А мне нужно навестить императора.
– Конечно, государыня, – поклонилась Юй.
– И постарайся, чтобы Фэйянь уснула. Иначе завтра на празднике она будет клевать носом.
Юй снова поклонилась. Императрица Нэнхун поцеловала дочь и вышла из спальни. Она направилась прямиком в рабочий кабинет императора, ибо знала, что тот в последние дни тоже почти не спит, а в глазах его мелькает озабоченность и тревога.
Нэнхун бесшумно вошла в кабинет. Жоа-дин сидел за столом, перед ним в беспорядке были разбросаны свитки донесений, карты провинций Яшмовой Империи, письма... Несколько свечей освещали помещение, от этого света лицо императора выглядело постаревшим и усталым.
– Что случилось, мой государь? – подошла к столу Нэнхун.
– А, это ты, милая. – Император оторвался от бумаг и устало потер лоб. – Отчего не спишь?
– Оттого, что не спите вы, мой государь. Я тревожусь за вас.
Император привлек к себе Нэнхун, усадил на колени.
– А я тревожусь за всех, сердце мое, – сказал он.
Нэнхун чуть отстранилась:
– Дурные вести, государь?
– Противоречивые, – ответил Жоа-дин. – Военачальники Восточных пределов все, как один, шлют мне донесения, что на границе неспокойно. Меж тем тамошние сановники заверяют в письмах, что Восточные пределы – область невозмутимого мира. Не знаешь, кому верить…
– Верьте правдивым, государь.
– Так ведь никто не признается в том, что он лжец... А вот еще письмо. Доставлено с сегодняшней секретной почтой. Оно от моего побратима – государя земель Жумань.
– Что же пишет вам владыка Хошиди?
Император помрачнел:
– Побратим мой обеспокоен многочисленными слухами о том, что в предгорьях Лумань снова собралась шайка огнеглазых убийц. Когда-то мы с. побратимом Хошиди разбили наголову эту шайку. И вот раздавленная змея снова поднимает голову. Побратим мой – человек рассудительный, и уж если его охватывает беспокойство, то виной тому истинные неприятности.
– На каком основании владыка Хошиди решил, что в предгорьях Лумань появились именно огнеглазые убийцы? – спросила императрица Нэнхун, рассматривая карту Восточного надела. Предгорья Лумань выделялись на карте неровной коричневой чертой, напоминавший потек засохшей крови.
– Владыка Хошиди пишет, что на прошлой неделе в предгорье были сожжены две деревни. Все жители – в том числе и дети – убиты. И у каждого убитого выжжены глаза. Так метят своих жертв только огнеглазые убийцы, за что и получили свое прозвище.
Императрица Нэнхун побледнела, но не позволила себе вскричать от ужаса, ибо это показало бы ее слабость.
– Что вы предприняли, государь? – спросила она.
– Владыка Хошиди выступает с походом в предгорья Лумань. Я послал в помощь побратиму пятнадцать отрядов своих лучших воинов. Я верю, что они обнаружат и покарают убийц, будь те хоть сворой воплощенных демонов.
– Это благородно, как и всякое ваше деяние, мой супруг, – сказала Нэнхун.
– Да, – кивнул император. – Но вчера мне пришло письмо от другого моего побратима – светлого князя Семуна, повелителя земель Го, Хэншоу и Сяогань. Он просит о помощи, ибо на его земли вторглись полчища северных кочевников. Армия Семуна незадолго до этого участвовала в военных действиях против приморских владычеств Жунсян и потому сильно ослаблена. Я отправил в помощь светлому князю пятьдесят отрядов своих лучших воинов. Долг брата – высший долг.
– Вы говорите это, но лицо ваше тревожно, мой государь, – сказала Нэнхун.
– Не стану скрывать от тебя своей тревоги, моя возлюбленная, – признался Жоа-дин. – Сказано мудрецом: «Семь лет без войны – высшее благо для государства». Мы живем без войны уже три раза по семь лет. Не отвыкли ли мои воины держать в – руках меч и лук, вот что меня тревожит...
