчины, но не забывая при этом следить за выражением лица своей собеседницы. Теперь оно стало грустным.
— Этого и следовало ожидать, учитывая то, чем он занимался, — тихо проговорила она, и Гриффину захотелось усадить ее себе на колени. — Но не только из-за него наша жизнь была… неустроенной.
Брови Гриффина удивленно приподнялись.
— Неустроенной? А я был уверен, что вы всегда вели в высшей степени упорядоченную жизнь. Какие тайны вы от меня скрываете? Возможно, в разгульной юности вы стали членом труппы бродячего цирка?
Как он и рассчитывал, ее губы скривились в улыбке.
— О, в моей юности не было ничего столь волнующего, — сказала она. — Мой брат Мэтью и я жили по большей части в Лондоне. Папы, как правило, не было дома, и за нами присматривала тетя Элизабет.
— Что случилось с вашей матерью?
— Она умерла, когда мне было три года, меньше чем через год после рождения Мэтью.
Гриффин почувствовал такую острую жалость, что ему даже стало трудно дышать.
— Вам было нелегко.
Джастин задумалась.
— Да, но… Я ее почти не помню. А вот отец, мне кажется, так и не смог смириться с потерей. Если бы она была жива, думаю, отец не выбрал бы опасную жизнь шпиона. — Она замолчала, словно размышляя о том, какой могла бы быть ее жизнь с матерью.