Страницы паспорта действительно своей фактурой и цветом напоминали знакомый всем больничный бюллетень.
— Так, давайте сначала… дамочка. Вы русская али как?
— Русская.
— А почему паспорт американский?
Соломин оторвал взгляд от щели меж дверями и косяком и двинулся в соседний кабинет. Собственно, никакой иной цели, кроме как измотать противника морально и физически, ну и чтоб получила отвращение даже к самой милицейской форме, у этого «допроса» не было. Затем Соне предстояло провести несколько часов в «клетке», рядом с не очень трезвыми и довольно агрессивными сокамерницами, и лишь затем должен был появиться — нет, не Соломин, его заместитель Иван Иванович — на белом коне и в сверкающих доспехах спасителя от милицейского беспредела.
Заявитель
Когда русский полицейский офицер перешел к сути дела, Соня была вымотана до предела.
— Ну, я думаю, для вас не секрет, кто подал на вас заявление…
Соня сосредоточилась.
«Подал на меня заявление… Что это?»
Само русское слово «заявление» было прекрасно ей знакомо. Каждый человек имел право что-нибудь заявить, например о своем несогласии с войнами в Африке. Но она впервые слышала, чтобы заявление «подавали» как предмет…
«И что значит «подать заявление на меня»?» — Эта словесная конструкция была абсолютно нерусской.
— И кто же подал на меня это заявление?
— Господин Проторов. Кто же еще? — усмехнулся полицейский.
— Проторов? — прищурилась Соня.
Этот бизнесмен явно понимал термин «благотворительность» как-то искаженно, а потому перезванивал ей четырежды, каждый раз с настойчивым предложением совместного проведения времени. И она, само собой, отказала — все четыре раза.
— Да-да, — закивал офицер, — он утверждает, что вы обманным способом выманили у него крупную сумму денег…
Соня возмущенно фыркнула:
— Обманным?! Это благотворительность!
Офицер закивал еще сильнее.
— Точно. Под видом благотворительности завладели крупной суммой денег…
Соня побледнела.
— Я не завладела… все на счетах нашего фонда, до последнего цента!
Офицер улыбнулся, но вышла эта улыбка какой-то злой.
— Знаете… мы проверили наличие средств на этом счете…
Соня замерла, но и офицер молчал — долго, слишком уж долго.
— Там нет ни цента.
— Как так? Я не верю! — глотнула Соня, но тут же спохватилась. — А главное — даже если их нет на счете фонда, это ничего не доказывает! Это не значит, что я их своровала!
Полицейский пожал плечами.
— А я этого и не утверждаю.
Соня опешила.
— А почему меня арестовали и держат в тюрьме?
Офицер откинулся на спинку стула и рассмеялся.
— Во-первых, вас никто не арестовывал! Вас задержали в рамках проверки заявления. Обычная практика. И продлится это не более трех суток.
— Трое суток?! — опешила Соня.
— А во-вторых, вы ни в какой не в тюрьме, дамочка! В тюрьме содержатся преступники, а ваша вина пока не доказана.
Соня вспомнила зарешеченную бетонную коробку, в которой сидела до вызова на допрос, и поежилась.
— Но вы меня уже допрашиваете. Как какую-нибудь преступницу…
— И снова вы не правы, — покачал головой капитан Исаев, — это не допрос, а опрос, и не пройдет и трех суток, как я установлю истину и приму решение, возбудить ли против вас уголовное дело или отказать в таковом.
Соня ужаснулась; что-то уже подсказывало ей, что решение, считать ее преступницей или нет, будет приниматься из каких угодно, но только не законных соображений.
— Да поможет вам бог, — пролепетала она, — принять справедливое решение…
И в лице капитана Исаева что-то дрогнуло, и ее в считаные минуты отправили обратно в бетонную зарешеченную, пропитанную перегаром камеру. И лишь спустя четыре или пять часов тоскливого ожидания своей судьбы Соню Ковалевскую вывели снова, и на этот раз ее ждал в кабинете вовсе не Исаев.
