– А мы живы останемся? – поинтересовался с палубы Гайдабура, пригнувшись и заглядывая в каюту.
– А чего? Пива всего шестнадцать литров. По три на брата. И полтора «Гайдабуровки»…
– Она ж крепкая, зараза. Да еще с пивом. А мы уже сегодня с Кэпом пили, – проворчал Кутняк. – А, фигня, мы живые крепкие, первый раз что ли?
– Тогда так: если сегодня не обломимся, съездим. А если обломимся – пересечемся завтра.
– Лады, – сказал Кэп и потянулся к канистре. – Обмоем?
– А, может, «Гайдабуровки»? Все-таки солидное дело… – предложил Кутняк невинно.
– Не возражаю! – хмыкнул капитан. – Вон стаканчики…
Наполнили пять пластиковых стаканчиков, отдали два на палубу. «Корсар» как раз проходил под мостом; сверху громыхали машины.
Выпили. Крякнули. Привычно похвалили гайдабуровский продукт. На всякий случай запили пивом. И настроение резко пошло вверх.
– Ну, – довольно сказал Кэп. – Пошли, Кутнячище…
Гайдабуру погнали на разлив, Пард опять пробрался на корму и уселся, скрестив ноги, а Xor убрел на самый нос и повалился на палубу.
– Гляди, чтоб стакселем не смело! – проворчал капитан. Xor отмахнулся: мол не первый день на борту…
Пока дошли до бакена на траверзе тюрьмы, где обычно чалились для попить пива, одну из бутылок «Гайдабуровки» успели приговорить, да и из канистры отхлебнули изрядно. Твердо условились, что по возвращении из Крыма Пард проставляется всей компании в «Клюзе» – небольшой таверне рядом с яхт-клубом. Никто даже не пытался спрашивать что именно Пард и его шеф забыли на загадочном острове, но почему-то никто и не сомневался, что Пард вернется оттуда целым и невредимым. И это вселяло в Парда непонятную уверенность в успехе.
– А что сейчас в Днепробуге? Флот шалит? – решил разузнать Пард. – Я слышал, в Чонгаре дикие броненосцы свирепствуют.
– Для броненосцев мы мелочь, они на «Корсара» и антенной не поведут, – ответил Кэп, морщась. – Недели две назад через Босфор американский крейсер прорвался – так они все скопом на юг потащились. Хуже если торпедники в Чонгаре шастать будут – от них нам не уйти…
Капитан взял протянутый стаканчик. Чокнулись, выпили.
– Эх! Хороша «Гайдабуровка»! – привычно крякнул Кутняк. – Спроворишь нам в рейс пару бутылочек?
Гайдабура развел руками: какой вопрос!
– А вот меня всегда вот что интересовало, – сказал Пард весело. – Почему живые говорят «выпить», хотя логичнее сказать «впить»? А?
– Давай сначала пива… э-э-э… впьем, – рассудительно предложил Xor, – а потом подумаем.
Впили. Потом еще разок впили. Но так ни до чего и не додумались.
– Скажи-ка, Кэп, – вернулся к насущному Пард. – А флотский торпедник – он на кого обычно нападает?
Кэп пожал плечами:
– На моторки, на яхты… На катера. Да мало ли! На все, что в длину метров до пятнадцати – на это и нападают.
– А зачем? Смысл в этом какой?
– Ну… – протянул Кэп. – Не знаю. Это ж боевые корабли, они больше ничего не умеют. Грузовики умеют возить грузы, они и возят. Легковушки – живых. Автобусы – тоже живых, но сразу помногу.
– Странно… А почему среди наземных машин нет боевых? – спросил Гайдабура.
– Почему это нет? – удивился Xor. Он был орком, поэтому прожил дольше всех, кто сегодня вышел на «Корсаре». – Есть. Танки называются. У них такая пушка на башне торчит, торпедник продырявить запросто можно.
– Ну да! – не поверил Гайдабура. – Где это ты такое видел?
– Между Киевом и Прагой, в горах. Там особое место есть, где танки водятся. Полигон называется.
– И что, они там друг с другом дерутся? Палят из пушек?
– Нет. Они как бы одна компания, дивизион называется. Они на трассу нападают иногда, сбивают грузовики и захватывают цистерны с топливом.
