Но доверчивый зритель не сразу отличит их от живых.
А вот и арена цирка. Она может превратиться в степной простор, может стать морем, небольшим круглым морем. По трубам хлынет искусственный холод, и круглое море станет круглым катком. Выступают медведи. Медведи-конькобежцы. Под руководством дрессировщика Капитонова. Зрители будут хлопать, смеяться. И никто не будет знать, что сегодня утром служители соскребали со льда кровь.
После репетиции с медвежонком.
- Осторожно!
Наташа схватила меня за руку и оттащила в сторону. Мимо, тяжело дыша, прошла огромная медведица. Ее вел невысокий человек в костюме тореадора. Он держал ее за ухо - так больней и надежней - и тихо приговаривал:
- Но, но, старая дрянь!
Мне вдруг стало страшно. Не огромной медведицы, а человека, вцепившегося ей в ухо, как клещ. Мне стало страшно его трусости, которая рождает жестокость.
Две фигуры скрылись за поворотом. Настроение было испорчено. Надо было просто пойти в гости к собаке, а не тащиться сюда.
- Ну идем, идем, - торопит меня Наташа, - я тебя еще не со всеми познакомила.
Она стоит передо мной усталая, растрепанная, платье все в шерсти животных и в рыбьей чешуе. От нее пахнет рыбой, словно она из одной стихии с Лелем. Усталая русалка без хвоста. Она совсем не похожа на московскую щеголеватую Наташу.
- Идем к Бемби.
- К Бемби так к Бемби!
Наши шаги отдаются щелчками под потолком.
Надо только раз посмотреть на маленькую косулю, и сразу поймешь, что жизнь лишилась бы одной удивительной краски, одного тонкого звука, одного живого аромата, если бы не было на свете этого маленького существа.
Бемби длинноногий и легкий, как кузнечик. Он передвигается прыжками. А выпуклые черные глаза определяют, куда бы прыгнуть.
- Где ты такого раздобыла?
- Он сломал ногу. В зооцентре. Его хотели "списать". Кому был нужен хромой.
- А тебе в самый раз?
- Видишь, как я его починила.
Я протягиваю руку, косуля-кузнечик делает прыжок в сторону.
Потом стоит, расставив передние ножки, и внимательно изучает меня:
кто я такой, как я сюда попал и что от меня можно ждать?
У него только что прорезались рожки - два заросших шерстью бугорка. Почесать бы их.
Я вспоминаю японский город Нару, где в парке на свободе гуляют олени. Их около тысячи. Там я чесал рожки олененку. Подойди сюда, Бемби, я тебе тоже почешу. Он не сразу проникается ко мне доверием.
Но потом подставляет голову, и я начинаю почесывать за маленькими рожками и за большими ушами. Бемби приятно. Он не собирается прыгать и закрывает глаза. Большой кузнечик с пятнышками на шкурке.
Рядом с Бемби живет индюк. Он похож на догорающий костер:
весь черный, как головешка, а гребень и бородка ярко-красные, как непогасшие угольки. Я подхожу к индюку, и он начинает переступать с ноги на ногу и раздуваться. Появляется больше черного и больше красного. Словно кто-то решил не дать погаснуть костру, раздувает его, и угольки разгораются ярче. А рядом стоит самка.
Серая, как зола. С одной красной головкой на месте гребня.
Сквозь ворох перьев в янтарном чопорном взгляде трудно разглядеть что-то доброе и теплое. Но, видимо, надо уметь смотреть.
Чьи-то цепкие холодные лапки хватают меня за палец. Я оборачиваюсь и вижу мохнатого зверька, который стоит на задних лапах и выжидательно смотрит на меня. Что ему надо? Ничего. Просто немного внимания.
Хорошо, что у меня в кармане есть сахар и печенье. Можно его угостить. Он берет двумя лапками печенье и прежде, чем съесть, макает его в воду.
- Это кто еще такой?
- Это Мишка. Енот.
Он тихий и застенчивый. И палец мой он держит не сильно.
Вероятно, человеческая рука никогда не причиняла ему боли, а кормила, ласкала, врачевала. И он тянется к человеческой руке, даже не зная, кому она принадлежит.
Мишка ест печенье. Ест сахар. Ест без торопливой жадности.
И все макает в воду, как беззубый старичок. А зубов у него полон рот.
- Недавно болел чесоткой. Насилу выходила,
Наташа не отходит от меня. Но она не забегает вперед, не лишает меня самостоятельности. И вместе с тем я чувствую на себе ее ревнивый взгляд: не слишком ли ласковы со мной ее звери?
- Хочешь, я тебе покажу сестру милосердия?
- Конечно.
И вот у меня на руках кошка - Кисоль. Некрасивая:нескладная, белая с черными кляксами. Когда болел Мишка, она была с ним рядом в изоляторе, чтобы он не очень скучал. А когда появился Бемби со сломанной ногой, добровольно перешла к нему в вольер. Действительно, сестра милосердия.
- Где ты ее откопала?
Наташа пожимает плечами:
- В сточной трубе. Кто-то бросил. Маленькую, слепую. Я ее из пипетки кормила...
Я то приседаю на корточки, то встаю на носки и тянусь, тянусь к доверчивым существам. В каждом открываю что-то новое, необычайное, благородное. Я чешу их за ушами, глажу по шерсти, называю ласковыми, позаимствованными у Наташи именами. И чувствую, как меня наполняет новая волна любви к жизни.
И вдруг:
- Зверям пора спать!
...Наташа стоит и улыбается. В волосах поблескивает рыбья чешуйка.
Надо уходить. Я прощаюсь с Васей, с большеглазой морской царевной, с лакированным Лелем, с костром-индюком, с большим кузнечиком Бемби, с Мишкой, которого недавно вылечили от чесотки, и с его сестрой милосердия.
- Стой! Мы забыли Шарика и Прохора!
- Кто такие?
- Скворцы. Одного подбил мальчишка из рогатки, другой чуть не замерз зимой...
Я вернулся домой поздно. Весь мой костюм был в шерсти, а от рук пахло свежей рыбой. Счастливая усталость овладела мной.
Я опустился на стул и закрыл глаза. И тут зазвонил телефон.
- Как дела? - спрашивал меня здешний друг. - Был в гостях у собаки?
Я на мгновенье задумался и, помедлив, ответил:
- Был. Все в порядке.