Допрос
Полковник Соломин присматривал за действиями своего заместителя из соседнего кабинета, и, надо сказать, ворвавшийся в жизнь прекрасной Сони Ковалевской на белом коне спасителя Иван Иванович Коростелев был почти безукоризнен.
— Ну, с Проторовым вам просто не повезло, — сразу признал он этот неприятный факт, — все-таки в большинстве своем в России мужики нормальные.
— Например, вы? — устало, иронично и почти без надежды поинтересовалась девушка.
— Например, я, — нимало не смущаясь, кивнул Коростелев, — иначе с какой стати я бы вас пытался спасти…
— А вы пытаетесь? — воспрянула духом Ковалевская.
— А кто, по-вашему, в консульство позвонил?
Соня ошарашенно моргнула. Она требовала поставить консула в известность об этом задержании шесть или восемь часов назад.
— А они что, до сих пор никому ничего не сказали?! — ужаснулась она.
— Это ж менты, — презрительно отмахнулся Иван Иванович, — для них живой человек — тьфу, мусор под ногами.
— Стоп! — подняла руку прямо перед собой Соня. — А кто же тогда вы?!
Соломин напрягся. Эта девочка на удивление быстро сообразила, что надо спрашивать.
— А мы — госбезопасность, Софья Павловна.
Ковалевская раскрыла рот.
— Лубянка?!!
Коростелев доброжелательно улыбнулся.
— Ну, только если сказать образно… мы, конечно же, нечто большее, чем эта площадь в центре Москвы.
— Что вам от меня надо?! — выдохнула Соня.
Коростелев пожал плечами.
— Правды, Софья Павловна. Больше ничего. Кто вы, откуда вы, с какой целью прибыли в Москву, а главное — почему пытаетесь иметь отношение к государственным секретам Российской Федерации.
Ковалевская побледнела.
— Что вы имеете в виду?
Коростелев сосредоточился, и его лицо, только что бывшее воплощением доброты и мягкости, стало сухим и жестким, словно галета.
— Я имею в виду Институт киберфизики, Софья Павловна. Вы ведь уже проходили на территорию этого закрытого государственного учреждения? И провел вас через посты небезызвестный и давно уже находящийся под нашим наблюдением Алек Савельевич Кантарович.
Контакт
Ти Джей готовился к этой поездке в Москву основательно. Собственно, большая часть работы была проделана давно, еще профессором Кудрофф.
— Сэр, все идет по плану и даже лучше, — счастливо улыбался не так давно прибывший из Москвы и снова готовящийся вылететь туда профессор.
Он вообще всей физиономией источал нетерпеливо радостную эйфорию. Именно такого состояния более всего опасался осторожный Ти Джей. Дилетанты, втянутые в серьезные государственные игры, редко оказывались выносливыми и терпеливыми. Сначала они пугались. Через семь, максимум четырнадцать дней впадали в раж и старались работать на полную отдачу. Здесь, как правило, появлялись первые результаты, но вовсе не их суетливой, хаотичной деятельности, а планомерной и невидимой со стороны подготовки спецслужбами ситуации. Ну, а дилетанты… окрыленные собственной значимостью от первых успехов, они через семь дней впадали в эйфорию и начинали мнить себя великими и незаменимыми.
Ясно, что подобное поведение приводило к провалам и сбоям. Редкий дилетант мог правильно контролировать свой «контакт», а ведь с «контактом» в то же самое время происходили собственные метаморфозы, но обратно пропорциональные. В какой-то момент «контакт» начинал психовать и пугаться собственных предположений. Именно здесь его нужно было по возможности предупредительно обработать и, в зависимости от психотипа, либо отвлечь важной научной дискуссией и новой задачей, либо банально купить, забив сомнения корыстными размышлениями. Сделать это могли далеко не все новички, и тогда ему приходилось включаться в игру самому.
