— А почему?
— Не знаю. Ты мне друг.
— Вот мы и добрались до сути. Дружба. Настоящая, крепкая мужская дружба. Чего для себя не сделаешь — сделаешь для лучшего друга. Сказать тебе, почему я так делал с Хайкиным, значит, всю твою жизнь под откос пустить. Я не знаю, как ты поступишь, если выплывет правда. Как тот Ваня Мукаев поступит, знал. — Руслан потер правую скулу. — А как поступит этот…
— Да при чем здесь я?! При чем?! Мы о тебе сейчас!
— Да при том! Так и не вспомнил, почему последние листы из дела изъял? Не вспомнил?
— Ради близкого мне человека… Понимаю…
— А раз понимаешь, так заткнись. Раз и навсегда. Понял? А если хочешь докопаться до сути, езжай в Горетовку. В Ели езжай, в Богачи. Только не от меня ты это узнаешь. Я не могу. Потому что пока в тебе новом до конца не разобрался — не могу. Если бы ты, как раньше, пил водку и к бабам в окно лазил, все было бы проще. Но ты же перед тем, как исчезнуть, какую-то пакость замыслил. И эта пакость, видимо, так прочно засела у тебя в башке, что после потери памяти она одна там и осталась. Поэтому ты на себя не похож. Скажи мне, Ваня, правду: память к тебе вернулась?
— Нет. Не полностью. Главного не помню.
— Понятно. А что там с нашим попугаем?
— С каким еще попугаем?
— С «АРА»!
— Ничего, — не выдержал и, кажется, покраснел.
— Обыск у нее на складах делать будем?
— Я поговорю с Цыпиным, — уклончиво сказал он.
— Понятно. Ну, поговори, поговори.
— А ты?
— Я не пойду. Спать хочу. В конце концов, у меня тоже было суточное дежурство. Я тоже человек.
— А… Сидорчук?
— А что Сидорчук? Пистолет мы у него изъяли. Стрелять в тебя ему больше не из чего.
— Значит, мне надо пойти и самому его задержать? Так?
— Санкцию только у Цыпина возьми, — зевнул Руслан. — Договорись с прокурором. А то ты Сидорчука сажаешь, а Цыпин выпускает.
— А это разве моя работа, задерживать преступников?
— Хайкина, однако, ты в прокуратуру под дулом пистолета привел. Значит, умеешь. Но не думаю, что до этого дойдет.
— Почему?
— Потому что интуиция подсказывает, что мно-о-го интересного тебе расскажет господин Сидорчук. Вам с ним есть о чем поговорить и что вспомнить. А я уж подожду своей очереди. Поставлю заключительный, так сказать, аккорд. На тот случай, когда ты придешь и скажешь: «Я все вспомнил, капитан Свистунов Руслан Олегович, и давайте теперь подумаем, как нам с вами из этого выкручиваться». Чей же это был труп, Ваня? Чей?
— Ты уверен, что я знаю?
— Догадываешься. У меня теперь только одна проблема: пистолет. Потому что если бы убили, действительно, из этого пистолета, — Руслан кивнул на стол, где все еще лежало оружие, — то все было бы просто. И я бы со спокойной совестью спустил это дело на тормозах, списав убийство на тот период, когда пистолет у тебя был украден.
— Но ведь я его…
— Молчи, не перебивай. Никто бы не узнал о том, что ты его сегодня принес ко мне в кабинет и что при этом сказал. Это есть настоящая мужская дружба. Но убили не из этого пистолета. Ты понимаешь? Я ведь первым делом кинулся проверять. И как же оно все тогда было? Как, Ваня?
— Не знаю.
— Тогда иди к Цыпину. Кстати, спасибо за Лесю.
— Спасибо?! Вы что с ней, опять…
— Дурак ты, Мукаев. Розами по морде получил и все равно ничего не понял. Разбили мы с ней давно свои горшки, и любовь та давно завяла да рассыпалась в прах. Спасибо, что отпустил ее наконец. Может, еще ребенка родит от хорошего человека.
— Но я же…
— Давай, давай, топай. Я спать хочу.
Ближе к полудню
— А Владлен Илларионович с утра взяли больничный…
— Адрес.
— Не понимаю.
— Домашний адрес прокурора, быстро! — Грудь болела, так там было тесно проклятому пузырю.
— Да вы что?!! Улица Лесная, дом девять, квартира сорок шесть. А говорят, что вы все вспомнили…
…Хорошо, что Цыпин не уехал на дачу. Не успел. Видимо, собирался, потому что вещи лежали в беспорядке, дома, кроме прокурора, никого не было: ни жены, ни младшей дочери, которая жила с родителями. Женская кофточка размера этак сорок четвертого и модные светлые брючки, висевшие на стуле, явно принадлежали молодой девушке, не прокурорской жене. Второй этаж. На первом жить не удобно и не престижно, но у прокурора больное сердце, одышка, по лестнице подниматься тяжело, а дом пятиэтажный, без лифта. Не строили раньше в Р-ске высотные дома. Второй этаж — это то, что надо. Но все равно на природе лучше. Человеку пенсионного возраста уже хочется туда, поближе к земле. Он чувствует, что скоро уйдет в нее совсем, и копается в земле, копается, перебирая по горсточкам. Пробует на ощупь, на вкус, не горька ли, не холодна ль.
