— Слушайте меня внимательно, уважаемый Мустафа, и не говорите, что не слышали. Тот человек, которого я ищу, был рябым и с залысинами на висках. Шрам на левой скуле в форме звезды. Орлиный нос, волосы черные, с проседью, собраны в пучок на затылке...
Джеймс умолк, наблюдая, как хозяин пятится от него в угол. Казалось, Мустафа узрел призрак горячо любимой тетушки или мертвеца-кредитора, восставшего из гроба.
— Н-ничего не зн-наю, — толстяк начал заикаться, с трудом ворочая языком. — Н-никого н-не видел. Л-лавка зак-крывается. Уходите, п-прошу вас.
Разумеется, вид Мустафы немедленно убедил молодого человека в обратном, так что уйти он и не подумал. Однако давить на толстяка не следовало. Лучше успокоить оружейника и вернуть его доверие.
Овал Небес! — вне сомнений, мы напали на след...
— Любезный Мустафа! Охладите льдом вашей проницательности щербет вашего страха! Если мой вопрос оказался бестактным — это грех молодости. Я всего-навсего хочу отыскать того человека и закончить наш маленький спор. Во время нашей последней встречи мы не сумели убедить друг друга.
Джеймс усмехнулся, хлопнув ладонью по рукояти рапиры.
— Это... это совсем другой человек, мой султан! — Лед проницательности Мустафы растаял в кипящем щербете без малейших последствий. — Верьте мне! Я говорю правду!
Толстяк наткнулся на стойку с боевыми молотами и остановился. Дальше отступать было некуда.
— Правду? — со всей возможной вкрадчивостью произнес Джеймс. — В отличие от вас, я чудесно запомнил этого сударя. И здесь, в вашей лавке, и на улице Малых Чеканщиков — везде со мной говорил один и тот же человек.
— В-вы... Вы виделись с ним снова?
Небольшая доля откровенности не повредит, подумал молодой человек. Чтобы разговорить собеседника, нужно самому подать пример.
— Да, мы столкнулись вчера вечером.
— Но если вы дважды встретили Лысого Гения, мой султан...
Мустафа клацнул зубами и закончил вопрос:
— Как же вы остались живы?!
* * *
Рассказ Мустафы-оружейника, где каждое слово достойно того, чтобы его оправили в драгоценный металл, спрятали в сокровищницу тирана Салима — и никогда не показывали ни одному из гостей славного города Бадандена
Началом истории Лысого Гения, жуткой и полной загадок, истории, которая потрясла Баданден три года назад и, подобно болотной лихорадке, трясла по сей день, послужил ряд насильственных смертей.
Кое-кого, извините, убили.
Доблестные мушерифы поначалу не придали этим убийствам особого значения. Ну, зарезали, понимаешь, безымянного бродягу в трущобах квартала Псов Милосердия. В первый раз, что ли? Там вечно режутся: когда шутейно, для острастки — а когда и до смерти. Что говорите? Рядом с раной от кинжала, вошедшего в сердце, лекарь-вскрыватель обнаружил свежую, но уже начавшую заживать царапину?
Ох, вы и скажете, мой султан!
Мало ли где бродяга мог накануне оцарапаться?
К чести орлов закона и столпов порядка надо заметить: едва на улице нашли с пробитой головой пекаря Файзуллу, добропорядочного гражданина, платившего в казну налоги с каждого чурека — Канцелярия Пресечения взялась за дело всерьез. Мушерифы даже установили: за два дня до трагической гибели Файзулла жаловался старшей жене, что какой-то рябой безумец ни с того ни с сего набросился на него с дубинкой возле пекарни, больно ударил по затылку и пустился наутек.
Рябого безумца зачислили в подозреваемые, но найти не сумели.
Преступные деяния попустительством Вечного Странника тем временем продолжали совершаться. Овал Небес бесстрастно взирал на творящиеся под солнцем (чаще — под луной) злодейства; мушерифы трудились, сбившись с ног. Немало работников ножа и топора, кистеня и дубины, заговоренной струны и других смертоубийственных орудий угодило в цепкие руки правосудия — за исключением, сами понимаете, рябого.
Неуловимый мерзавец за полгода еще дважды попадал в подозреваемые. Но, к великому сожалению властей, не удосужился попасть в места, более приличествующие негодяю — в гостеприимный зиндан Канцелярии Пресечения и на замечательный эшафот в центре площади Чистосердечного Раскаяния.
