В управление вернулись — там все у доски приказов столпились. Ага, думаю, Гоша Жуков очередную эпистолу написал. У него всегда одна песня, всех расстрелять. Что там сейчас? От семнадцатого сентября, черт как долго я живу, уже сентябрь.… Так, боевой приказ. За оставление без письменного приказа указанного рубежа все командиры, политработники и бойцы подлежат немедленному расстрелу…
Ну, все как всегда у Гоши. Политработников стрелять — это правильно. Эти гниды сами дорожку выбрали — на чужих костях и кровушке карьеру строить. А бойцов за что? Откуда рядовому или даже сержанту знать, есть письменный приказ штаба армии на отступление или нет? Кто ему скажет? Может сам Гоша дойдет до рядового солдатика, поделится с ним сухариком генеральским, понюхает его портянки, и даст ему лишнюю обойму патронов? Счас. Не дождаться нам этого. Надо этого стратега с нашего фронта убирать. Он в августе под Ровно пять тысяч танков немцам отдал и сжег без малейшей пользы, так наши четыре армии ему на один зуб. Всех угробит, а сам привычно убежит. Сядет на самолетик, и крылышками помашет.
И опять тишина. И все на меня смотрят. Кажется, мой внутренний монолог случайно вырвался наружу.
— Ладно, — говорю, — мы еще живы. Прорвемся. Ставлю боевую задачу. Всем искать по городу баржи, буксиры, катера и так далее. Готовить списки на эвакуацию. Родственники, друзья, дети, подростки, женщины. Надо спасать народ. А то после победы ее праздновать будет некому. Не стоим — работаем! Звоним, бегаем по всяким конторам, фабрикам, заводам. Штаб по эвакуации будет в приемной замначальника управления. Мы там же будем.
Засели в приемной, дверь в коридор настежь, притащили столы из буфета, девушку среднего возраста с самоваром и стали думу думать. Из складских подвалов нам выдали несколько футляров с картинами. Так — вещественное доказательство по делу об ограблении посольства. Вот как, восемнадцатый год! Автор — предположительно, Рафаэль. Ну, ни черта себе! Это жирно для подружки Жукова, певицы Руслановой. Рафаэля мы себе оставим. Когда ее в сорок шестом году возьмут, наши доблестные органы у милой дамы изымут двести картин и шкатулку с бриллиантами на сумму в два миллиона рублей золотом. Воистину — алмазы лучшие друзья девушек…
Но до этого радостного момента еще очень далеко, и нам придется мило улыбаться этой мародерке, что прилетела в осажденный город за легкой добычей.
— Для начала неплохо. Сегодня отдадим пять картин — Айвазовского, Левитана, двух Серовых и Репина. Остальные семь картин отвозим в политотдел флота. И сообщаем их адрес прислуге Жукова. Те захотят хозяина порадовать, картины у комиссаров отберут, скандал получится, а солдатикам и матросикам будет легче. А там мы еще что-нибудь придумаем, чтобы Гоша широкомасштабное наступление не устроил по всему фронту. А то будет тут такой же крах, как в Бресте. Что нежелательно, — подвожу я черту.
Интрига определена, пора действовать. Картины в штаб фронта к генеральскому порученцу повезут бывший опальный полковник и старший майор НКВД Иванова. После чего полковник вернется на фронт, и вряд ли мы уже больше увидимся. Меркулов прибежал, тоже успел нашему крестнику руку на прощание пожать, делегация с дарами данайцев убыла, и остались мы вчетвером, не считая девушки с самоваром. Наша ударная тройка и бывший армейский разведчик, а ныне диверсант майор Петров.
— А чего мы?! — возмутился Михеев.
— Да не кипятись ты, — говорю и ему, и Меркулову, ну и Петров пусть послушает. — Мы не испугались. Просто Жукова с нашими силами и возможностями ликвидировать нельзя. А если нельзя гнойник вскрыть, будем прикладывать припарки. Авось сам лопнет. Это три святых спецназовских слова — авось, небось и фарт. Поспим полчасика, пока не началось, а ты, майор, вообще отдыхай — тебе ночью в десант идти.
Рухнули мы на привычные матрасы, и отключились моментально. Солдат спит — служба идет.
