И тут, как всегда в минуты ответственных решений, проявляется с неотразимойясностью различие обоих темпераментов – Марии Стюарт и Елизаветы. Мария Стюартне знает колебаний, ее мужество нетерпеливо, у него жаркое дыхание и быстраяпоступь. Елизавета же, скованная робостью, медлит и тянет с решением; она ещетолько размышляет, не вмешаться ли открыто, не повелеть ли государственномуказначею снарядить войско в помощь бунтовщикам, как Мария Стюарт уже нанеслаудар. Всенародно оглашает она грамоту, в которой начисто изобличаетбунтовщиков. «Мало того что они без счету захватили почестей и богатств, они быи Нас, и все Наше Королевство рады прибрать к рукам, чтобы владеть им по своейволе, а Нам бы слушаться во всем их указки, – словом, они не прочь завладетьпрестолом, а Нам разве что оставить титул, исправлять же все дела в государствепредерзостно берутся сами».
Не теряя ни минуты, вскакивает отважная амазонка в седло. Сунув пистолеты запояс, в сопровождении закованного в золоченые латы молодого супруга и верныхприсяге дворян, торопится она во главе наспех собранного войска навстречубунтовщикам. Не успели веселые гости отрезвиться, как свадебный поездпревратился в военный поход. И эта безоглядная решимость приносит свои плоды.Кое-кого из мятежных баронов оторопь берет перед этой новоявленной энергией,тем более что подкреплений из Англии не видно, Елизавета вместо обещаннойпомощи отделывается смущенными отговорками.Один за другим возвращаются они сповинной к своей законной государыне, и только Меррей не хочет покориться;всеми покинутый, он не успевает сколотить мало-мальски годное войско, как ужеразбит наголову и вынужден скрыться. До самой границы преследует его вбезумной, бешеной скачке победоносная королевская чета. Меррей едва уносит ногии в середине октября находит убежище на английской земле.
Полная победа – все бароны и лорды ее владений тесно сомкнулись вокруг МарииСтюарт, впервые за долгое время Шотландия вновь припала к ногам своего государяи государыни. На какой-то миг уверенность в своих силах так захлестывает МариюСтюарт, что она подумывает, не перейти ли в наступление, не вторгнуться ли вАнглию, где, как она знает, католическое меньшинство с ликованием встретитосвободительницу; трезвые советчики с трудом сдерживают ее разгулявшуюся удаль.Зато учтивостям конец – с тех пор как она выбила из рук противницы все еекарты, в том числе и ту, что Елизавета прятала в рукаве. Брак по собственномувыбору был первой победой Марии Стюарт, разгром мятежников – второй; открыто,уверенно может она теперь смотреть в глаза своей «доброй сестрице» закордоном.
Если положение Елизаветы и раньше было незавидным, то после разгрома еювыпестованных и обнадеженных бунтовщиков ей приходится и вовсе туго.Разумеется, всегда существовал и существует у правителей обычай – в случаепоражения тайно навербованных в соседней стране повстанцев открыто ихдезавуировать, предоставив собственной участи. Но уж если кому не повезет, такне везет до конца. Надо же случиться, чтобы какие-то деньги Елизаветы,предназначенные для лордов, – явная улика – благодаря смелому нападению попалив руки Босуэлу, заклятому недругу Меррея. А тут еще и вторая неприятность:спасаясь от преследования, Меррей, естественно, бежал в страну, где его открытои тайно ласкали, – в Англию. Мало того, у побежденного хватило смелостипожаловать в Лондон. Какой конфуз – попасться в двойной игре, когда до сих порей все сходило с рук! Ведь допустить ко двору опального Меррея – значит заднимчислом благословить мятеж. Если же она отвернется от тайного союзника и Темнанесет ему открытую обиду, чего только оскорбленный не способен наклепать насвою милостивицу, о чем при иностранных дворах и знать не должно. Никогда ещеЕлизавета не попадала в такую ловушку из-за своей двойной игры. Но недаром этовек прославленных комедий, и не случайно Елизавета дышит тем же пряным,пьянящим воздухом, что Шекспир и Бен Джонсон.