Впрочем, для такого профессионала, как Ти Джей, разбираться со сложнейшими психологическими ситуациями было нормальной работой. Однажды в советской Германии он буквально достал из петли ученого-ядерщика и вывез его под задним сиденьем своего «Мерседеса» в Западный Берлин за час до того, как «Штази» ворвалась в его опустевшую квартиру. И позавчера, глядя на болтающего без остановки, возбужденного Дэвида Кудрофф, разведчик все острее предчувствовал неизбежное вмешательство и в этот проект.
— Договор подписан. Первые деньги Смирнов получил еще в Лондоне. Вы бы видели, как нетерпеливо он подписывал бумаги! Даже руки дрожали!
Кудрофф определенно был доволен собой.
— Да? А может, у него от страха руки дрожали? — поднял брови Томми.
— От страха? — опешил Кудрофф и замер.
Он, кажется, впервые задумался, что человек может элементарно бояться за свою шкуру.
— Не-е-ет, сэр, Смирнов не трус. Просто он жадный… или даже не так. Он бедный. Очень бедный.
Пожалуй, это было ближе всего к истине. Русские были очень бедны, настолько бедны, что это постоянно становилось проблемой. Да, они продавали стратегический военный секрет по цене подержанного авто, а оклад ректора Института киберфизики в точности равнялся пособию по безработице для самого черного, самого никчемного жителя Сохо. Но именно поэтому всегда был риск, что русский потеряет осторожность и за копеечную, в общем-то, выгоду рискнет всем, что имеет. Например, шкурой.
Отчасти поэтому в грядущей поездке Томми не собирался контактировать с партнерами Дэвида Кудрофф. Он требовал от профессора одного: держать его в курсе проходящих переговоров и сообщить, когда все будет готово. Ну, а если понадобится разговор, они могли встретиться в посольстве на набережной. Консул не задавал вопросов, а просто выходил, оставляя собеседников один на один.
Ти Джей мог обойтись даже без встречи с Алеком. Да, кое в чем направить усилия этого неглупого молодого человека было возможно, но, в общем, он и так все делал правильно. Несомненно необходимой Ти Джею была лишь одна встреча, и вот она-то обязана была пройти как по нотам. А в общем, операция «Доклад» успешно началась. Нужно было готовиться к поездке.
Ти Джей аккуратно сложил бумагу. Достал чистый лист и аккуратно вывел: «Справка». На минутку задумался и быстрым уверенным почерком заполнил весь лист своими размышлениями на тему предстоящей операции. Он так поступал всегда, не доверяя электронным носителям, компьютерным мозгам и мегабайтам памяти. Он верил только в свою память и разум. Самые важные и секретные документы исполнял от руки в одном экземпляре. Эти автографы великого Томми Джонатана Хоупа хранились у шефа всей разведки Ее Величества, которому напрямую подчинялся Ти Джей. Однако попадали они туда, как правило, сложным окольным путем, дабы не дать ни малейшего шанса тому, кто задумал бы выследить и разоблачить суперагента.
Он отложил перо, аккуратно сложил лист вчетверо, завернул его в такой же чистый лист. Затем достал конверт и, тряхнув над столом головой, подобрал два волоска. Их вложил в первый и во второй лист бумаги. Заклеил конверт и вложил его во второй конверт, куда положил еще один волосок, но уже не свой. Его он вытянул пинцетом из своего бумажника, где в тайном отделе лежал целлофановый пакетик с несколькими волосинками. Запечатав второй конверт, он потянулся и зевнул. Донесение было готово. Теперь его нужно было доставить в забегаловку на Оксфорд-стрит под вывеской «Donner Kebab». Отсюда путь письма проследить было уже невозможно, так как почтальоны занимались подобной работой не один десяток лет и исправно выполняли возложенные на них обязанности. Даже в сердце Британской империи, в Лондоне, стоило опасаться чужих рук, любопытных ушей и настойчивых глаз. Недаром по всему городу даже развесили своеобразные напоминания в виде плакатов, призывающих бороться с терроризмом: «Глаза» — увидел? «Ухо» — услышал? «Рот» — скажи!