Первую баржу нашли в тресте озеленения. Но у нее был небольшой недостаток — низкий борт. Во второй половине сентября волны на Ладоге бывают немаленькие.
— Значит, мы на ней будем группу Петрова высаживать, — принял я решение.
Петров услышал, что у него есть транспорт, сразу вскочил, навьючил своих штрафников оружием, боеприпасами и скудным пайком. Шесть буханок хлеба на всех и пара банок тушенки. Это им на ужин, а завтрак десант добудет в бою.
— Петров, — говорю неожиданно, — уходи потом дальше, на Запад. Мир велик и прекрасен, просто поживи за нас, за всех, у кого такого шанса не будет. Воюй за себя, не за родину, и уж тем более, не за товарища Сталина. Удачи тебе.
— Пошли вместе, — предлагает майор в ответ.
Я даже задумался. Нет, с девичьим отрядом по немецким тылам не пройти. А здесь их без присмотра бросить тоже не вариант.
— Эх, тебе хорошо, майор, с тебя вся прошлая жизнь отпала, как короста, никаких обязательств, а у нас тут долгов по самую маковку. Разгребем — за тобой вдогонку кинемся.
И дал ему наш контакт в нейтральной Швеции. Лишним не будет.
— Все наши будут там отмечаться, — поясняю. — Только остается нас все меньше и меньше. Война, однако.
Ушел Петров с группой, пусто стало в управлении. Мы быстро шестерых осужденных расстреляли. Не знаю, сколько наша троица при этом нарушила писанных и неписанных правил, просто открывали дверь, Олег бил приговоренного своим коронным прямым ударом в корпус. Тот сразу складывался пополам. Мы с Меркуловым хватали его под руки, и тащили в конец коридора, к стене, обложенной мешками с песком. Здесь бросали на пол, и по очереди стреляли в затылок из казенных револьверов. Это кстати, оказались не «Наганы», а вполне приличные «Кольты». Я решил, что мы их себе заберем, их было всего четыре, и нас с Ивановой тоже столько же. Сообщил в хозяйственный отдел об окончании работ, в спецчасти расписался в актах, все — отстрелялись.
Стали прибывать радостные разведчики. В городе было найдено двадцать одна баржа, два нефтеналивных танкера, четыре катера, еще два буксира, помимо нашего, и земснаряд. Наш буксир нашли ровно шестнадцать раз. Ну, просто молодцы, мать их так. Что-то мне это дело не понравилось, и мы быстро побежали на причал. И убедились — нет дыма без огня. Не захотел старший сержант НКВД в десант идти. Собрали они вещички и исчезли. Команде тоже по штормовой Ладоге плавать надоело, и остался на нашем суденышке один старенький фаталист механик, которому идти было некуда, да и незачем. Прямо, как нам. День явно не задался. Факт.
Ладно, с нашими флотскими связями это не проблема. Заехали в кадры флота, выклянчили под восемь бутылок коньяка роту морской пехоты. Объяснили морякам задачу, сколотили команды буксиров, группы посадки, группы подготовки барж к переходу — работа закипела. Стали люди прибывать, мы их сразу на баржах размещали. И на Ладогу. Первый буксир три баржи утащил, стали следующие загружать. Госпиталя, два детских дома, еще какие-то люди, и тут милиционеры привели подследственных.
— Добровольцы в штрафную роту есть? — задаю простой вопрос.
Нет на него ответа. Ладно.
— Грузите их на танкер, и плотнее, сейчас еще кожно-венерический диспансер прибудет, им тоже место надо, — говорю конвою.
— Нельзя их вместе, там такое начнется, Содом и Гоморра детским садом покажутся, — пытается меня вразумить начальник конвоя.
Ничего не ответила рыбка, только хвостиком плавно вильнула. Посмотрел я на него с печалью во взоре, кивнул Капкану, действуй. Мы в последнее время перешли на передачу мыслей на расстоянии, скоро совсем разговаривать перестанем.
— У тебя, что, со слухом плохо? Тебе сам Синицын сказал — грузи, а ты тут клоунаду с пантомимой показываешь? А ну, твари, руки поднять! В грузовой отсек с поднятыми руками, бегом — марш!
Взвод морской пехоты подследственных штыками уплотняет.