— Заходи, заходи. — Нет, не удивился Вэри Вэл, Владлен Илларионович Цыпин визиту следователя Мукаева. — Вот Анечка должна за мной сейчас приехать. Что-то с глазами стало: боюсь машину водить. Вдруг темнеет все, голова начинает кружиться. Давление, должно быть. Да-а. На пенсию, значит, пора. Ты проходи. Сам там на кухне, что найдешь. Не привыкать.
Зашел на кухню, покрутил головой: где тут что лежит? Включил электрический чайник, открыл наугад левую дверцу настенного шкафа. Там оказалась сушилка для посуды и чайные чашки с блюдцами. Попал.
— Кофейку бы мне.
Владлен Илларионович стоял в дверях, смотрел на следователя Мукаева. Было жарко, душно, Цыпин задыхался.
— Нельзя вам. Какой диагноз поставили? — Он внимательно посмотрел на коричневое от загара лицо Цыпина, отметил отеки, зловещий свист на вдохе. — Сердце? Стетоскоп бы, послушать. Давление мерили? Сколько?
— Брось, Ваня. С каких пор ты доктором заделался?
— Кофе вам нельзя. И сигареты. — Он заметил, что Цыпин полез в ящик стола за пачкой «Явы».
— Все, Ваня, кончено. — Махнул рукой Цыпин. И с усмешкой: — А ты небось разоблачать меня пришел?
— Зачем вы Сидорчука отпустили, Владлен Илларионович?
— Не хотел тебя вчера беспокоить. Сидорчук требовал прокурора. Я звонил тебе домой, Зоя Анатольевна сказала, что спишь. Хорошая у тебя жена, Ваня. Покой твой бережет, я ей мешать не стал. Сам поговорил с Сидорчуком. Сам решение принял… Всю жизнь я, Ваня, мечтал о двух вещах: о сыне и о домике в деревне. Кофе-то свари мне.
— Нет.
— Так я тогда закурю. Ты не жалей меня, Ваня. Откуда ты, молодой, здоровый, знаешь, что это за мука такая — старость?
— Сколько вам лет? Разве так много?
— Шестьдесят с хвостиком.
— Это еще не старость.
— Для кого как. Дураки говорят: год за два. Бывает и день за полжизни. Смотря, как его прожить, этот день. Да-а. Когда брал я эти деньги, думал о второй мечте: о домике в деревне. Когда ты мне сказал, что нашел подпольный водочный завод, у меня словно камень с души свалился. Пора и мне расплатиться. Да… Пора… А о сыне я думал, когда постановление подписывал. Об освобождении из-под стражи гражданина Сидорчука под подписку о невыезде.
— Я не ваш сын.
— Не мой. Так мне и зятя Бог не послал, который был бы за место сына. И внука не послал. А все из-за кого, Ваня? Чем же ты так девчонок моих приворожил? А кофе я сам себя сварю. Если не жалеешь старика, то самому придется.
— Хорошо. — Он достал турку, всыпал ложку молотого кофе.
— Не жалей. Ты покрепче, покрепче. Впрочем, сам я виноват. Иван Мукаев то, Иван Мукаев се. Дурак. Сам же тебя и возвысил в их глазах. Уж очень сына хотел. Такого сына. Чтоб сильный, смелый, чтоб никого не боялся, для женского полу был бы неотразим. А ты с Валентиной моей за что так? А? За что?
— Так вы все знали?
— Не дурак.
— А почему тогда…?
— Ну, что мне было карьеру твою загубить? Да черт с ней, с карьерой! Я уже тогда понял, что ничего в этом нет, в карьере-то. Ну, достиг высот. Ну, деньги стал большие иметь. Так ведь это не те деньги. Те — это когда спокойно можешь послать всех, куда Макар телят не гонял. Спать спокойно можешь. А ты, выходит, по-прежнему зависим. С деньгами ли, без них. Надо мной, прокурором района, тоже начальников хватает… Я тебя на Зое женил и считал, что сквитался. Думал, у старшей моей поболит, да пройдет. Все проходит. И это тоже должно было пройти. А она, Валентина, до сей поры в девках. Что ж, бывают на белом свете и люди-лебеди.
Кофе, сигарета. Лицо Цыпина все больше серело.
— Значит вы, Владлен Илларионович, знали, что это в нашем городе делают подпольную водку?
— Знал.
— Ну, конечно! Столько машин из дома Сидорчука выезжало! Вам же, наверное, докладывали неоднократно!
— Так у него ж стройка. Материала много возят: песок, щебенку, бетон. Это дело такое — строительство. Хлопотное.
— Сами тоже хватили? Как он там, домик в деревне?
— Три этажа, — с неподдельной гордостью сказал Цыпин. — Хоромы.
— Ну а я тут при чем?
— В каком это смысле?
— Моя роль в этом деле?
— Ро-оль? Какая роль? — искренне удивился Цыпин.
— За что мне давали деньги?
— Тебе? Да Бог с тобой, Ваня! Тебе-то за что?
Тридцать тысяч долларов! А прокурор еще спрашивает: за что?!
— Кто к вам приезжал? Ладошкин?
— Ну и Сидорчук! Ну и трепло! Ай-яй-яй! — покачал головой Цыпин. — До такой степени напиться! Тягаться с Ваней Мукаевым! Ну и глупец! Но фамилию-то? Фамилию откуда ты знаешь? Ее и Сидорчук не знает.