Но у Гейба хватало опыта и для того, чтобы определить, когда проводить нажим и когда ослабить вожжи.
– Раз мы уже здесь, почему бы нам заодно не поужинать? – предложил он.
Лилиан оторвалась от складывания фигурок из салфетки.
– Поужинать?
– Нам обоим надо поесть. Но возможно, у вас другие планы на вечер?
– Нет, – протяжно сказала она. – У меня нет других планов на вечер.
Он проводил ее к солидному кирпичному зданию и довел до входной двери на последнем этаже. Когда она, открыв дверь ключом, обернулась, чтобы попрощаться, он заглянул через ее плечо в квартиру. За маленькой прихожей открывалась гостиная. Гейб заметил стены теплого оттенка желтого, белые потолочные плинтусы и множество красочных бархатных подушек, разбросанных по дивану с яркой фиолетовой обивкой. Изогнутый подлокотник алого кресла с веерообразной спинкой виднелся у окна. Край ковра с зеленым, желтым и фиолетовым рисунком выглядывал из-под журнального столика со стеклянной столешницей.
Странная комбинация цветов и форм могла бы показаться кричащей, но по каким-то неведомым причинам все элементы интерьера отлично между собой сочетались. Одно это могло бы уже служить тревожным знаком, но по-настоящему Гейба обеспокоило иное.
Что встревожило его больше всего, так это картины, висящие на желтых стенах, – те из них, что он успел ухватить взглядом. Картин было много, и то были не репродукции или постеры, оправленные в рамки. Очевидно, Лилиан покупала оригинальные работы. И вот это был по-настоящему плохой знак. По всей видимости, она достаточно глубоко интересовалась искусством, чтобы у нее сформировался собственный взгляд и собственные пристрастия.
Со своей точки в дверном проеме Гейб не мог хорошенько разглядеть картины, но общее впечатление составить сумел: резкие переходы от светлого к темному, глубокие тени. Ему припомнился разговор в кафе, та часть его, когда Лилиан рассказывала, где работала, а работала она по большей части в музеях и картинных галереях.
Гейба охватило мрачное предчувствие. Он больше не мог игнорировать очевидное. Лилиан была человеком из мира искусства.
– Спасибо за вино и за ужин, – любезно поблагодарила его она.
Гейб с трудом оторвался от зловещего зрелища, понимая, что Лилиан внимательно за ним наблюдает, возможно, даже читает его мысли.
– Спасибо вам, – ответил ей он.
Лилиан взялась рукой за дверь, собираясь закрыть ее. Судя по выражению ее лица, она о чем-то размышляла.
– Знаете, если подумать…
– Забудьте, – перебил ее Гейб.
– Забыть о чем?
– Вам не удастся избавиться от меня, засчитав этот ужин как шестое свидание. Я так легко не сдаюсь.
Лилиан поджала губы.
– Вы очень трудный клиент, Мэдисон.
– Я знаю. Мне часто говорят нечто вроде этого. Но я стараюсь не принимать такие слова близко к сердцу.
Глава 3
Лилиан внимательно наблюдала за выразительным лицом Октавии Брайтуэлл, пока та рассматривала картину. Хозяйка галереи была вся внимание.
Октавия стояла посреди студии, и ее рыжие волосы под ярким светом, льющимся с потолка, казались огненными. Вся ее маленькая стройная фигурка подобралась, указывая на предельную сосредоточенность ее обладательницы. Казалось, она затерялась где-то в ином мире, внутри картины, стоявшей напротив нее.
А может, работа вызвала у нее отвращение и теперь она не знала, как сообщить об этом художнице, подумала Лилиан, но тут же заставила себя отбросить такие мысли.
Вообще-то Лилиан по праву считала себя человеком в большинстве случаев мыслящим позитивно, и только когда речь шла о созданных ею работах, она становилась исключительно ранимой.
Октавия была первым и до сих пор единственным человеком из мира искусства, видевшим ее, Лилиан, работы.