— Рук не опускать!
— Так ведь затекут через час! — кричат в ответ.
Гляди-ка, соображают и говорить могут, а то я подумал — немые.
— У вас короткий маршрут на дисциплинарный форт. Там с вами будут разбираться.
Из венерических больных вытащили полсотни армейских сифилитиков. Первая волна десанта для Петрова, расходное мясо и живой щит в одном флаконе. Забили танкер битком. Минеры из наших морпехов заряды установили, зацепили трос. Отошли километра на два от берега.
— Не скажет ни камень, ни крест, где легли, — говорю вполголоса и кручу ручку динамо-машинки.
Провод для подрыва у нас вдоль буксировочного каната протянут. Хлопнуло негромко, танкер носом клюнул, на левый борт накренился, и сразу весь под воду и ушел.
— Вот, собственно, и все, доставили. Возвращаемся на причал, — командую, и ничего нигде не шевелится.
Родине не нужны неудачники. Просто они заболели и попались не вовремя. И добровольцами не вызвались. А ведь мы давали им шанс. У парней на фронте его не было. В боях под Урицком сегодня полностью погибла двадцать первая дивизия НКВД. Скоро и наш черед. Укомплектуют маршевыми батальонами и поднимут в атаку на пулеметы. Надо что-то придумывать, не хочется мне в этой ситуации одному оставаться.
Пришвартовались, свою роту морской пехоты на баржах и катерах разместили, целее будут. Новости на войне быстро распространяются, до всех как-то быстро дошло — здесь шутить не будут, тут все серьезно. Морячки подтянулись, перестали вразвалочку ходить, стали ласточками летать. Так и пахали мы до самого заката, отправили на Ладогу и наш буксир с тремя баржами, а петровскую низкую баржу прицепили к катеру. Фронт был уже в самой Стрельне, дотащит. Попрощались, подкинули ящик гранат из запасов управления, и пошли отсыпаться. День как день, и мы все еще живы…
Глава 5
Почти всю ночь проспали спокойно, прямо в приемной. Первой, еще затемно, пришла на работу буфетная девушка, сразу стала самовар кипятить. Выклянчил у нее кружку теплой воды для бритья. Только закончил с утренним туалетом, как прибежал заместитель дежурного. Ленинградское управление НКВД решило всех под себя подмять. Требуют полный списочный состав служб и частей и отчет о проделанной работе с первого сентября по пятнадцатое включительно. Вот же суки.
Беру их бумажку и пишу поперек, крупными буквами: «Прошу разъяснить, в какой пункт о проделанной работе можно включить ликвидацию немецкого десанта». Знайте свое место, твари. Мы вам его сейчас покажем.
— Парни, поднимайте свободных от погрузки морпехов.
Два десятка набралось. Остальные все при деле — мелкий ремонт, посадка, крепление троса. Нам бы еще морячков, золотые ребята.
— Сейчас мы будем управление по городу и области укрощать. Чтобы знали они — мы им не по зубам. Делать это будем под видом совместной операции. И город почистим, и их отучим к нам лезть, — поясняю для морской пехоты понятную для любого чекиста мысль.
Сбегал в канцелярию, выклянчил приказ. Провести плановую проверку города с привлечением сотрудников территориальных органов.
Вошли на Литейный, сразу на верхние этажи. Наловили чекистов человек сто, половину из столовой пригнали, построили их во дворе. Зачитали приказ о совместном патрулировании, разбили на три группы и пошли работать.
— Запевай!
— Эх, яблочко! — это опять Меркулов, уголовник наглый….
Естественно, рванул он про губчека и чистые руки. Опередил меня, нехороший человек. Окружили мы очередь возле продуктового магазина, сразу трех граждан призывного возраста в сторону выдернули. Один человек — две карточки. За себя и жену. Сам железнодорожник, работал в ночь. Извини, брат, вставай обратно. Следующий. Одиннадцать карточек. На всю коммунальную квартиру. Ладно, повезло тебе, дайте гражданину пройти, хлеб пусть получит и жиры. Как нет жиров? А в кладовке коробка с маслом стоит, вон угол торчит. И шпика отрезай, строго по норме. Двести грамм на карточку, это на весь месяц.… Отоварился, товарищ?