Сотрудники вышеозначенной Канцелярии, где служили как обычные сыскари, так и чародеи различных специализаций: от легавых волхвов до бранных магов — выяснили ряд дополнительных примет душегуба. Осталось неизвестным, кто первый прозвал маниака-убийцу «Лысым Гением», но кличка к злодею прилипла намертво. Также было установлено, что поначалу Лысый Гений наносит жертве легкую рану или удар — а затем убивает, поразив в то же самое место тем же оружием.
Между первым и вторым нападением проходило от одного до семи дней. Если за неделю маниак не мог добраться до намеченной жертвы — он отступался, не покушаясь более на счастливца, осененного Ползучей Благодатью.
Так, к примеру, спасся известный звероторговец Нияз Изворотливый, Получив в порту ножевой порез от незнакомца, который поспешил скрыться, Нияз почел за лучшее в тот же день отплыть на корабле в экспедицию за четвероногим товаром. Вернулся он через четыре месяца, с прибылью распродал изловленных в лесах Ла-Ланга карликовых мандрилов, сонливцев и сумчатых копуш, осенью женился в третий раз — и зажил счастливо, в очередной раз оправдав свое прозвище.
Но это случилось позднее, а пока...
Срочным указом Салима ибн-Салима XXVIII к делу были привлечены лучшие маги Бадандена. Им вменялось в обязанность установить, не является ли маниак чародеем, вершащим ужасную волшбу посредством злокозненных умерщвлений. Созданная указом коллегия ворожбитов работала шесть месяцев и достоверно установила: колдовством в деле Лысого Гения не пахнет.
Следовые отпечатки чар не обнаружились.
Убийца гулял на свободе, число его жертв множилось. Имелась в деле еще одна странность: показания везунчиков, выживших при вторичном нападении, и случайных свидетелей разнились меж собой. Если пострадавшие были единодушны. описывая лицо маниака, то свидетели единодушием не блистали.
Мушериф-эмир в мудрости своей решил, что вряд ли в городе орудует целая банда маниаков, и постановил: «Всем полагаться на слова жертв, а не на домыслы зевак!» В итоге словесный портрет Лысого Гения вывесили у мушерифата на всеобщее обозрение.
В портрете никто не опознал знакомого человека. Аресты, проведенные по доносам бдительных граждан, оказались ложными. Задержанных отпустили с извинениями, выплатив компенсацию. На следующий день каменщика Хасана забили до смерти палками, когда он случайно оцарапал мастерком товарища по работе. Решили — маниак. Да и один ли каменщик пострадал от сограждан, обуянных подозрениями?!
Однако в скором времени Лысый Гений оставил баданденцев в покое, открыв сезон охоты на гостей города, которые редко обращали внимание на портреты у мушерифата. Рябой собирал кровавый урожай на ниве приезжей беспечности, жители славного Бадандена вздохнули с облегчением, ибо свой халат ближе к телу, а власти не спешили отпугивать туристов предупреждениями о маниаке.
Наконец тиран Салим поставил вопрос ребром.
Чья-то голова должна быть водружена на Шест Назидания. Разумеется, лучше бы это оказалась голова маниака. Но если шест будет долго пустовать, то его вполне может украсить голова мушериф-эмира.
Мушериф-эмир вызвал обоих мушериф-баши, ведавших, соответственно, сыскным и магическим отделами Канцелярии Пресечения — и пообещал, что в случае преступной халатности его голова окажется на шесте в достойной компании.
Мушерифы-баши, вызвав подчиненных, увеличили число обещанных шестов.
Розыски маниака получили новый мощный толчок. Сыскари рыли носом землю. А их коллеги-чародеи на закрытом совещании пришли к выводу, что, возможно, под личиной Лысого Гения в городе бесчинствует демон или инфернал высокого ранга. В связи с чем было решено пригласить для помощи в охоте на предполагаемого демона...
... прославленного венатора Фортуната Цвяха! Частным образом, не предавая огласке.
«Хорошенькое дело: не предавая огласке! — хмыкнул про себя Джеймс. — Если каждый лавочник в курсе...» Он был заинтригован, но не слишком испуган рассказом Мустафы. В инфернала он не верил — и не сомневался, что при встрече сумеет справиться с Лысым Гением.
На улице Малых Чеканщиков он не воспринял рябого всерьез, за что и поплатился. Но теперь-то мы будем во всеоружии!
— Венатор уже приехал?