– А живые на танках ездят?
– Не знаю, – честно ответил Xor. – У танков нет окон, одна броня. Что внутри – не видно. А близко я не подходил, что я, псих, что ли?
– Окон нет – значит, не ездят, – отрезал Кутняк. – Машин без окон не бывает.
Пард тоже слушал с интересом. До сих пор самая опасная для живого машина, с которой он сталкивался, был дикий бульдозер с южной окраины Николаева. Город там уже заканчивался, и если пробраться подальше в сады, можно было увидеть голую, без единого дома степь. Бульдозер прятался в старой заброшенной яме, которую местные называли «карьер», и иногда выбирался наверх, ломал маленькие одноэтажные домики и деревья, но поскольку был старым и дребезжащим, быстро успокаивался и уползал назад, в этот самый карьер. Так и оставался рядом с живыми много лет. Пард еще мальчишкой не раз отсиживался с приятелями в садах, ожидая пока старая железяка в очередной раз не угомонится и не уползет.
Впрочем, бульдозеры, в принципе, приручались. Только вот использовать их было трудно – они мало на что годились, были тихоходными и неповоротливыми. Разве что дома ломать – но кому из живых могло придти в голову ломать дома? А вот в местах, где дома растут, бульдозеров, говорят, встречалось много, но что они там делали оставалось загадкой, потому что машины в таких местах двигались только ночью и в полной темноте. Да еще ревниво следили, чтоб никто из живых рядом не шастал. Да и к тому же растущие дома – большая в городах редкость. Один-два раза лет в сто встречаются. Пард, например, ни одного пока не встречал. А Гонза рассказывал, что видел как росла шпиль-многоэтажка на Соборной сорок семь лет назад. Еще не небоскреб, но уже весьма высокое здание. Говорил, ночь машины пошумят-пошумят, а наутро глядь – этаж-другой вырос. За три недели, говорит, и отросла. А машины потом сбились в колонну и куда-то уползли. Даже забор с собой прихватили, что место роста огораживал.
Пард хлебнул и вновь обратился к Кэпу:
– Так что получается… Вот, если на «Корсар» торпедник кинется, то все? Буль-буль?
Кэп пожал плечами:
– Ну, не факт, вообще-то. Во-первых, они только кажутся грозными – далеко не всегда они пускают торпеды. Во-вторых, далеко не у всех торпеды есть. Так, попалит из пулеметов и, глядишь, отстанет. Но это в том случае, если сопротивляться. Пулевой стрельбы они не шибко боятся, они ж бронированные. А вот гранат и ракет – опасаются. В общем, можно их отогнать, как и любую дикую машину. Если с умом. Если знать их нравы и повадки. Я – знаю, если это тебя интересует.
Кэп тоже отхлебнул.
– Ну, доволен? – спросил он.
Пард поспешно кивнул.
– Надо же будет шефа успокаивать, – правый глаз сам собой подмигнул яхтсменам. – Он же меня великим мореплавателем считает…
Кэп фыркнул.
– Мореплаватель… Что ж ты в прошлый поход к Крыму про торпедники не спрашивал? Или когда чуть в Бухарест не ушли?
– Не спрашивал? А ты вспомни на каких бровях мы шли! Я только за Кинбурном протрезвел, да и то ненадолго. А после Бухареста меня вообще на берег сгружали, вспомни…
– Что было, то было… – вздохнул капитан. – Кутняк тогда «Пьяную лодку» по десять раз на дню крутил да слушал, затрахал нас по самое не могу.
– А чего? – Кутняк пожал плечами. – Хорошая песня. Мне нравится. И, главное, название подходящее. Кстати, а где там рыбка была?
– А вот! – Пард вытащил пакет с таранью. Некоторое время народ блаженно потягивал пиво под рыбу, а разговор тек в общем-то ни о чем.
Мало-помалу опростали и канистру, и вторую «Гайдабуровки». Остались только бутылки из-под «Кола-копты». Решили сниматься и идти к Родникам, перехватывать «Рихтер».
– Давай, шевелись, макрель его через пролив! – Кэп подпустил в голос капитанских ноток. – Пард, уберешь тут со столика, ладно?
– Ага, – Пард послушно сгреб шелуху и кости в опустевший пакет из-под рыбы и стал сосредоточенно протирать стол.
