Оба были сыты, умиротворены и молчаливы. И оба утопали в необъятном красном пуховом одеяле, подаренном второй сестрой Адамберга. Монахиня на чердаке не подавала признаков жизни. Лусио Веласко не преминул исподволь расспросить его о присутствии Клариссы, и Адамберг успокоил его.
– Я расскажу тебе одну историю, сын мой, – сказал Адамберг в темноту. – Тоже про горы, но без opus spicatum. Надоели нам эти стенки хуже горькой редьки. Я расскажу тебе сказку про горного козла, который познакомился с другим козлом. Имей в виду, что козлы не любят, когда к ним приходят их братья по крови Они любят других зверей – зайцев, птиц, медведей, сусликов, кабанов – кого угодно, только не себе подобных. Потому что пришлые козлики хотят отнять у них землю и жену. И бодаются огромными рогами.
Тома пошевелился, как будто вник во всю сложность ситуации, и Адамберг сжал в руке его кулачки.
– Не беспокойся, все кончится миром. Но сегодня меня чуть было не забодали. Тогда я боднул в ответ, и рыжий козлик убежал. Ты тоже научишься бодаться, когда вырастешь. Горы тебе помогут. Не знаю, хорошо это или плохо. Но это твои горы, что ж теперь делать. В один прекрасный день рыжий вернется и снова нападет на меня. Мне кажется, он в ярости.
Сказка усыпила Адамберга раньше, чем ребенка. Прошло полночи, а они так и лежали, не шелохнувшись. Внезапно Адамберг открыл глаза и протянул руку к телефону. Ее номер он знал наизусть.
– Ретанкур? Вы в постели или в Монруже?
– А вы как думаете?
– В Монруже, месите грязь на стройке.
– На пустыре.
– А остальные?
– Кто где. Ищем, подбираем.
– Общий сбор, лейтенант. Вы где?
– У дома 123 по проспекту Жан‑Жорес.
– Никуда не уходите. Я еду.
Адамберг потихоньку встал, надел брюки, пиджак, повесил ребенка на живот. Пока он будет держать одну руку на его голове, а другую – на попке, Тома не проснется, можно даже не волноваться. И пока Камилла не узнает, что промозглой ночью он повез сына в Монруж погулять в дурной компании легавых, все будет замечательно.
– Ты‑то уж меня не продашь, а, Том? – прошептал он, укутывая его в одеяло. – Не говори ей, что мы отправились в ночной поход. У меня нет выбора, у нас остался всего один день. Пошли, зайка, спи спокойно.
Через двадцать пять минут Адамберг вышел из такси на проспекте Жан‑Жорес. Подчиненные уже ждали его, сбившись в тесную кучку на тротуаре.
– Ты с ума сошел – ребенка притащил, – сказала Ретанкур, подойдя к машине.
Иногда, и во многом благодаря слиянию тел, которому они были обязаны жизнью, комиссар и лейтенант резко переключали тональность своих отношений, словно поезда, меняющие пути, и переходили на «ты», ощущая почти интимную близость до гроба. Они знали, что склеены намертво. Нерушимая любовь – из тех, что остается навеки платонической.
– Не беспокойся, Виолетта, он спит сном праведника. Если ты не выдашь меня Данглару, который выдаст меня Камилле, все будет отлично. Что тут делает Новичок?
– Он вместо Жюстена.
– Сколько у вас машин?
– Две.
– Бери одну, я поведу вторую. Встретимся перед главным входом на кладбище.
– Зачем? – спросил Эсталер.
Адамберг легко потрепал его по щеке:
– Ваши камешки оттуда, бригадир. Помните, что так развеселило Диалу и Пайку?
– А их что‑то развеселило?
– Да.
– Они все шутили про сломанную плиту, – вспомнил Вуазне.
– Да, и очень смеялись. Только горячий ужин был явно ни при чем.
– Надгробная плита, – внезапно сообразил Гардон.
– На кладбище в Монруже.
– Они ее разбили. Пойдем. Не забудьте фонарики.
Кладбищенского сторожа было нелегко добудиться, но просто расспрашивать. В эти нескончаемые ночи любое разнообразие, будь то даже полиция, принималось им с радостью. Да, там сдвинули плиту. Сломали и вытащили. Она валялась рядом с могилой, расколотая пополам. Семья заказала новую.
– А могила? – спросил Адамберг.
– Что – могила?
– Что с ней сделали после того, как сняли плиту? Раскопали?
– Да нет. Просто наговнять захотелось.
– Когда это произошло?
– Недели две тому назад. В ночь со среды на четверг. Сейчас я вам точно скажу.
Сторож снял с полки толстый гроссбух с засаленными страницами.
– В ночь с шестого на седьмое, – сказал он. – Я все записываю. Хотите номер могилы?
– Потом. Пока что проводите нас туда.
– Нет уж, – сторож отступил в глубь своей каморки.
– Проводите нас, черт побери. Как мы, по‑вашему, ее найдем? Это кладбище размером с хорошее озеро.
– Нет, – повторил он. – Даже не просите.
– Вы сторож или что?
– Нас тут двое. И лично я туда ни ногой.
– Что значит – двое? У вас есть сменщик?
– Нет, сюда кто‑то приходит. Ночью.
– Кто?
– Не знаю и знать не хочу. Призрак. Поэтому я туда больше ни ногой.
– Вы его видели?
– Как вас сейчас. Но это не мужчина и не женщина, просто серая тень, и двигалась она очень медленно. Она не шла, а скользила, казалось, вот‑вот упадет. Но не упала.
– Когда это было?
– За два‑три дня до того, как сдвинули плиту. Так что я туда ни ногой.
– Чего о нас не скажешь, и вам придется нас туда отвести. Мы вас одного не оставим, лейтенант будет вас охранять.
– У меня нет выбора, да? С полицией шутки плохи. И вы с собой еще ребенка тащите? Вам‑то, поди, совсем не страшно.
– Ребенок спит. Ребенок ничего не боится. Если уж он решился на это предприятие, то вы и подавно не струсите, не так ли?
Зажатый между Ретанкур и Вуазне, сторож быстрым шагом проводил их к могиле – ему не терпелось вернуться в надежное укрытие.
– Вот, – сказал он. – Мы пришли.
Адамберг направил луч фонарика на надгробный камень.
– Молодая женщина, – сказал он. – Умерла в 36 лет, чуть больше трех месяцев назад. Вы не знаете, от чего?
– Попала в аварию – вот все, что мне удалось узнать. Грустная история.
– Да.
Эсталер, согнувшись в три погибели в проходе между могилами, рылся в земле.
– Гравий, комиссар. Наши камешки отсюда.
– Конечно, бригадир. Но все‑таки возьмите образцы.
Адамберг направил фонарик на свои часы:
– Скоро полшестого. Через полчаса разбудим родственников. Нам необходимо получить разрешение.
– На что? – спросил сторож, почувствовав себя увереннее в обществе полицейских.
– На то, чтобы снять плиту.
– Черт, вы сколько раз собираетесь ее двигать?
– Если мы не сдвинем плиту, как мы узнаем, почему они это сделали?
– Логично, – пробормотал Вуазне.
– Так они ж не рыли, – возразил сторож. – Я ж вам сказал, черт побери. Там ничего нет, даже самой крохотной ямки. Мало того, сверху остались засохшие стебли роз, как лежали, так и лежат. Это ведь доказывает, что они ничего не тронули, разве нет?
– Может, и так, но надо проверить.