До недавнего времени Лилиан позволяла взглянуть на свои художества только членам семьи и нескольким близким друзьям.
Рисовать Лилиан любила всегда. Она никогда не расставалась с блокнотом и карандашом. С детства ее завораживали акварели, картины, написанные акрилом и пастелью. Она управлялась с кистями так же легко, как другие управляются с ножом и вилкой. В семье ее интерес к живописи считали всего лишь хобби, но Лилиан знала правду. Рисунок и живопись были для нее такой же необходимостью, как вода и воздух.
Она была рождена в семье финансистов и предпринимателей. Нельзя сказать, чтобы в семействе Харт искусство не пользовалось уважением. Некоторые члены ее семьи активно собирали произведения искусства. Но отношение к этим предметам было таким же, как и к иным вложениям капитала. Никто из Хартов не становился профессиональным художником. Лилиан лелеяла мечту стать художницей, но предпочитала ни с кем своей мечтой не делиться.
Так было вплоть до настоящего момента.
Пришло время, когда ее мечты могли осуществиться. Она чувствовала приближение заветного момента. Она была к нему готова. Что-то у нее внутри изменилось. Она чувствовала, что ее работы приобрели глубину, которой не было раньше, заиграли новыми гранями.
Лилиан была тверда в своем решении стать профессиональной художницей, но она отнюдь не была уверена в том, что ее картины будут хорошо продаваться. У нее хватало здравого смысла, присущего клану Хартов, чтобы понимать, что в реальном мире искусство – тот же товар. Если ее работы не будут пользоваться спросом, то для нее закроется возможность зарабатывать на жизнь живописью.
Для того чтобы заручиться финансовым успехом в качестве художницы, ей требовалась поддержка и помощь умного, информированного, обладающего деловой сметкой и пользующегося уважением дилера. Решение показать свои работы Октавии Брайтуэлл пришло чисто интуитивно.
Октавия владела и управляла влиятельной галереей «Новый взгляд» здесь же, в Портленде. Она также открыла филиал в Эклипс-Бей.
– Ну как? – спросила Лилиан, устав от неопределенности. – Что вы думаете?
– Что я думаю? – Октавия неохотно оторвала взгляд от картины. – Я думаю, что это весьма необычная вещь, такая же исключительная, как и прочие в вашей серии «Между полночью и рассветом».
У Лилиан немного отлегло от сердца.
– Хорошо. Отлично. Спасибо.
Октавия вновь устремила взгляд на картину.
– Я устраню все препятствия на пути подготовки к вашему первому показу и хочу добиться максимального эффекта.
– Не знаю, как вас благодарить, Октавия.
– Не стоит меня благодарить. Мы ведь одна команда. У меня такое ощущение, что, когда я вывешу ваши работы у себя в галерее, не только вы распрощаетесь со своей теперешней карьерой. Для меня, похоже, это тоже будет хорошей встряской.
Лилиан засмеялась:
– Лично я ничего не имею против новой жизни. Но не буду вам мешать – работайте, а я в среду уезжаю в Эклипс-Бей.
– Неужели вы действительно намерены это сделать? Закрыть «Прайвит эрейнджмент»?
– Да, но пока никому об этом не говорите. – Лилиан, скрестив руки на груди, пристально смотрела на картины, расставленные вдоль стен студии. – Я все еще не решила, как рассказать об этом членам семьи, чтобы сразу их не убить.
– Полагаю, эта новость станет для них потрясением.
– Ну, надеюсь, это не будет для них таким ударом, как тогда, когда Ник объявил, что выходит из «Харт инвестментс», чтобы стать профессиональным писателем детективов. Ведь мой дед рассчитывал на него, считал, что он в свое время примет на себя руководство компанией. Что же касается меня, то трагедии в моем решении никто не увидит, хотя никто особенно и не обрадуется, узнав, что я намерена все свое время посвящать живописи. Харты не идут в художники. Харты идут в бизнесмены.