Были вычеканены монеты с двойным изображением: «Henricus etMaria», но их тут же изъяли из обращения и заменили новыми. Между супругамичувствуется какое-то охлаждение, но поколе это лишь amantium irae [40] , или, как говорят в народе, household words [41] , этому не надо придавать значения, лишь быдело не пошло дальше».
Но оно пошло дальше! К тем горьким обидам, какие картонный король вынуждентерпеть при собственном дворе, присоединяется тайная и наиболее чувствительная– обида оскорбленного мужа. Что в политике не обойдешься без лжи, к этому МарияСтюарт притерпелась за долгие годы. Не то в сфере чувства: ее глубоко честнойнатуре не свойственно притворство. Едва лишь ей становится ясно, как онапродешевила свое чувство, свою страсть, едва лишь из-за вымышленного Дарнлеяпоры жениховства выступает недалекий, тщеславный, наглый и неблагодарный юнец,как физическое тяготение сменяется гадливостью. Охладев к этому человеку, онане выносит больше его близости.
Едва королева замечает, что беременна, она под всевозможными предлогамиуклоняется от супружеских объятий. То она больна, то устала, вечно у неенаходятся отговорки, чтобы отделаться от него. И если в первые месяцы ихсупружества (разгневанный Дарнлей сам разоблачает эти интимные подробности)именно она была требовательна в своей страсти, то теперь она оскорбляет егочастыми отказами. Так что и в самой интимной сфере, в которой ему сперваудалось завоевать эту женщину, Дарнлей чувствует себя – и это наиболееглубокая, потому что наиболее болезненная обида, – обездоленным иотвергнутым.
У Дарнлея не хватает душевной выдержки, чтобы скрыть свое поражение.Глупои тупо плачется он всем и каждому на свою отставку, он ропщет, вопит, бьет себяв грудь и клянется, что месть его будет ужасна. Но чем громогласнее трубит он освоей обиде, тем нелепее звучат его угрозы; проходит несколько месяцев, и,невзирая на королевский титул, недавний кумир низведен в глазах придворных нароль скучного, озлобленного приживальщика, от которого каждый норовитотвернуться. Никто уже не гнет перед ним спину – какое там, все смеются, когдаэтот Henricus, Rex Scotiae [42] , чего-нибудьжелает, или просит, или требует. Но даже ненависть не так страшна длявластителя, как всеобщее презрение.
Жестокое разочарование, постигшее Марию Стюарт в ее втором браке, помимочеловеческой, имеет еще и политическую сторону. Она надеялась, что, опираясь намолодого, преданного ей душой и телом супруга, избавится наконец от опекиМеррея, Мэйтленда и баронов. Но вместе с медовым месяцем миновали и этииллюзии. Ради Дарнлея оттолкнула она Меррея и Мэйтленда и теперь более чемкогда-либо чувствует себя одинокой. Как бы ни было велико постигшее ееразочарование, Мария Стюарт с ее открытой душой должна кому-то верить;неустанно ищет она помощника не за страх, а за совесть, на которого можно былобы целиком положиться. Лучше уж приблизить к себе человека низкогопроисхождения, пусть у него не будет представительности Меррея или Мэйтленда,лишь бы он обладал достоинствами куда более необходимыми при шотландском дворе,неотъемлемыми достоинствами всякого доброго слуги – безусловной преданностью инадежностью.
Случай привел к ней такого человека. Маркиз Моретта, савойский посол, привезв Шотландию среди своей многочисленной свиты молодого смуглого пьемонтца (invisage very black) Давида Риччо, лет двадцати восьми, черноглазого, с румянымигубами, весьма искусного певца (particolarmente era buon musico). Как известно,поэты и музыканты – самые желанные гости при романтическом дворе Марии Стюарт.От матери и отца унаследовала она горячую любовь к изящным искусствам, и ничтотак не утешает и не радует молодую королеву в ее сумрачном окружении, каквозможность послушать прекрасное пение, насладиться звуками скрипки или лютни.В то время придворной капелле как раз требовался бас, и, поскольку сеньор Дейви(как именовали итальянца в кругу друзей) не только хорошо пел, но и умелперекладывать стихи на музыку, королева попросила посла отдать ей своего «buonmusico» в личное услужение.
В то время придворной капелле как раз требовался бас, и, поскольку сеньор Дейви(как именовали итальянца в кругу друзей) не только хорошо пел, но и умелперекладывать стихи на музыку, королева попросила посла отдать ей своего «buonmusico» в личное услужение. Моретта не возражал, да и Риччо улыбалось место,обещавшее шестьдесят пять фунтов в год. То, что его провели по книгам как«Davide le chantre»
Есть у нее и второй надежный столп ее самостоятельности – не толькополитическая, но и военная власть отдана ею в верные руки. Опорою ей и на этотраз становится новое лицо – лорд Босуэл; протестант, он уже в юности отстаивалинтересы ее матери, Марии де Гиз, против протестантской конгрегации и от гневаМеррея бежал из Шотландии. После падения своего смертельного врага он вернулсяи отдал себя и своих приверженцев в распоряжение королевы, а это нешуточнаясила. Безоглядно смелый, готовый на любое приключение рубака, железный воин,равно горячий в ненависти и любви, Босуэл ведет за собою своих borderers –пограничников. Да он и сам по себе представляет несокрушимую армию.