– Чего ты там трешь? – подозрительно спросил Кутняк с палубы, пригнувшись и заглядывая в каюту.
– Ну, – растерялся Пард. – Крошки всякие…
– А что, остались крошки? – несказанно удивился Кутняк и вздохнул: – Стареем, братец… Теряем форму.
Пард в ответ только хмыкнул: уж больно сокрушенный у Кутняка был тон.
«Корсар» разворачивался к ветру. Казалось, палуба теперь шатается куда сильнее, чем когда отходили. Но Кутняку и Кэпу было равнобедренно: эти в любом состоянии на ногах держались крепко, если находились не на суше. Да и Xor с Гайдабурой тоже. Вот Парду – Парду, да, стало сложнее сохранять равновесие. Но он старался.
– Хватит сачковать, – скомандовал ему Кэп. – Садись на стаксель.
– Я? – удивился Пард. – Я не умею.
– Так учись!
На плечо Парду легла смуглая рука полуорка и он послушно сел на банку. В ладонях оказался шершавый шкот.
– Держи! Да крепче, крепче!
Пард уперся ногами и что есть мочи потянул шкот на себя. Парус отозвался упругим усилием, и «Корсар» слегка накренился, но и пошел быстрее.
Минут через пять Кэп скомандовал:
– Поворот!
Пард уже знал что делать: сперва пригнуться, чтобы гиком по башке не звездануло, потом пересесть на банку по другому борту и снова держать шкот. Все то же, но зеркально. Яхта то кренилась, сильно заваливаясь набок, так, что к борту близко-близко подступала беспокойная вода, то снова выпрямлялась, целясь мачтой в низкое облачное небо.
– Не боись! – подмигнул ему Кутняк. Не ляжем. – Формулы яхтинга знаешь? Чем сильнее крен, тем больше сила, которая заставляет яхту выпрямиться. А иначе бы уже все валялись парусами по волнам…
Пард не то чтобы боялся – понимал, что раз ходят на яхтах, значит те для этого и приспособлены. Просто близкая вода внушала уважительный и смутный восторг.
«Корсар» шел галсами, пока на траверзе не замаячила Матвеевка. Река здесь делала широкую излучину; ветер дул теперь точно в корму и колдунчики вытянулись вперед по ходу яхты.
– Бабочку! – скомандовал Кэп и, взглянув на Парда, смилостивился: – Ксор, сядь на шкот, пусть это отдохнет…
«Это», то есть Пард, обрадовался: кисти уже заметно ныли от напряжения.
Грот и стаксель теперь были раскинуты в разные стороны от мачты, действительно напоминая крылья огромной бабочки. «Корсар» пошел бойчее. Но даже Пард знал, что бакштаг в смысле хода все равно лучше ветра в корму.
Сначала закончилась пиво в первой бутылке из-под «Кола-копты», потом во второй, а у самого камышиного острова – в третьей. Камыши были совсем рядом – метров полста.
– Не сядем? – недоверчиво спросил Кутняк, глядя на непроглядный частокол зеленых стеблей.
Кэп лихо развернул яхту к левому берегу.
– Не. Не сядем, – уверенно сказал капитан.
Ветер наполнял паруса, но камыши почему-то оставались такими же близкими.
– Ага, – сообразил Кутняк. – Конечно, тля, не сядем. Мы, тля, уже сидим, макрель его через пролив!
– Да? – спросил капитан и внимательно поглядел за борт. Взгляд у него плыл – впрочем, как и у остальных. – А ну, давай на правый борт!
Все переместились. Яхта накренилась, но сидела так же прочно и надежно.
– Щаз я на на топенант влезу… – сказал Кутняк и пошел к мачте. Повозившись со снастями он вдруг повис на тонком конце, который тянулся к самой верхушке мачты. «Корсар» стал крениться все сильнее и сильнее.
Кэп проворно выбрался из-за руля, влез ногами на гик и лег на парус, сложив руки на груди. Яхта накренилась еще сильнее, так что Кутняка опустило к самой воде и макнуло чуть не по пояс.
– Мама! – сказал Кутняк чужим голосом и проворно полез вверх по топенанту, скрежеща мокрыми джинсами. – Вода-то холоднющая!