— Ждем со дня на день, мой султан!
— Ну и чудесно, — молодой человек кинул оружейнику монету. — Благодарю за увлекательную историю! А теперь мне хотелось бы узнать адрес баданденской Гильдии фехтования...
— Гильдии баши-бузуков? — просиял хозяин. — О, это недалеко...
* * *
— Халва-а-а!
— Тише, глупец! Здесь халвы не любят...
— Это Али-баба, новенький... он еще не знает...
— Узнает...
Идя от лавки в Гильдию баши-бузуков, Джеймс задержался у городского мушерифата. Здание с тремя куполами сплошь покрывали странные орнаменты — стены и своды, окна и двери украшало если не монохромное кружево, то красочный ковер или сложная композиция из звезд и многоугольников.
Недаром аль-Самеди назвал орнаменты «музыкой зрения».
Но не любовь к орнаменталистике Востока остановила молодого человека. О нет! У главного входа, неподалеку от троицы скучающих стражников, из-за шлемов, похожих на купола мушерифата, которые вздумали спуститься на землю и обзавестись ногами, были выставлены разыскные пюпитры. С портретами злоумышленников, казнокрадов и грабителей, бежавших от карающей руки правосудия.
Лица негодяев, запечатленные умелой кистью живописца, явственно свидетельствовали о низменных инстинктах, ужасающих пороках и страсти к насилию. Добродетель в страхе бежала от них, честь шарахалась в сторону, а совесть рыдала за углом. Не возникало сомнений, что все это отъявленные мошенники, гнусные насильники и предатели отчизны.
В любом населенном пункте таких десять на дюжину. Наверное, поэтому их до сих пор не поймали.
Вспомнив рассказ оружейника, Джеймс медленно шел вдоль пюпитров. От физиономий мерзавцев его тошнило, но молодой человек терпел. И не зря! — в центре первого ряда он обнаружил старого знакомого.
Художник, стараясь воплотить в жизнь все подробности, рассказанные выжившими жертвами маниака, слегка перестарался. Например, Джеймс не помнил, чтобы глазки рябого пылали таким уж демоническим огнем. И хвост волос на затылке, кажется, был короче. Вряд ли его удалось бы так залихватски перекинуть на плечо, чтобы кончик свесился ниже груди. И рябин на щеках слишком много — внешностью «охотник» напоминал раздраженного долгим заключением ифрита, как их любил изображать бесноватый живописец Адольф Пельцлер.
Но в целом, если не придираться, — он!
Ниже на четырех языках сообщалось, что этот человек — крайне опасный преступник, и если в чем нуждается, так больше всего в топоре палача. За предоставление сведений о местонахождении — награда. За помощь в розыске — награда. За взятие живым или мертвым — награда.
Текст под рябым маниаком писал опытный каллиграф, специальным «лягушачьим письмом». Дедушка Эрнест рассказывал, что «лягушка» — династический шрифт баданденских тиранов. В данном случае это означало, что выплата награды гарантируется именем Салима ибн-Салима XXVIII.
Джеймс пригляделся к наградным суммам и ахнул.
Тиран оказался щедр.
— Знакомитесь с достопримечательностями?
Молодой человек оглянулся. Рядом гарцевал на вороном жеребце хайль-баши Азиз-бей. Как ему удалось подобраться к Джеймсу верхом и остаться незамеченным, оставалось загадкой.
— В некотором смысле, — уклончиво ответил Джеймс.
— Узнали чье-то лицо?
— Нет. Восхищаюсь мастерством живописца. Таких портретов не найдешь в лучшей картинной галерее Реттии. Если встретите художника, передайте ему мое восхищение.
— Это мой двоюродный племянник Кемаль! — расхохотался Азиз-бей, оглаживая кольца бороды. — Он будет в восторге от вашей похвалы, виконт! До встречи!
И хайль-баши ускакал прочь.
Говоря откровенно, у Джеймса сперва мелькнула идея признаться Азиз-бею в знакомстве с рябым маниаком — и открыть все, что он знал. Но желание лично отомстить за нанесенное оскорбление вдруг отяготилось чувством общественной значимости этой мести. Спасти Баданден от неуловимого убийцы! Когда правосудие бессильно и ограничивается выставлением разыскных пюпитров, когда жители дрожат в страхе, передавая из уст в уста жуткие слухи; когда приезжие, безобидные судари и сударыни, желая отдохнуть от житейских тягот, подвергаются смертельной опасности...