— Зоя где зарядное устройство?
— Что?
— Я нашел свой телефон.
— Где ж, Ванечка?
— Там, — неопределенно махнул рукой, не поясняя. Пусть думает, что в особняке Сидорчука вместе с курткой.
Навороченный «Нокиа» он ей, конечно, не показал. Сначала занялся тем аппаратом, что якобы принадлежал следователю Мукаеву. Включив его, набрал код, подсказанный Русланом: 7236. Долго нажимал на кнопки, потом в голове вдруг прояснилось: вошел через меню в записную книжку. Да, все так. Домашний телефон Руслана, Леси, Цыпина… Больше ничего интересного. Все остальные номера наверняка принадлежат знакомым женщинам. Помечены буковками «И», «А», «О».
«О»? Эта Ольга не дает покоя. Набрал номер.
— Алло? Кто это? Алло?
— Ольга?
— Какая еще Ольга?
— А кто говорит?
— А вам кого надо?
— Мне надо Ольгу.
— А это Оксана. Ха-ха!
Гудки. Мимо. Поздно вечером он занялся вторым аппаратом. Набрал наугад, полагаясь только на интуицию, четыре цифры пин-кода и промахнулся. Вспомнил вдруг, что если три раза наберет неправильную комбинацию, телефон заблокируется. Сжал пальцами виски: голова болела. Черт, как же там? Машинально набрал: 9236. ОК. На дисплее высветилось: MTS-RUS. Попал. Но… оказывается, Иван Александрович Саранский был очень скрытным человеком. Свои тайны он не доверял мобильному телефону. Все правильно: эти разговоры не утаишь. Когда звонил, кому звонил, как часто — при желании легко можно узнать. И в записной книжке только один адрес: дом. Видно, у этого Саранского отличная память на цифры. Все в голове, а дом — это дом. Никакого криминала.
Номер почему-то семизначный, московский. Не поздно ли звонить? Время к одиннадцати. Набрал номер. Долгие гудки, потом трубку все-таки сняли:
— Говорите.
— Ольга?
— Да. Ольга.
— Добрый вечер.
— Сожалею, но я собралась уходить. У меня нет времени на разговоры с поклонниками. Всего хорошего.
— Минутку. — Уходить? В одиннадцать часов вечера?! Куда?!! — Я не поклонник.
— Кто это? — Должно быть, она посмотрела на определитель номера, потому что удивленно ахнула: — Ты-ы?! Откуда?!
— Да, я. — Он не знал, что ей сказать, этой Ольге.
Заговорила сама. Голос злой, раздраженный:
— Ну, и что дальше?
— Ты хочешь меня видеть?
— После того, что ты выкинул?! Думаешь, все забыла и простила после того, как ты исчез неизвестно куда больше чем на месяц?! Это счастье, что я еще здесь! И ты, сволочь, еще уговаривал меня не делать аборт!
Вот оно: дети! То больное, что носит в груди. Он хотел ребенка от этой женщины. Очень хотел. Не уступила. Молодая длинноногая сучка. «Меня тошнит. Давно тошнит. От ваших длинных ног, от больших грудей, от духов и куриных мозгов. От любви к халяве и дорогим побрякушкам. От похоти кошачьей и кошачьей никчемной сути…» После того, как эта Ольга сделала аборт, он и придумал свою гневную обличительную речь.
— И ты не хочешь спросить, что со мной было?
— А мне наплевать! Думаешь, ты один такой? Я тебе не жена, я свободная женщина!
— Почему же ты еще там?
— Так надеялась услышать, что твой труп нашли в канаве!
— Но ты же все равно ничего не выиграешь от моей смерти? У тебя же нет никаких прав!
— Плохая у тебя память, Иван.
— У меня теперь вообще нет никакой памяти.
— Что? Что ты такое говоришь?!
— Ничего. До свидания.
— Подожди. Ты откуда звонишь?
— Из дома.
— Из…
Положил трубку. Все кончено с этой женщиной. Познакомились на юге, он теперь вспомнил. Море, солнце, краткое двухнедельное опьянение, когда показалось вдруг, что это всерьез и на всю жизнь. На сколько же хватило? Два года взаимного лицемерия. «Ми-илый! Как хорошо!…» Серебряный дельфинчик — это от нее. Дальше — больно. Не надо дальше. Сотовый телефон Ивана Саранского звонил, но он нажал на кнопочку с красным кружочком. Все: абонент временно недоступен. А для этой Ольги теперь недоступен постоянно.
Утром следующего дня, который засчитал как день пятнадцатый, пропустив эту злую Ольгу, пошел в РУВД, отыскал там капитана Свистунова. Руслан был в кабинете один. Сидел, изучал какие-то бумаги.
— Иван? А почему не позвонил? Я бы сам к тебе зашел.
Молча достал из кармана пистолет, положил на стол перед Русланом:
— Этот?
— Откуда? — удивленно вытаращил глаза друг детства.
— Нашел. Дома.
