Мне, например, всегда хочется быть другом, а врагом нечаянно получается.
- Вот стоит тебе о чём-нибудь подумать, у тебя сразу столько придумывается.
- Так вот слушай. Подойди к НЕМУ и попробуй найти с ним общий язык, спроси его: друг он или враг. И ты увидишь, что он тебе скажет: друг. Значит, у него тоже всё нечаянно вышло.
- А вдруг он скажет: враг?
- Ну если он такой дурак, то с ним дальше и разговаривать нечего, и обижаться нечего. Понятно?
- Не совсем.
- Понимаешь, кому нужны какие-то глупые враги? Он пустое место, и ты не обращай на него внимания.
- А как ты думаешь: враг на всю жизнь или может исправиться?
- А как по-твоему, тебе долго будет обидно или потом пройдёт?
- Ты знаешь, - говорит Вася, - кажется, уже проходит.
- Вот видишь, что значит работать головой - и тебе и другим хорошо. Я приду в школу, мы вместе с тобой будем головой работать. Одна голова хорошо, а две - лучше.
- Хорошо всё же иметь настоящего друга, как ты. А вот у кого друга нет, тому, наверно, хуже.
- Пусть головой работает, - говорю. - Тогда сразу кто-нибудь заметит и придёт посоветоваться. Они дружески побеседуют и станут друзьями. Можешь ты головой работать?
- Мне мешает лень. Она мне даже учиться мешает. Просто не знаю, что мне с ленью делать, так она ко мне пристала.
- Как же она к тебе пристала?
- Вот сижу на стуле и вставать неохота, сижу и сижу и ничего не думаю.
- Что это, болезнь, что ли, у тебя такая особая? Это, наверно, у тебя от обиды. Нечего тебе просто так сидеть на стуле! Вставай и иди по своим делам! Опыт со стулом у меня тоже был. Только я сидел на стуле не от лени, а от нечего делать. Я сидел и думал, что мне делать. Как назло, ничего не придумывалось. А стул трещал, трещал и развалился. Зато дело сразу появилось - стул чинить. Я взял и сам починил.
Вася застеснялся и, почёсывая в затылке, видимо, раздумывал о своей лени. Потом говорит:
- Наверно, с ленью надо бороться?
- Вот правильно, - говорю. - Борись с ней, гони её, дерись с ней напропалую. - Я дружески похлопал его по плечу. - Пошли её к чёрту! - Мы опять захохотали. - Лень для меня не проблема, - говорю. - У меня, понимаешь, другая проблема. Я в любое время могу взяться за любое дело. Но где взять это дело? Вот вопрос.
- А что ты сейчас делаешь?
- Я чиню свои игрушечные машины. Видишь, сколько их тут? Думаешь, это просто? С трудом получается.
- А почему они все сломанные?
- Я их специально сломал, чтобы потом починить. Чтобы никто не мог сказать, что я ничего починить не умею. А потом мне надо найти дело поважней.
Вася почесал затылок.
- Посоветуй, где мне такое дело взять? - говорю.
- Сразу не могу. Немного погодя, - сказал Вася. - Мне надо домой. Дома я подумаю, завтра приду и скажу.
И он встал со стула, который я сломал от нечего делать, а потом сделал. И он пошёл домой бороться со своей ленью.
А я остался у себя дома бороться со своим бездельем собственными силами. Поскольку от лентяя вряд ли дождёшься помощи в каком-нибудь деле. А ничего не делать трудно. Все что-нибудь делают.
С другом поговорил. Теперь мне надо с бабушкой поговорить. Наладить отношения. А то до чего дошло: бабушка разговаривать со мной не решается.
Связываться не хочет.
- Бабушка, где ты была, когда тебя у нас не было? Я этого совсем не помню. Откуда ты, бабушка?
- Я из деревни, - говорит бабушка.
- И как там в деревне, расскажи.
- Можно рассказать. Только это долго.
- Мне интересно.
- Неужто слушать будешь?
- А что?
- Теперь никто ничего слушать не хочет. Времени тратить не хотят.
- Честное слово, буду слушать. И время у меня пока есть.
- Ну, слушай. Сначала было хорошо. Весна. Солнце. Там у нас кругом черёмухи, рябины. Всё цветёт. Аромат в воздухе. Небо высокое, светлое. У нас, конечно, дом, семья. Всё хорошо...
Потом дети уехали в города.
