Хотя с Польшей мы вроде как не воевали… Профессор напомнил: весной сорокового в урочище Катынь под Смоленском наши расстреляли тысячи польских офицеров. А позднее свалили на немцев.
Пчелин проговорил сожалеюще:
- Попала Польша меж двух прессов. - И добавил: - Там при нас о войне не вспоминали. А кто-то из наших вспомнит - молчат. Хотя варшавяне коснулись войны: какая Варшава была разрушенная и какая теперь красивая. - Он налил пиво в чашки и, протянув одну Слотову, стал описывать Варшаву…
Вячеслав до того не слышал о Катыни, и, когда оперработник читал отчёт, подумывал: спросить? Они сидели в креслах друг против друга.
- Образчик грязной клеветы! - объявил Борис Андреевич, сделав вопросы излишними. - Но нужно, чтобы это было неоспоримо! - продолжил он сурово. - Вальц скажет, он этого не говорил, Пчелин, конечно, его не опровергнет, а вас в качестве свидетеля мы не можем засвечивать.
Слотов решился выявить реакцию на одно своё предположение.
- Извините, Борис Андреевич, - начал преувеличенно смущённо, - в кабинете… э-ээ… нет приборчика?
Сотрудник КГБ одарил студента снисходительной усмешкой.
- Хочется, чтобы всё, как в кино про шпионов? Но мы имеем дело не с агентами разведок, и, если в каждом кабинете технику устанавливать, фиксировать всё, что скажут… В какие это вылетало бы суммы? Нет необходимости. О настроениях мы и так узнаём, а когда нужно проверить… - он замолчал, раскрыл блокнот и, подумав, спросил: - У вас что-то будет опубликовано в ближайшее время?
Через два дня, ответил Слотов, должен выйти очерк о молодых рационализаторах завода ВЭФ.
- Тогда позвоните мне в первой половине дня, и мы встретимся, - оперработник черкнул в блокноте. - Вы с Вальцем ещё не обмывали ваши публикации? Надо обмыть.
Вячеслава пощипывало и любопытство и беспокойство. Чего от него потребуют? Подпоить Вальца, подсыпать ему что-то в стакан?.. Стоило вообразить, и, как ни глубоко он уже увяз, становилось не по себе. Фактически то, что будет сделано, сделает государство, думал он, - таково оно! таковы условия в этом обществе! Сколько людей включено в сеть, постоянно загруженную сигналами… На него самого капал не кто-то один. Словом, оставалось только мысленно развести руками.
Когда он вновь позвонил в знакомую квартиру, открывший ему Борис Андреевич сказал приглушённо: - Хозяева дома… - и, кивнув на притворённую дверь комнаты, провёл гостя в другую, с письменным столом и стеллажом с книгами. Глаз приметил трёхтомник Константина Симонова, собрание сочинений Ярослава Гашека. Оперработник вынул из портфеля и положил на стол что-то вроде мыльницы серого цвета и моток тонких проводов. Слотов догадался.
- До рубашки, - гэбэшник дополнил слова жестом, и Вячеслав снял пальто, пиджак.
Борис Андреевич вооружился перочинным ножичком, велев Слотову вывернуть правый карман брюк, а также задний карман. В дне того и другого появились отверстия. Вячеслав подвергся ряду манипуляций. Портативный магнитофон был помещён в задний карман, в боковом оказался выключатель; соединительный провод скрывался под материей брюк. Борис Андреевич объяснил:
- Кнопка утоплена - включён, выступает - выключен.
Другой провод, прилегая к торсу, оканчивался крошечным звукоулавливающим устройством, прикреплённым к майке на груди специальной булавкой. Под рубашкой его не было видно.
- Работает пять часов, - пояснил сотрудник КГБ, когда Слотов облачился в пиджак. - Ну-ка, руку в карман - включили, выключили. Только будьте осторожны, не привлекайте к руке внимания. Сами решайте, когда включать: болтовня не по делу нам не нужна. - Борис Андреевич, сменив тон, добавил с ехидцей: - Но не надо и в доброту играться, обрывать, пропускать. Вам же хуже. Если запись не подтвердит вашу информацию, останутся сомнения. Наговоры у нас не приветствуют.
