– Не знаю. Это ваша работа – искать объяснения. Но я уверен, что неповторимых вещей попросту не бывает. В конце-концов, кто-то мог купить такой же плащ, подготовившись заранее, или еще что-то в этом роде.
– Хорошо. Разберемся! – Федор Карпович устало вздохнул и вытер большим клетчатым платком вспотевший лоб. – Ты, Вика, будь поосторожнее. И не суйся никуда, ради бога. А вы, Матвей Игнатьевич, успокойтесь. Я не собираюсь тащить в тюрьму вашу подопечную без веских на то оснований. Но проверить просто обязан, вы уж не обессудьте. В конце концов, речь идет об отравлении.
Неопределенно мотнув головой, доктор, не попрощавшись, быстро вышел прочь, громко хлопнув дверью. Участковый задав Вике еще парочку несущественных вопросов, последовал за ним, попутно разогнав зевак по домам.
Вика осталась одна. Ей все еще не верилось, что ее собирались отравить, как какую-нибудь бездомную кошку. Дело принимало серьезный оборот. Кого-то она здорово достала. Но кого же?
И вдруг, совершенно неожиданно, она обнаружила разгадку. Когда Федор Карпович, заподозрив попытку ограбления, попросил ее проверить, все ли ее вещи остались на своих местах, Вика, бегло оглядев комнату, сказала, что ничего не пропало. Сейчас выяснилось, что она ошибалась. Кое-что исчезло, просто она сразу этого не заметила. На краешке сундука, куда она положила Венькину тетрадь со стихами, теперь ничего не было. Тетрадь непостижимым образом исчезла…
Едва обнаружив пропажу, Вика бросилась к сундуку и со стуком откинула тяжелую крышку: дневник покоился на самом дне, там, где она его оставила. Что же получается? Действительно ценная вещь осталась на месте, а похожая на нее, но не представляющая никакой ценности с точки зрения постороннего тетрадка стихов была похищена! Вывод напрашивался только один: кто-то знал, что она обнаружила дневник, но не вполне внятно представлял себе, как он выглядел. Тетради были действительно похожи, если не считать того, что одна из них сильно пострадала от огня. Таким образом, Вика была вынуждена отбросить очевидного свидетеля: Тимур видел дневник, он очень подходил на роль похитителя – да что уж скрывать, и отравителя тоже, – но он прекрасно знал, что настоящий дневник – обгорелый. И опять-таки отсутствие мотива. В этой игре Тимур был чем-то вроде Джокера – опасная и таинственная фигура, которая обладает большой скрытой властью, но не обнаруживает своих намерений до поры до времени.
Но если отбросить Тимура, оставалось одно: кто-то подслушал ее разговор с Окунцовым на почте, – легче легкого, она ведь так орала, – опередил ее и, похитив дневник, подсыпал в варенье отраву, не зная при этом, что похищает совсем не ту тетрадь. Думая, что завладел тем, за чем охотился, преступник не мог оставить в живых Вику. Она непременно заявила бы о похищении и дело пошло бы насмарку: круг людей, по-настоящему заинтересованных в этой бомбе замедленного действия, не так-то широк, вычислить среди них преступника довольно просто – достаточно проверить их алиби на определенное время. "Что ж, довольно логичные выводы. Я начинаю делать успехи, – похвалила себя Вика. – Хорошо бы еще умудриться дойти до самого конца и не подохнуть раньше времени".
Глава 18
Еще раз поразмыслив обо всем, Вика пришла к выводу, что настала пора поговорить начистоту с самой Гаевской. Она довольно долго барабанила кулаком в дверь, но тщетно: то ли ее не хотели впускать, то ли Гаевской в самом деле не было дома.
Решив ненадолго отложить визит, Вика, не снижая темпа, направилась к своей второй подозреваемой. Она так и не поверила доктору, утверждающему, что Эмма прикована к постели. До недавнего времени Вика считала себя реалисткой и не читала даже гороскопов, но после происшествия на кладбище и зажившего на глазах укуса на руке Тимура, она поверила в чудеса помимо воли. Эмма способна была излечиться, а значит, способна была и подсыпать отраву. Конечно, возникали некоторые сложности с ее присутствием на почте – ведь именно в тот момент ее осматривал доктор, – но кто сказал, что она, в дополнение к своим многочисленным талантам, не обладала еще и даром ясновидения?