Не осрамят ли они меня перед побратимами?
– Воин не может разучиться воевать, как птица не может разучиться летать, – заметила Нэнхун. – Государь, вы скрываете от меня еще что-то.
– Ты права, – кивнул Жоа-дин. Взгляд его мрачно блуждал по картам и донесениям. – Я тревожен, но эта тревога недостойна моего сана. Знаешь ли ты притчу о бедняке, который, исполняя долг гостеприимства, накормил своих гостей всем, что у него было, а затем наступили дни неурожая и семья его умерла с голоду? Боюсь, что я столь же недальновиден и расточителен. Поделившись с побратимами своими отборными войсками, я остался только с теми, что стоят на границах, да еще с теми, которые охраняют столицу и наш дворец. Если, не приведи Небеса, на нас в это время кто-нибудь нападет...
– О нет, не думайте так, государь! – воскликнула Нэнхун. – Разве вы чем-то прогневили Небеса, что они могут ниспослать на вас и на Яшмовую Империю эдакое бедствие? Да даже если и случится подобное, неужели побратимы ваши – светлый князь Семун и владыка Хошиди – не придут к вам на помощь?!
– Верую, что придут, – ответил император Жоадин. – Но душе моей неспокойно... Впрочем, довольно об этом. Скажи, что наша принцесса, заснула?
Нэнхун улыбнулась и покачала головой:
– Фэйянь никак не уложить спать без какой-нибудь старинной истории или легенды. Она оставила при себе Юй и сейчас наверняка заставляет ее рассказывать о небесных феях или бессмертных героях…
– Наша принцесса своенравна, – сказал император Жоа-дин. – И уже в столь малом возрасте может подчинять себе людей. Вчера я видел, как она подговорила трех главных евнухов играть в мяч. Им по восемьдесят лет, но они скакали за мячом, как резвые юнцы!
– Все дети своенравны, – улыбнулась Нэнхун. – Однако при надлежащем воспитании Фэйянь станет мудрой, справедливой и великодушной, как ее отец...
– Жаркая нынче ночь, – прошептал император и поцеловал Нэнхун в крошечную родинку на шее. – Уснуть нет сил. Идем в сад, поглядим на летние звезды...
Нэнхун соскользнула с колен мужа и посмотрела на него тем особенным взглядом, от которого сердце императора неизменно вспыхивало неистовой нежностью.
– Осталась ли еще где во дворцовых садах беседка, в которой мы не любовались бы звездами? – смеясь спросила Нэнхун императора. – Сколько лет прошло, а вы не охладели ко мне, мой возлюбленный!
Этого никогда и не произойдет, – твердо сказал император. – Знаешь ли ты другое значение Высшего Иероглифа «Любовь»?
– «Верность до смерти, в смерти и после смерти», – прошептала Нэнхун, всем телом прижимаясь к императору.
– Да. Этот иероглиф начертан в моем сердце с тех пор, как ты стала моей, Нэнхун. Идем. Звезды и сады нас заждались...
В рабочем кабинете императора Жоа-дина одиноко догорала свеча, но вот и она погасла. В распахнутое окно дышала ароматным теплом недолгая летняя ночь.
В эту ночь не только Жоа-дин и Нэнхун не могли видеть в душных дворцовых покоях. Принцесса Фэйянь, едва наперсница Юй, сморенная жарой, уснула возле ее кроватки, осторожно выбралась из-под одеяла и, бесшумно ступая крошечными ножками (их еще не начали бинтовать), через потайную дверь выбралась в заросли жасмина. Оттуда она как тень какого-нибудь маленького божества заторопилась к большой луже, недавно обнаруженной среди непроходимой путаницы камыша и тростника. Принцесса самолично обнаружила лужу, когда играла в древнего первопроходца и открывателя земель легендарного Симыня Чи. Лужа была замечательная, совсем непохожая на роскошные дворцовые пруды, озера и искусственные водопады. Вокруг лужи была грязь, противно чавкающая и выпускающая вонючие пузырьки, если ступить в нее ножкой. А еще в луже жили удивительные по величине жабы.