Перспектива попасть в клеветники вызвала у Слотова ассоциацию с поговоркой: «Нас …, и мы же педерасты!» Оперработник дал ему напутствие, вручив двадцать рублей и взяв расписку:
- Купите бутылку коньяка, что-нибудь заесть - и посидите… Потом звонок мне - вернёте вещь.
Вячеслав посетил ликёро-водочный отдел универмага. Армянского коньяка, который хотелось попробовать, увы, не было, и он выбрал грузинский с маркировкой «коньяк выдержанный высшего качества», истратив двенадцать рублей с копейками. Купив в кондитерском отделе пару плиток шоколада, к концу рабочего дня появился в редакции.
* * *
Вальц дописывал статью. Сказав: - Привет, Слава, мне три минуты… - вновь склонился над рукописью, худощавый брюнет с курчавой шевелюрой и бородищей. Вячеслав, повесив пальто на вешалку, не садился. Когда Вальц, пробежав глазами лист, размашисто расписался и бросил авторучку на стол, Слотов извлёк из кармана пальто обёрнутую бумагой бутылку.
- Очерк, который сегодня вышел, очень важен для моей дипломной работы… - студент помялся, - её тему дали мне вы и столько со мной возились…
Вальц не был изумлён:
- О чём говорить, спрыснем! Отнесу только в машбюро… - он взял рукопись и, выходя, обернулся: - Давайте Куличова пригласим для компании?
Слотов ответил «конечно!» и, когда остался один в кабинете, притронулся к заднему карману брюк под полой пиджака, осторожно ощупал выключатель в другом кармане. Посмотрел на руки: дрожат? Вероятно, покраснело лицо, блестят глаза. Он не мог сидеть спокойно и, разломав плитки шоколада на кусочки, разложил их на бумаге, потом нашёл в ящике стола штопор, стал откупоривать бутылку, пробка крошилась. Вошедшие Вальц и Куличов поспешили к нему на помощь, пробка была удалена.
Роман Маркович поднял, за отсутствием рюмок, чашку с коньяком:
- Слава, вы у меня не первый практикант, и, сравнивая, я говорю, как оно есть. Вы пока - лучший! У вас вырабатывается свой стиль - с такой чертой, как гибкость. И главное: вы умеете взять материал. Ну - за то, чтобы вы стали профессионалом, каких поискать!
Трое выпили. Вячеслав сказал - благодаря Роману Марковичу он понял, какой роскошью может быть общение…
- Ну-ну, не будем, - остановил Вальц.
Приняли по второй порции, и Слотов рассказал безобидный анекдот о пьянице, которому пришлось пить рюмками чай, чтобы заполучить чашку водки. Настроение поднималось. Александр Куличов сообщил: сегодня Бутейко поделился анекдотом, привезённым из командировки.
- Он ездил в Куйбышев. Это бывшая Самара, в тридцатые годы её переименовали в честь деятеля Куйбышева, - пояснил Куличов.
Вячеслав откинулся на спинку стула, запустил руки в карманы и утопил кнопку выключателя, меж тем как Александр начал:
- На похороны деятеля съехались делегации со всего Союза. Делегат с какой-то национальной окраины очень плохо говорил по-русски, коверкал слова. Хотел произнести: «Умер Куйбышев. Но ничего. Вырастет новое поколение». А получилось: «Умер … большой. Но ничего. Вырастет новый по колено».
Вальц усмехнулся в бороду. Куличов сказал:
- Анекдот плоский, но для подростков в самый раз, - он положил в рот кусочек шоколада. - Правда, трудно представить, что молодёжь тридцатых сочиняла такое.
- А что мы о ней знаем? Что её вдохновляли лозунги? - насмешливо возразил Вальц.
- Теперь молодёжь, когда нельзя изъясняться на жаргоне, сыплет штампами, набирается их ещё в школе… - Куличов пустился в рассуждения об истоках формализма в общественной жизни.