Чтобы вновь выйти замуж, ей пришлось через семь лет после его исчезновения обратиться в суд, который и признал его умершим.
— Для того, чтобы обращаться по такому делу в суд, надо верить, что человек умер.
— Но наверняка-то она не знала. Когда я задавал ей вопросы о нем, ты понимаешь, в детстве, она всегда отвечала уклончиво, неопределенно. И убедила меня, что не следует тратить время на подобные разговоры.
— Может, и не следовало.
— Она говорит, что любила его.
— Что еще она рассказывала тебе?
— Она говорила: «Слушай, мы были женаты только» десять месяцев, и я никогда не понимала его».
— А что следовало после этого?
— «Как будет по буквам слово „лицензия“?»
— Это еще зачем?
— Видишь ли, она писала детективные романы. И не знала, как пишутся многие слова. [1] А потому просила, меня заглянуть в словарь. Таким образом ей удавалось избавиться от моего присутствия.
— И что ты знал о своем отце?
— Я знал, что он был летчиком. Я знал или думал, что знал о его гибели в авиакатастрофе, случившейся вскоре после моего рождения. Или перед самым моим рождением. Я знал, что при родах его рядом с мамой не было. Я не подозревал, что, родив сына, она ждала мужа, который так и не объявился. Ребенок верит тому, что ему говорят.
— И ты никогда не видел фотографию отца?
Флетч порылся в памяти.
— Никогда. Странно, не правда ли? Если б отец умер, в доме должны были остаться его фотографии.
— И их не было бы при малейшем шансе за то, что он жив и бросил вас обоих.
— Значит, мысль об этом никогда не оставляла мою мать.
— Скорее всего, так оно и было. Под сиденьями впереди них тоже что-то лежало. Вытянуть ноги они не могли.
Вместо того, чтобы поболтаться в Хитроу [2] восемь часов, ожидая рейса в Найроби, или снять номер в гостинице и поспать, Флетч и Барбара отправились в Лондон. Гардероб Флетча ограничивался лишь джинсами и рубашкой, а потому Барбара настояла на покупке свитеров. Перекусили они в какой-то забегаловке. Купили несколько книг. Заблудились. В аэропорт им пришлось возвращаться на такси.
— Тот мужчина подошел ко мне после того, как проповедник объявил нас мужем и женой и все, кроме жениха, целовали новобрачную, и протянул мне этот конверт.
— Я его не видела.
— Он приехал раньше меня, можешь мне поверить. Не произнес ни слова. Просто отдал конверт и ретировался.
— Может, он и есть твой отец?
— Будь он моим отцом, мать узнала бы его.
— Прошло столько лет.
— И все же… Они знали друг друга со школы.
— Твоя мать могла не заметить его. Много людей, плохая погода, он мог встать за кустами…
— И никогда не знаешь, кого видит мать — реальных людей или персонажей своих книг.
— Совершенно верно, — кивнула Барбара. — Должно быть, она очень обижена.
— И еще больше удивлена.
Барбара улыбнулась.
— Тайна, которую не может раскрыть Жози Флетчер. Лучше не будем говорить об этом ее поклонникам. И что было в конверте?
— Билеты, паспорта, десять банкнот по сто долларов и письмо.
— Ты не показал мне письмо.
— Не на что там смотреть, — Флетч сунул руку под сиденье и вытащил конверт. — Дождь смыл чернила.
Он протянул Барбаре изжеванный листок.
— Как грустно, — она смотрела на листок. — Твоя мать могла бы узнать почерк. А с чего ты решил, что оно от твоего отца?
— Там была подпись: «Флетч».
— А как его настоящее имя?
— Уолтер.
— Уолтер. Пожалуй, имя Уолтер-младший тебе бы подошло.
— С фамилией Флетчер сочетаются далеко не все имена.
— Так что было в письме? — Барбара вернула листок.
— Кстати, он проехался по моим именам, — Флетч убрал конверт. — Они ему не нравятся, ни Ирвин, ни Морис. Их дала мне мать, без его ведома или согласия, так что он не имеет к их выбору ни малейшего отношения.
— Что ты такое говоришь?
Флетч откинулся на спинку сиденья.
