В качестве третьего, четвертого или пятогопретендента Дарнлей вполне возможен, и Мелвил ведет туманные, ни к чему необязывающие разговоры с Маргаритой Ленокс, честолюбивой матушкой этогокандидата на всякий случай.
Но таково условие любой удачной комедии: хотя все ее персонажи обманываютдруг друга, а все же кое-кому случается и запустить глаза в карты соседа.Елизавета не так уж наивна, чтобы думать, что Мелвил лишь с тем приехал вЛондон, чтобы отпускать ей комплименты насчет ее волос и искусной игры наклавесине. Она знает, что предложение сдать с рук на руки Марии Стюарт ее,Елизаветы, отставленного дружка не слишком восхищает шотландскую королеву; ейтакже хорошо известны честолюбие и практическая сноровка леди Ленокс. Кое-что,надо думать, пронюхали и ее шпионы. И как-то, во время обряда посвящения врыцари, когда Генри Дарнлей в качестве первого принца двора несет перед нейкоролевский меч, Елизавета в приливе искренности обращается к Мелвилу и говоритему, не сморгнув: «Мне очень хорошо известно, что вам больше приглянулся сеймолодой повеса».Однако Мелвил при такой попытке бесцеремонно залезать к немув потайной карман не теряет обычного хладнокровия. Плох тот дипломат, которыйне способен в трудную минуту соврать, не краснея. Сморщив умное лицо впрезрительную гримасу и с пренебрежением глядя на того самого Дарнлея, радикоторого он еще только вчера хлопотал, Мелвил замечает спокойно: «Ни одна умнаяженщина не изберет в мужья повесу с такой стройной талией и таким пригожимбезбородым лицом, более подобающим женщине, чем зрелому мужу».
Сдалась ли Елизавета на искусный маневр опытного дипломата? Поверила ли егопритворному пренебрежению? Или же она ведет в этой комедии еще болеенепроницаемую двойную игру? Но только вот что удивительно: сначала лордуЛеноксу, отцу Дарнлея, дозволено вернуться в Шотландию, а в январе 1565 годаразрешение получает и сам Дарнлей. Елизавета не то из каприза, не то изковарства посылает ко двору противницы как раз самого опасного кандидата.Забавно, что ходатаем по этому делу выступает не кто иной, как граф Лестер – онтоже ведет двойную игру, чтобы незаметно выскользнуть из брачных силков,расставленных его госпожой. Четвертый акт этого фарса тем самым переносится вШотландию, но тут искусно нарастающая путаница обрывается, и комедия сватовстваприходит к внезапному концу, неожиданному для всех участников.
Ибо политика, эта земная, искусственная сила, сталкивается в тот зимний деньс некоей извечной, изначальной силой: жених, явившийся к Марии Стюарт свизитом, неожиданно находит в королеве женщину. После долгих лет терпеливого,безучастного ожидания она наконец пробудилась к жизни. До сей поры она былалишь королевской дочерью, королевской невестой, просто королевой и вдовствующейкоролевой – игрушка чужой воли, послушный объект дипломатических торгов.Впервые в ней просыпается чувство, одним рывком сбрасывает она с себя коростучестолюбия, словно тяготящее ее платье, чтобы свободно распорядиться своим юнымтелом, своей жизнью. Впервые слушается она не чужих советов, а лишь голосакрови – требований и подсказки своих чувств. Так начинается история еевнутренней жизни.
7. Второе замужество
(1565)
То неожиданное, что произошло, в сущности, самая обыкновенная вещь на свете:молодая женщина влюбляется в молодого человека. Нельзя надолго подавитьприроду: Мария Стюарт, женщина с нормальными чувствами и горячей кровью, в этотповоротный миг стоит на пороге своей двадцать третьей весны. Четыре годавдовства протекли для нее в строгом воздержании, без единого сколько-нибудьсерьезного любовного эпизода. Но страсти можно лишь до поры до времени держатьв узде: даже в королеве женщина в конце концов предъявляет самое священное своеправо – любить и быть любимой.
Предметом первого увлечения Марии Стюарт стал – редкий в мировой историислучай – не кто иной, как политический искатель невест, Дарнлей, в 1565 году попоручению своей матушки объявившийся в Шотландии.
Но страсти можно лишь до поры до времени держатьв узде: даже в королеве женщина в конце концов предъявляет самое священное своеправо – любить и быть любимой.
Предметом первого увлечения Марии Стюарт стал – редкий в мировой историислучай – не кто иной, как политический искатель невест, Дарнлей, в 1565 году попоручению своей матушки объявившийся в Шотландии. Мария Стюарт не впервыевстречает этого юношу: четыре года назад, пятнадцатилетним подростком, онприбыл во Францию, чтобы принести в затененный покой вдовы de deuil blancсоболезнования своей матушки. И как же вытянулся с тех пор этот долговязый,широкоплечий юнец с соломенно-желтыми волосами, с девически гладким,безбородым, но и девически красивым лицом, на котором большие, круглыемальчишеские глаза с каким-то недоумением смотрят на мир. «Il n’est possible devoir un plus beau prince»
[30] , как доносит Елизавете еенедальновидный соглядатай Рандольф. С поразительной ловкостью добивается онуспеха не только у Марии Стюарт, но и у всех вокруг.
Так, он завязывает дружбу с Давидом Риччо, новым доверенным секретаремкоролевы, агентом контрреформации: днем они вместе играют в мяч, ночью делятложе. Но, заискивая у католической партии, он ластится и к протестантам. Повоскресеньям сопровождает регента Меррея в реформатскую «кирку», где с хорошоразыгранным волнением слушает проповедь Джона Нокса; днем, для отвода глаз,обедает с английским посланником и славит доброе сердце Елизаветы, а вечеромтанцует с четырьмя Мариями. Короче говоря, долговязый, недалекий, но хорошовышколенный юноша отлично справляется со своей задачей; и, будучи круглымничтожеством, ни в ком не возбуждает преждевременных подозрений.
Но вот искра перекинулась, и занялся пожар – Мария Стюарт, чьейблагосклонности ищут государи и князья, сама теперь ищет любви глупогодевятнадцатилетнего мальчика. Долго сдерживаемая, нетерпеливая страстьпробивается с вулканической силой, как это бывает с цельными характерами, нерастратившими и не промотавшими своих чувств в пустых интрижках илегкомысленных увлечениях; благодаря Дарнлею впервые в Марии Стюарт заговориложенское естество – ведь ее супружество с Франциском II так и осталось ничем неразрешившейся детской дружбой, и все эти годы женщина в королеве прозябала вкаких-то сумерках чувств.