Так юны линии плеч и бедер, так созданы для успеха, - и все же минутами она напоминала ему другую. Жалкая обстановка, где создавалась такого рода обманчивая красота, и проглядывавшая сквозь прекрасную маску горечь обиды, что наполняла сердце, превращали ее в женщину с той стороны. Тот же облик, та же судьба. Испуг пронизал его до глубины души - он понял, что боится не только за нее, но и за ту, кого любит. Алиса, Леа! Возлюбленная, сестра и шлюха, - он с содроганием понял, что все три сливаются для него в некое единство.
Стремительно склонился он над рукой сестры - над рукой, что утратила уже все девическое и стала пышной плотью.
- Я все объясню тебе, - повторила она задумчиво.
А он очень бережно:
- Я объясню за тебя. Он добился запрещения пьесы, чтобы ты не выступала в Берлине, во всяком случае не выступала с такой помпой.
- Ты уже знаешь?
- Да ведь я сам, в своем преступном легкомыслии, рассказал ему о твоих гастролях. И потом, вряд ли кто-нибудь, кроме него, способен добиваться запрещения пьесы из-за того, что ревнует актрису.
- Ревнует? Ты, значит, ничего не понимаешь. Он стыдится меня. Он сам сказал...
- Тебе в глаза?
- Он сказал мне, что его положение достаточно шатко, новые неприятности окончательно погубят его. - Слабый, страдающий голосок, лихорадочно горящие глаза. Брат захохотал как безумный.
- Знаю, знаю, но так или иначе, а ему придется примириться с этим. Пусть он сломит себе шею, но я хоть избавлю его от жестоких угрызений, которые неизбежны, если он доведет тебя до смерти, поджаривая на медленном огне.
- Не говори, а действуй! - потребовала она, выпрямляясь.
Он зашагал, пыхтя папиросой, между туалетными столами, пять шагов от окна к двери, пять шагов назад. Внезапно он остановился.
- В ближайшем будущем я собираюсь увезти дочь его начальника. Мы бежим с ней, его же в качестве моего друга заподозрят в содействии - тогда он конченный человек, а ты будешь достойно отомщена.
Она была огорошена. Потом нерешительно спросила:
- Ты любишь графиню Ланна?
- И не думаю! - воскликнул он знакомым сестре хвастливым тоном.
- Теперь мне все ясно. В чем же ты хотел мне признаться?
Тут он закрыл глаза, потом открыл их и беспомощно взглянул на сестру.
- Сам не знаю. Как женщина она мне едва ли нравится и все же держит меня в плену. Она по-детски своенравна, и при этом у нее мужской ум, - как мне сладить с ней! Но едва я представлю себе, что могу навсегда потерять ее, никогда в жизни не подчинить себе и не сделать своей, как передо мной разверзается могила.
Сестра коснулась рукой его плеча.
- Не заходи далеко! Люди нашего склада никогда не могут поручиться, чем это кончится... - У нее был тон искушенного опытом человека. - Она тебя любит?
- А разве я ее люблю? Для нее это, должно быть, так же неясно, как и для меня.
- Оба вы дети! Ты никогда не увезешь ее. Ты слишком ее любишь, чтобы повредить ей. Это нам не свойственно, - сказала она ободряюще и просительно, потом с рыданием добавила: - Мы предпочитаем сами страдать.
- Да, так оно и есть! Неужели и всегда так будет? Он будет тобой вертеть как ему вздумается?
- Не делай ничего против Мангольфа!
Имя это вырвалось у нее, как вопль отчаяния; брату оставалось лишь склонить голову.
- И ему придется испытать много, много разочарований, пока я не останусь последним прибежищем. Я жду, - прошептала она.
- Еще недавно это слово привело бы меня в исступление, - заметил он, и они повернулись друг к другу спиной, чтобы поплакать про себя.
***
Приводя в порядок лицо, она сказала:
- Я задумала месть, которая уязвит его больнее, чем твоя, мой милый.
Он вздрогнул; ему послышался резкий, безапелляционный голос женщины с той стороны.
- Тут есть некий господин фон Толлебен... - Она попудрила нос, сдула облачко пудры, затем: - Вполне светский человек. И, кажется, даже его сослуживец. Это мне на руку.
- Да, он его сослуживец.
- Отлично. Мы с ним совершим небольшое путешествие сейчас же после рождества.
- Невыполнимая затея, дитя мое. Он женится.
- Ты знаешь наверняка? - Она отложила все, что держала в руке. - Тогда это тем более интересно. Светский человек сбежал с актрисой от свежеиспеченной супруги. В газеты такие сенсации попадают?
- Можно постараться.
- Это мне особенно важно. И имя мое может быть проставлено?
- Благодарю тебя, оно ведь и мое.
- Кто ты такой? Кто такие мы оба? Но настоящему личному секретарю настоящего министра оно будет колоть глаза. Ему легче бы увидеть собственное имя в судебной хронике. Или, думаешь, он меня не любит?
- На свой лад.
- Его лад требует взбучки, он ее получит. - Она рассмеялась с нарочитой вульгарностью, а прозвучало это надрывно. - О нем во всей истории не будет сказано ни слова, но он никому в глаза не посмеет взглянуть, - и пусть его даже вызовут к императору, он запрется у себя и будет думать обо мне. Да, будет думать обо мне.
- Великолепно! - одобрил он и оглядел ее с ног до головы, дивясь ей. - Только удастся ли тебе это?
Вместо ответа она распахнула дверь. В коридоре стоял Толлебен. При виде Леи на его грозно нахмуренном лице появилось такое просветленное выражение, какого никто от него не мог бы ожидать; Терра был чуть ли не растроган. Но когда гость заметил Терра, просветление сменилось неподдельным ужасом.
- Как? И здесь вы? - прошипел ошеломленный Бисмарк.
- Я тут ни при чем, - заверил его Терра.
- Мой брат, - представила Леа.
Тогда Толлебен протянул ему мощную руку, правда, нерешительно и смущенно.
- Ничего дурного я не замышляю, - заверил Терра. - Просто у нас одинаковые знакомства среди дам, Примем это как волю рока.
Философская точка зрения сомнительного брата вернула мужу чести и дела весь его апломб. Он небрежно заметил:
- Подумайте! Я ведь первоначально пришел сюда из-за той, другой дамы, нашей общей знакомой. Она должна выступить в феерии. - И он, оттеснив брата, завладел актрисой и повел ее по узким коридорам театра. У выхода она надумала немедленно ехать к себе в гостиницу.
- Брат поможет мне уложиться.
- Во всяком случае, нам надо позавтракать, - сказал Толлебен, бросив взгляд на брата.
Терра поблагодарил, но отказался, после чего не замедлила отказаться и Леа. Она уже сделала знак экипажу, но тот не остановился. Ей пришлось идти пешком рядом с Толлебеном. Встречные прохожие оттеснили Терра, он слышал лишь обрывки их разговора:
- Вы играете мною.