— В письме черным по белому написано, что моя мать дала младенцу, то есть мне, имена, которые ему не нравились, с которыми он не хотел иметь ничего общего. Ребенок стал больше ее, чем его, и он не мог заставить себя знаться с кем бы то ни было по имени Ирвин Морис.
— Ты тоже не можешь.
— Но я — то здесь. Никуда не исчез.
— Ты постоянно исчезаешь.
— Он написал, что ему «любопытно» повидаться со мной, и спросил, «любопытно» ли мне встретиться с ним.
— Так и написал, «любопытно»?
— Да. Но билеты в Найроби и обратно стоят недешево.
— Может, он богат?
— Может, он предлагает выход из этой щекотливой ситуации. Он написал, что я могу не приезжать, если на то не будет моего желания. Что я могу сдать билеты, получить деньги и купить тебе фарфоровый сервиз.
— Фарфоровый сервиз, — промурлыкала Барбара. — Я бы от него не отказалась.
— Сервиза ты не получишь, зато увидишь Кению.
— Может, письмо совсем и не от твоего отца, — Барбара попыталась усесться поудобнее. — Может, кто-то хочет, чтобы ты на некоторое время покинул страну. Из-за тех материалов, что ты опубликовал в газете.
— Полагаю, такое возможно.
— Кому-то нужно, чтобы ты не мог дать показания в суде или что-то в этом роде.
— А может, мои коллеги по редакции собрали деньги и купили авиабилеты в Африку, чтобы избавиться от меня. А обратные билеты окажутся фальшивыми.
— Может, мы никого там и не встретим.
— И это возможно.
— Но тебе «любопытно».
— Конечно.
Флетч продолжал смотреть на Барбару.
— Я пытаюсь донести до тебя одну мысль.
— Я знаю, — кивнул Флетч. — Какую?
— Я думаю, что ничего, кроме любопытства, от тебя и не требуется.
— Чтобы потом я не испытывал разочарования?
— Да. Именно к этому я и клоню.
Глава 7
— Jambo [3] , — приветствовал их чиновник таможни в аэропорту Найроби. Он не отрывал глаз от двух пар укрытых чехлами лыж, которые нес Флетч.
— Jambo, — вежливо ответил Флетч.
— Habari? [4] — невысокого росточка, пухленький, лысеющий, в отглаженных рубашке и брюках, чиновник посмотрел на Флетча.
— Habari, — эхом откликнулся Флетч.
— Значит, вы уже бывали в Кении?
— Никогда. И в Африке мы впервые.
— Так и должно быть, — чиновник хохотнул. — Весь мир говорит на суахили. [5]
— Я должна снять свитер, — шепнула Барбара Флетчу.
Две пары лыж в пластиковых чехлах привлекли внимание таможенника к Барбаре и Флетчу. Надо отметить, что лыжи заинтересовали многих. И теперь эти люди окружили Флетча, Барбару и лыжи. Двое из любопытствующих были в полицейской форме. С поясов каждого свешивались дубинки и наручники. Один держал в руке автомат.
Таможенник оторвал взгляд от лыж, чтобы мельком просмотреть паспорта, которые протянул ему Флетч.
— Приехали в Кению по делам или отдохнуть?
— Отдохнуть, — ответила Барбара. — Мы только что поженились. Несколько дней тому назад. Уже миллион лет, как женаты.
Тут Флетч впервые услышал фразу, наиболее популярную у жителей Кении: «О, я вижу».
Таможенник что-то черкнул в своем блокноте.
— Что за оружие вы везете с собой? — он указал на чехлы. — Очень уж длинные ружья.
— А, вы об этом, — Флетч прошелся взглядом по лыжам. — Для стрельбы с гор.
Таможенник забеспокоился.
— Специально для стрельбы с гор? Разве есть такие ружья?
— Это лыжи.
— Лыжи… Момбаса? [6]
— Момбаса, — повторил Флетч.
— Я катался на лыжах в Момбасе, за катером, — таможенник согнул ноги в коленях, присел, вытянул перед собой руки, словно держась за воображаемый трос. — Но те лыжи были короткими. Может, их длина зависит от размера ноги? — он посмотрел на ноги Флетча и Барбары. — Вроде бы нет.
— Это горные лыжи.
— О, я вижу. Чтобы кататься на снежных склонах. Иногда это показывают по телевизору.