- Слава богу, терпеть не могу фламандцев.
Мы подъезжали к ресторану. Я крикнул кучеру, чтобы он остановился. Мы вышли, и Жоржет ресторан не понравился.
- Не очень-то шикарное место.
- Нет, - сказал я. - Может быть, ты предпочитаешь поужинать у Фуайо?
Села бы обратно в фиакр да поехала.
Я взял ее с собой потому, что у меня мелькнула смутная сентиментальная мысль, что приятно было бы поужинать с кем-нибудь вдвоем. Я давно
уже не ужинал с “курочкой” и забыл, как это нестерпимо скучно. Мы вошли в ресторан и мимо конторки, за которой сидела мадам Лавинь, прошли в
заднюю комнату. От еды Жоржет слегка повеселела.
- Здесь не так плохо, - сказала она. - Не шикарно, но кормят хорошо.
- Лучше, чем в Льеже.
- В Брюсселе, ты хочешь сказать.
Мы выпили вторую бутылку вина, и Жоржет стала шутить. Она улыбнулась, показывая все свои испорченные зубы, и мы чокнулись. - Ты, в общем,
славный малый, - сказала она. - Свинство, что ты болен.
Мы бы поладили. А что с тобой такое?
- Я был ранен на войне, - сказал я.
- Уж эта противная война!
Мы, вероятно, пустились бы в рассуждения о войне и решили бы, что она приводит к гибели цивилизации и что, может быть, лучше обойтись без
нее. С меня было довольно. Как раз в эту минуту кто-то крикнул из первой комнаты:
- Барнс! Эй, Барнс! Джейкоб Барнс!
- Это мой приятель, - объяснил я и вышел.
За длинным столом сидел Брэддокс с целой компанией: Кон, Фрэнсис Клайн, миссис Брэддокс и еще какие-то незнакомые мне люди. - Едем
танцевать, да? - спросил Брэддокс.
- Куда танцевать?
- В дансинг, конечно. Разве вы не знаете, что мы снова ввели танцы? - вмешалась миссис Брэддокс.
- Поедем с нами, Джейк. Мы все едем, - сказала Фрэнсис с другого конца стола. Она сидела очень прямо и усиленно улыбалась. - Конечно, он
поедет, - сказал Брэддокс. - Идите сюда, Барнс, и выпейте с нами кофе.
- Хорошо.
- И приведите свою даму, - смеясь, сказала миссис Брэддокс. Она была уроженкой Канады и отличалась свойственной канадцам непринужденностью
в обращении.
- Спасибо, сейчас придем, - сказал я. Я вернулся в заднюю комнатку.
- Кто такие твои приятели? - спросила Жоржет.
- Писатели и художники.
- Их пропасть в этом районе.
- Слишком много.
- Слишком. Хотя кое-кто хорошо зарабатывает.
- Ода.
Мы кончили ужинать и допили вино.
- Пойдем, - сказал я. - Кофе будем пить с ними. Жоржет открыла сумочку и, смотрясь в зеркальце, провела несколько раз пуховкой по лицу,
подкрасила губы и поправила шляпу. - Идем, - сказала она.
Мы вошли в переполненную публикой комнату; Брэддокс и остальные мужчины за столом встали.
- Позвольте представить вам мою невесту, мадемуазель Жоржет Леблан, - сказал я. Жоржет улыбнулась своей чарующей улыбкой, и мы всем по
очереди пожали руки.
- Скажите, вы родственница певицы Жоржет Леблан? - спросила миссис Брэддокс.
- Не знаю такой, - ответила Жоржет.
- Но вас зовут так же, - приветливо сказала миссис Брэддокс.
- Нет, - сказала Жоржет. - Ничего подобного. Моя фамилия Хобэн.
- Но ведь мистер Барнс представил вас как мадемуазель Жоржет Леблан. Разве нет? - настаивала миссис Брэддокс, которая от возбуждения, что
говорит по-французски, плохо понимала смысл своих слов. - Он дурак, - сказала Жоржет.
- Ах, значит, это шутка, - сказала миссис Брэддокс.
- Да, - сказала Жоржет. - Чтобы посмеяться.
- Слышишь, Генри? - крикнула миссис Брэддокс через весь стол своему мужу. - Мистер Барнс представил свою невесту как мадемуазель Леблан, а
на самом деле ее фамилия Хобэн.
- Конечно, дорогая! Мадемуазель Хобэн, - я давно с нею знаком. - Скажите, мадемуазель Хобэн, - заговорила Фрэнсис Клайн, произнося
французские слова очень быстро и, по-видимому, не испытывая, подобно миссис Брэддокс, ни особенной гордости, ни удивления оттого, что у нее
действительно получается по-французски. - Вы давно в Париже? Вам нравится здесь? Вы любите Париж, правда?
- Кто это такая? - Жоржет повернулась ко мне. - Нужно мне с ней разговаривать?
Она повернулась к Фрэнсис, которая сидела улыбаясь, сложив руки, прямо держа голову на длинной шее и выпятив губы, готовая снова
заговорить. - Нет, я не люблю Парижа. Здесь дорого и грязно. - Что вы? Я нахожу, что Париж необыкновенно чистый город. Один из самых чистых
городов в Европе.
- А по-моему, грязный.
- Как странно! Может быть, вы недавно здесь живете?
- Достаточно давно.
- Но здесь очень славные люди. С этим нельзя не согласиться.
Жоржет повернулась ко мне.
- Миленькие у тебя друзья.
Франсис была слегка пьяна, и ей хотелось продолжать разговор, но подали кофе, и Лавинь принес ликеры, а после мы все вышли и отправились в
дансинг, о котором говорили Брэддоксы.
Дансинг оказался “Bal Musette” около Пантеона. Пять вечеров в неделю здесь танцевали рабочие этого района, но один вечер в неделю помещение
превращалось в дансинг. В понедельник вечером было закрыто. Когда мы приехали, в дансинге не было ни души, кроме полицейского, сидевшего у
двери, жены хозяина за обитой цинком стойкой и самого хозяина. Как только мы вошли, сверху спустилась дочь хозяев. В комнате стояли столы и
длинные скамейки, а в дальнем конце была площадка для танцев. - Жалко, что так поздно собираются, - сказал Брэддокс. Дочь хозяев подошла к нам и
спросила, что нам подать. Хозяин взобрался на высокий табурет возле площадки и заиграл на аккордеоне. Вокруг щиколотки у него был шнурок с
колокольчиками, и он, играя, отбивал ногой такт. Все пошли танцевать. Было жарко, и мы вернулись к столу потные. - О господи! - сказала Жоржет.
- Я вся мокрая.
- Жарко.
- Просто ужас!
- Сними шляпу.
- Пожалуй.
Жоржет пригласили танцевать, и я подошел к стойке. Было на самом деле очень жарко, и аккордеон приятно звучал в жарком вечернем воздухе. Я
выпил кружку пива, стоя у самой двери, с улицы дул прохладный ветерок. По крутой улице спускались две машины Оба такси остановились перед
дансингом Из машин вышли молодые люди - кто в джемпере, кто просто без пиджака.