Природная актриса, она, как ниодна королева, знает толк в театре и эффектных сценах.Хэмптон-корт иВестминстер [36]того времени могли смелопоспорить с «Глобусом» и «Фортуной» [37]почасти эффектных сцен. Едва лишь становится известно о прибытии неудобногосоюзника, как его в тот же вечер призывает к себе Сесил, чтобы прорепетироватьс ним роль, которую тому завтра предстоит исполнить для реабилитацииЕлизаветы.
Трудно выдумать что-либо более наглое, чем эта разыгранная наутро комедия. Укоролевы сидит французский посланник, разговор идет – ведь ему и невдомек, чтоон зван на веселый фарс, – о политических делах. Вошедший слуга докладывает оприбытии графа Мелвила. Королева высоко вздергивает брови. Что такое? Неослышалась ли она? Неужто и вправду лорд Меррей? Да как же он осмелился,презренный мятежник, обманувший ее «добрую сестрицу», явиться в Лондон? И чтоза неслыханная наглость показаться на глаза ей, которая – весь мир это знает –телом и душой предана своей милой кузине.Бедная Елизавета! Она не можетопомниться от удивления и негодования. И лишь после долгих колебаний решаетсяпринять этого «наглеца», но только не с глазу на глаз. Нет, боже упаси! И онане отпускает французского посланника, чтобы заручиться свидетелем своего«искреннего» возмущения.
Выход Меррея. Серьезно и добросовестно ведет он свою роль. Уже самое егопоявление говорит о том, что человек пришел с повинной толовой.Смиренно инерешительно, отнюдь не обычной своей горделивой и смелой походкой, облаченныйво все черное, приближается он, склоняет колено, как проситель, и обращается акоролеве на своем родном шотландском языке.Елизавета обрывает его иприказывает говорить по-французски, дабы посланник мог следить за их беседой, –пусть никто не посмеет сказать, что у королевы какие-то секреты с отъявленнымбунтовщиком. Меррей что-то смущенно бормочет, но Елизавета сразу же переходит внаступление: она-де не понимает, как он, беглец и бунтовщик, восставший противее лучшего друга, отважился без зова явиться во дворец. Правда, у нее с МариейСтюарт бывали разногласия, но ничего серьезного. Она всегда видела вшотландской королеве родную сестру и надеется, что так будет и впредь. И еслиМеррей не докажет, что лишь по недоразумению или защищая свою жизнь восстал онпротив своей госпожи, она повелит бросить его в тюрьму и будет судить какизменника. Пусть же Меррей перед ней оправдается.
Натасканный Сесилом, Меррей прекрасно понимает, что волен говоритьрешительно все, кроме правды. Он знает: всю вину ему должно принять на себя,чтобы обелить Елизавету в глазах посланника, доказать ее полную непричастностьк ею же инспирированному заговору, Он должен подтвердить ее алиби. И вместотого чтобы жаловаться на сводную сестру, он превозносит ее до небес. Она свышемеры наградила его землями, осыпала почестями и щедрыми дарами, да и он служилей не за страх, а за совесть, и только опасение, что против него злоумышляют,боязнь за свою жизнь затуманили его разум. К Елизавете же он явился лишь затем,чтобы она, по милости своей, помогла ему исхлопотать прощение у егоповелительницы, королевы Шотландской.
Уже эти слова ласкают слух тайной подстрекательницы. Но Елизавете все ещемало. Не для того она инсценировала комедию, чтобы Меррей в присутствиипосланника принял всю вину на себя, а для того, чтобы, как главный свидетель,он удостоверил, что Елизавета ничего не знала о заговоре. Прожженный политиксолжет – недорого возьмет, и Меррей клятвенно заверяет посланника, чтоЕлизавета «ни сном ни духом не ведала о заговоре, никогда она не наущала ниего, Меррея, ни его друзей нарушить свой верноподданнический долг, возмутитьсяпротив Ее Величества королевы».
Елизавета добилась своего алиби. Она полностью обелена. С чисто актерскимпафосом напускается она на своего сценического партнера: «Вот когда ты сказалправду! Ибо ни я, ни кто другой от моего имени не подстрекал вас против вашейкоролевы.