Вика признавала, что ее обвинения Эммы достаточно невнятны, а любой следователь, услышавший хотя бы половину фантастических предположений, запросто скончается от хохота. Именно поэтому она желала лично убедиться том, что Эмма действительно избавилась от раны.
Или не избавилась.
Тогда придется начинать все сначала.
– Входите, не заперто, – раздалось в ответ на ее стук. – Я в гостиной, проходите, пожалуйста.
Вика осторожно отворила дверь большой комнаты и сразу же увидела Эмму. Неестественно бледная, она лежала на застеленном диване у окна. На придвинутом вплотную журнальном столике было разложено несколько карт, остальную стопку женщина держала в руке. При виде девушки, Эмма слегка улыбнулась и осторожно положила колоду на стол.
– Здравствуйте, Вика, – сказала она немного насмешливо. – Пришли убедиться в том, что я действительно не могу ходить?
– Это вам карты рассказали? – спросила девушка с вызовом.
– Зачем же? Нет, – Эмма улыбнулась. – Звонил Матвей Игнатьевич и сообщил мне о ваших, Вика, подозрениях. Милейший, кстати, человек, все принимает близко к сердцу.
– А вы – не такая?
– Я? – Эмма, казалось, задумалась. – Нет, я не такая, – ответила она, наконец.
Вика скептически улыбнулась, услышав такое признание. Откровенность Эммы не произвела на нее впечатления.
– Что же ты стоишь? Если хочешь – и если у тебя хватит смелости – посмотри на рану сама.
– Думаете, мне понадобится смелость?
– Ну-у, некоторые девушки пугаются при виде крови.
– Я не такая.
Эмма внимательно посмотрела на девушку и откинула край одеяла.
– Прошу, – усмехнулась она. – Только, пожалуйста, осторожнее.
При виде тугой, профессионально сделанной повязки вся Викина решимость куда-то улетучилась. На самом деле она не была ни наглой, ни самоуверенной. К Эмме ее погнал страх за свою жизнь, девушке казалось, что разоблачив врага, она тем самым избавится от опасности.
– Смелее, – подбодрила ее женщина.
Вике пришлось подойти к кровати. Пока она дрожащими руками разматывала бинт, Эмма не произнесла ни слова. Только один раз, когда рука Вики дрогнула и неловко задела ногу, до слуха девушки долетел слабый стон, но когда она испуганно подняла глаза, Эмма улыбалась.
Вика чувствовала себя отвратительно. Рана и в самом деле выглядела ужасно. Даже ничего не смысля в медицине, девушка поняла: если бы пес поднажал еще немного, то раскрошил бы хрупкую кость к чертовой матери. Эмма ходить не могла, а Вика была самой себе противна.
– Простите, – сдавленно проговорила она, старательно пытаясь восстановить повязку.
– Ничего, я понимаю, что ты это от страха. Шутка ли – обнаружить отраву в собственной кухне. Зато теперь ты знаешь, что я не пыталась отравить тебя.
– Как же это он вас так? Я имею в виду Неро.
Эмма впервые нахмурилась.
– Не знаю, что на него нашло, – покачала она головой. – Он всегда меня слушался и вдруг… Зря ты не послушала моего совета, девочка. Не я твой враг, можешь мне поверить.
– И вы, конечно, знаете, кто мой враг?
– Догадываюсь.
– А мне, конечно, не скажете?
– Нет. Я не привыкла обвинять кого бы то ни было, не имея достаточных к тому доказательств.
Это прозвучало как упрек и Вика почувствовала, как заливается краской.
– Простите, мне нужно идти. Повязка не жмет?
– Нет, спасибо. Будь осторожна, девочка. А лучше всего – уезжай отсюда.
– Спасибо за совет.
– Не стоит благодарности. Ты ведь все равно ему не последуешь.
Вика молча повернулась и пошла к двери.
– Захлопни входную дверь, пожалуйста, – попросила ее Эмма.
– Хорошо.