— Так он, выходит, не пропал?
— Как видишь.
— А мы его в розыск.
Руслан осторожно взял в руки пистолет.
— Погоди! — тронул друга за плечо. — Разве не надо снять отпечатки?
— Отпечатки чьи?
— Мои.
— Ты, Ваня, детективов плохих начитался, что ли? Ну, нашелся твой пистолет и нашелся. Ты зачем его сюда-то приволок? Мог бы просто позвонить, поставить в известность.
— Я хочу, чтобы сделали экспертизу.
— Какую экспертизу? Зачем?
— Потому что уверен: из этого пистолета убили мужчину, которого нашли в Горетовке.
— Да ну? — Друг детства прищурил лихие глаза. — Уверен?
— Да. Это мой пистолет, и из него убили человека.
Руслан тяжело вздохнул, потом полез в сейф у себя за спиной, достал оттуда папку:
— Не хотел тебя вчера беспокоить. Сладко спал, Ваня?
Тут только он заметил, что глаза у друга детства красные от бессонницы. Едва на стуле сидит, так устал.
— А ты?
— Я бодрствовал. Бдил. Твой покой в том числе. А в свободное от этого время на коленях перед экспертом ползал. «По-жа-алуй-ста! Ну, по-жа-а-луйста, — проблеял Руслан, — побыстрее». Ползал, потому как возникла у меня одна глупейшая идея. Мы ж сыщики, Ваня. Ну и повезло. Понимаешь? Повезло. Словил удачу за хвост на одной интуиции. Так что ты забери, пожалуйста, свой пистолет и иди с Богом. На работу. Заодно заключение экспертизы прихвати, а дальше уж действуй из своих собственных соображений.
— Что это? — Он взял в руки протянутый Русланом листок.
— Читать разучился? Тоже следствие амнезии?
— Амнезии.
— Один черт. Перевожу с русского письменного на русский устный: мужик, которого позавчера нашли в таком неприглядном виде в Д. Горетовка, действительно убит из пистолета «Макаров». Но не из этого «Макарова» — Руслан показал пальцем на лежащее на столе оружие. — А из того, который нашли в доме у Сидорчука. И из которого оный Сидорчук произвел по нам с тобой несколько прицельных выстрелов. Помнишь, как под ивами лежали?
— Не может быть, — прошептал он. — Этого просто не может быть!
— Может, Ваня, может. Так что мы сейчас пойдем допросим гражданина Сидорчука на предмет его причастности к убийству неизвестного. Бери телефон, звони, чтобы доставили под конвоем в твой кабинет. Хана господину Сидорчуку. Вот так-то.
Он выслушал ответ, данный на том конце провода, поморщился от непечатного словечка. Потом переспросил:
— Как-как?
И Руслану:
— Выпустили его.
— Как выпустили?! — вскочил со стула тот. — То есть как это выпустили?!
— Под подписку о невыезде. Личным распоряжением прокурора Цыпина.
— Да не может этого быть! — теперь уже закричал Руслан. — Этого просто не может быть!
— Может, Руслан, может. — В трубке были короткие гудки, он положил ее осторожно и с тайным облегчением.
— Так. Пошли к Цыпину, — сказал Руслан. — Такие вещи надо прояснять сразу.
Пожал плечами:
— Только ты успокойся.
— Я спокоен. Спокоен как… — Капитан Свистунов громко скрипнул зубами.
— Удав.
— Во-во. Сволочи, все сволочи! Продают все, на что только находится покупатель. На совесть, так на совесть, на дерьмо собственное найдется — продадут и дерьмо.
— А ты? — тихо спросил он.
— Что я?
— Ты сам? Чистый?
— Не понял, — прищурился Руслан. — Ты на что это намекаешь?
— Ты был в Ржаксах, — не выдержал он.
— Ну, был. Все были.
— Ты был там до того, как убили Хайкина. Не Игната, а того, другого, Василия. Зачем? Ты ездил, искал его. Игната. Зачем?
— Вот оно что. Так. — Руслан вдруг подошел к двери, открыл ее, выглянул в коридор. Потом закрыл плотно, вернулся, сел на стул. — Пошло, значит, выяснение отношений. Ну и откуда тебе известно про мой прошлогодний летний визит в Ржаксы?
— Какая разница?
— Да, собственно, и никакой. Да, был. Да, искал Игната. Поговорить хотел.
— Поговорил?
— Допустим.
— В тот день, когда его двоюродного брата убили, поговорил? Только никак не пойму: он-то здесь при чем?
— Да я и сам не пойму. А ты, значит, намекаешь, что это я кровавый маньяк. Ну и какая мотивация моих поступков?
— Ты с детства мне завидовал. И Леся.
— Любовь, значит. Резал, пардон, б…ей за то, что одна б… не дала. Замечательно. Самое то. И что делать собираешься?
— Ничего.
— Да? Сажать меня не будешь? — Руслан как-то странно усмехался.
— Нет. Не буду.