Керн постучал в дверь соседней комнаты.Из-задверираздалсячей-то
голос. Он вошел и сразу же остановился. Его взгляд упал на Шимановскую.
Она была похожа на сову в вуали. Глубокие морщины покрывал толстый слой
пудры, они смахивали на горный снежный ландшафт.Глубоковних,словно
расщелины, сидели глаза. Она уставилась наКернастакимвидом,будто
собиралась броситься на него, выпустив все свои когти. В руках она держала
ярко-красную шаль, из которой торчало несколько вязальных спиц.Кернуже
подумал, что она сейчас бросится на него, но внезапно на ее лице появилось
что-то похожее на улыбку.
- Что вы хотите, молодойдруг?-спросилаонаспафосом,грудным
театральным голосом.
- Я хотел бы поговорить с флейлейн Голланд.
Улыбку словно смыло.
- Ах, вот что!
Шимановская с презрением посмотрела на Керна и принялась сильно стучать
своими спицами.
Рут Голланд поднялась с постели. Оначитала.Кернзаметил,чтоона
лежала на той кровати, у которой он стоял ночью. Внезапноегобросилов
жар.
- Могу ли я вас спросить... - сказал он.
Девушка встала и вышла вместе с ним в коридор. Шимановскаяпослалаим
вслед какой-то звук, похожий на храп раненой лошади.
- Вы не хотели бы пойти со мной вкино?-спросилКерн,когдаони
вышли. - У меня есть два билета, - солгал он.
Рут Голланд посмотрела на него...
- Или у вас другие планы? Может быть...
Она покачала, головой.
- Нет, у меня нет никаких планов.
- Тогда пойдемте, со мной. Зачем вам сидеть целый вечер в комнате?
- Я уже привыкла к этому.
- Тем хуже. Я пробыл, у васвсегодвеминутыирад,чтовыбрался
оттуда. Я думал, что меня там сожрут.
Девушка засмеялась. Внезапно она показалась Керну совсем ребенком.
- У Шимановской только такой вид. У нее доброе сердце.
- Может быть, но это не написано у нее на лице. Фильм начинаетсячерез
четверть часа. Идемте?
- Хорошо, - сказала Рут Голланд неожиданно твердо.
У самых касс Керн прошел вперед.
- Минутку, я только возьму билеты. Они здесь отложены.
Он купил два билета и подумал, что она ничего не заметила. Но мгновение
спустя ему было все равно - главное, что она сиделарядом.Светвзале
погас. На экране появилась касба Маракеша, красочная иосвещеннаялучами
солнца; сверкала пустыня, а в жаркой африканской ночи раздавалсядрожащий
однообразный звук труб и тамбуринов...
Рут Голланд откинулась на спинку кресла. Музыка лилась нанее,словно
теплый дождь, - теплый монотонный дождь, из которого мучительновсплывали
воспоминания...
Она стояла у нюрнбергского крепостного рва. Былапрель.Переднейв
темноте стоял студент Герберт Биллинг, держа в руке скомканную газету.
- Ты понимаешь, что я имею в виду, Рут?
- Да, понимаю, Герберт. Это легко понять.
Герберт нервно мял в руках экземпляр "Штюрмера".
- Мое имя стоит в газете, как имяприслужникаевреев!Какчеловека,
позорящего арийскую расу! Это конец, ты понимаешь?
- Да, Герберт.
- Я должен подумать, как мне выкрутиться из этого положения.Накарту
поставлена вся моя карьера. В газете... Ее читают все, понимаешь?
- Да, Герберт. Мое имя тоже стоит в газете.
- Это совершенно другое дело. С тобой ничего не случится. Ты всеравно
не сможешь больше ходить в университет.
- Ты прав, Герберт.
- Значит, это конец, правда? Мы расстанемся и никогда большенебудем
встречаться.
- Не будем... Ну, а теперь прощай.
Она повернулась и пошла.
- Подожди!.. Рут! Подожди еще минуту!
Бесплатный ознакомительный фрагмент закончился, если хотите читать дальше, купите полную версию