Вике было стыдно так, как еще никогда в жизни. Она продолжала бы бичевать себя и дальше, если бы в прихожей не увидела висящий на вешалке дождевик. Тот самый, бежевый в клеточку. Сама не понимая, что делает, Вика шагнула к нему и быстро провела по ткани рукой.
Ткань была влажной.
На улице с утра моросил дождь и это было бы естественно, если бы Эмма куда-то выходила. Но она не могла этого сделать…
Что-то было не так. Вика это чувствовала. Раскаяние на время покинуло ее. Хлопнув для вида дверью, девушка на цыпочках прошла мимо гостиной в другую часть дома. Конечно, это было подло – воспользоваться беспомощностью больной женщины, но тайна должна была быть разгадана. Вика не могла поручиться, что ее не попытаются убить снова. Она должна вычислить убийцу, пока не поздно. Умирать она не собиралась.
Кроме гостиной на первом этаже оказались еще две комнаты и кухня. На кухне не было ничего интересного, если не считать второго выхода, которым Вика намеревалась воспользоваться. Одна из двух комнат оказалась спальней и Вика не стала в ней задерживаться, скользнув беглым взглядом по застеленной кровати и туалетному столику перед старинным зеркалом в тяжелой бронзовой раме.
Последнее помещение представляло из себя нечто среднее между кабинетом и библиотекой. Библиотекой в большей степени. Книги занимали три стены от пола до потолка, напротив окна стоял тяжелый стол, но никаких бумаг на нем не было. Вика с удовольствием покопалась бы в ящиках, но все они были заперты, а вскрывать замки она не умела. От нечего делать Вика решила пройтись вдоль застекленных книжных шкафов. Обилие мистической литературы на самых разных языках ее не слишком удивило.
Шок вызвала обыкновенная цветная фотография. Улыбающееся лицо с прищуренными глазами, упавшие на лоб темные волосы. Надо же, он гораздо красивее, когда не строит из себя Аль Капоне. Вика, почти не дыша, перевернула фотографию. Перевернула просто так, на всякий случай.
"Любимой тетушке от Тимура", – гласила надпись, сделанная уверенным почерком.
"Просто замечательно! – усмехнулась Вика. – Тебе нужен был мотив? Получай. Любимый племянник, заботящийся о тетушке. Или об ее имуществе. Черт! Черт, черт, черт! Могла бы догадаться".
Она была так зла, что едва не порвала фотографию в клочья. Чего стоило теперь Эммино алиби. Да, сама она благополучно оставалась дома, но ее племянник вполне мог, натянув капюшон по самые брови и прикрыв фигуру широким плащом, изобразить таинственную незнакомку. А она-то, дура, едва не влюбилась в этого прохвоста! И почему хороших девочек всегда так тянет к негодяям?
На улице Вика немного поостыла. Она решила пройти через сад и воспользоваться дыркой в заборе. Придется сделать большой крюк, но это не страшно. Ей как раз требуется время, чтобы все хорошенько обдумать.
Теперь-то она знала, зачем этой парочке нужен дневник. Все дело в нем, и еще – в этом проклятом доме. Им надоело ждать. И тут подвернулся подходящий случай: старушка Гаевская, не забыв старые обиды, прикончила свою бывшую подругу. Замечательно, особенно, если учесть, что в дневнике содержится мотив, причем записанный рукой несчастной убийцы. Гаевской удалось выйти сухой из воды, убийство сочли несчастным случаем. Удивляться тут нечему. Да, ее допрашивали, как свидетеля – Вика сама это видела. Но в сознании следователя живут обычно два вопроса: насколько точна полученная от свидетеля информация и как будет выглядеть этот свидетель в суде? Гаевская не представляла интереса ни с одной из точек зрения. У следователя не было причины подозревать обман, он увидел перед собой всего лишь эксцентричную, выжившую из ума и отчаянно молодящуюся актрису, нелепую и смешную в своих попытках удержать давно ушедшую молодость, к тому же, враждебно настроенную и требующую, чтобы милиционеры немедленно убрались из ее усадьбы и прекратили мусорить на лужайке. И следователь не стал с ней возиться, чем, по его мнению, сильно облегчил себе жизнь.