Писем от них стали ждать.
Бывало, весь день прожду почтальона. И ночью жду дня. Луна с неба ярко светит. Пятно лунного света, будто письмо, лежит на полу. Тихо. Стараюсь не ворочаться.
Ведь если дети из родного дома уехали, они должны написать письмо о своей жизни. Почему же не пишут? Ведь знают, что дома писем ждут. Значит, плохо живут? Пусть всё равно напишут...
Слежу, как лунный квадрат бледнеет, потом исчезнет совсем, будто испарится. Чей-то петух запевает, другие начинают ему откликаться. Птицы запевают - рассвет начинается.
Я встаю, подхожу к окошку. Свет за окном неясен, туман колышется. В деревне появляется первый человек. Это пастух. Он хлопнет сейчас своим кнутом. В тумане не видно ни кнута, ни ног его - кажется, будто человек плывёт по туману. Он хлопнет кнутом на том конце деревни, и, пока идёт в другой, мне надо козу подоить.
Он хлопнет последний раз, свернёт кнут кольцами и повесит на плечо сбоку. Коза сбивает росу на траве и несётся с блеянием прямо к нему навстречу. Я выйду, доброго здоровья скажу. Пастух у нас как родной человек, всю жизнь был бессменный. Люди его уважали. Он умел накормить скотину.
Всё ещё было хорошо. Потом стало хуже и хуже.
Умер муж в одночасье. Схоронили. Холодно стало. Коза у меня ещё оставалась. Пастух ещё каждое утро подходил здороваться. Но вижу: он затосковал. Сгорбился. Старый кнут тащится сзади, как его прожитая жизнь.
Вот скотину поставили на зиму. Рассчитались с пастухом. Он купил в одном дому мяса, сколотил дощатый ящик, перекинул через него длинное полотенце, чтобы не резало плечо, пока несёт до станции, и поехал на поезде к сыну. Сын его жил в городе Москве. Говорят, старик спал на полке до самой Москвы. А когда хотели его разбудить, оказалось, он умер. Может, он умер от духоты, к которой был непривычен...
Коза у меня ещё оставалась.
Но она вскорости пала.
Я всё держалась.
Пойду, бывало, на пруд, а небо словно опустилось над водой и гребёнки волн теребят серые хвосты облаков. Мир будто сжался снизу и сверху, и нутро у меня будто надломилось в предчувствии долгой зимы.
Но я держалась, пока меня привидения не одолели.
- Привидения?! - я подскочил от неожиданности.
- Да, брат, привидения. Отворяют дверь, на пороге садятся и ждут чего-то. Я, бывало, как шарахну чем попадя - они отойдут, и я опять в своём дому хозяйка.
- А чем ты шарахала, бабушка? - спрашиваю.
- Все глиняные плошки об них перебила, все ухваты обломала. Потом уж решила начать новую жизнь и вот сюда к вам и приехала. Вот так дело было.
- А привидения дома остались?
- Да пусть их! И дом уже старый.
- Бабушка, а как умирают?
- Так. В землю уходят, и всё.
- Зачем?
- Жить надоедает. Устают от жизни.
- И я тоже умру? Я не хочу!
- Да тебе нечего и думать про это. Ты не умрёшь.
- Да? Я не хочу. А ты хочешь?
- У меня всё идёт к тому.
- Ну что ты, бабушка! Давай вместе жить. Не умирай.
- Да я уж устала. Да ты не бойся. Я, видишь, новую жизнь начала.
- Давай я тебе жить помогу.
- Зря мы с тобой этот разговор затеяли на сон грядущий.
Но вовсе не зря затеяли. Я ночью сон увидал.
Будто мы с бабушкой ходим по лесу, шуршим листьями. Осень. Мы ходим с ней долго. Потом вышли из леса и очутились у того деревенского пруда, про который бабушка говорила. Только пруд этот очень большой и едва-едва проглядывает на горизонте противоположный берег.
- Батюшки, ведь осень, осень уже, с листьев слёзы текут... - говорит бабушка.
А я вижу на берегу старую чёрную лодку и бегу к ней.
А бабушка мне говорит:
- Это мой челнок.
- Я хочу доплыть на нём до того берега и посмотреть, что там. Ты со мной поедешь, бабушка?
- Нечего мне. Я там была. Мой челнок для тебя не годится, он рассохся и течёт по всем швам, - говорит бабушка.