Она напечатала “зодиак”, но и это не помогло. Потом она немного покраснела.
– Это камень тех, кто родился в июне, – сказала она. – Попробую, на всякий случай.
Она набрала “Джун”<Июнь. (Прим, пер.)>– экран компьютера засветился и открыл свою тайну.
Глава 5
Алмазов мы так и не нашли.
На экране было написано:
"Джун, если ты сейчас это читаешь, можешь смело идти ко мне в кабинет за повышением. Ты стоишь жемчужины твоего веса, но я лишь предлагаю повысить твою зарплату на двадцать процентов.
С уважением, Гревил Фрэнклин”.
– Так... – Она словно оцепенела. – Так вот что он имел в виду.
– Не понимаю, – ответил я.
– Как-то утром... – Она замолчала, сжав ротик, чтобы не заплакать. Ей понадобилось несколько минут, чтобы собраться с силами, и она продолжила:
– Как-то утром он сказал, что придумал для меня маленькую головоломку и дает мне шесть месяцев на ее решение. Через шесть месяцев она самоуничтожится. Он говорил все это с улыбкой. – Она перевела дыхание. – Я спросила его, что это за головоломка, но он не ответил, а лишь выразил надежду, что я ее найду.
– Вы ее искали?
– Конечно, искала. Не зная, что искать, я обыскала весь офис. Я даже в компьютере пыталась найти какой-нибудь новый документ, но мне и в голову не приходило, что он мог быть зашифрован. Я даже не обращала внимания на слово “жемчуг”, поскольку так часто его вижу. Какая же я глупая.
– Я вас глупой не считаю и с уважением отнесусь к обещанию своего брата.
Польщенная, она мельком взглянула на меня, но, слегка отрицательно покачав головой, ответила:
– Не я нашла ее. Я никогда бы не решила эту задачу, если бы не вы. – Она замялась. – Может быть, десять процентов?
– Двадцать, – твердо заявил я. – Мне понадобятся и ваша помощь, и ваши знания, и раз Аннет считается личным секретарем, как гласит табличка на двери ее комнаты, то вы можете стать заместителем личного секретаря с новой зарплатой.
Еще гуще покраснев, Джун занялась распечаткой послания Гревила, затем свернула листок и положила его в свою сумку.
– Я оставлю эту загадку в компьютере, – сказала она с таинственной нежностью. – Никому никогда ее не найти.
Она нажала какие-то клавиши, и с экрана все исчезло. “Интересно, сколько еще раз, сидя в одиночестве, она будет перечитывать магические слова, адресованные ей Гревилом?” – думал я.
Я был удивлен тем, что они действительно могут самоуничтожиться: кто-то мог внести в компьютер информацию и запрограммировать его так, что в назначенный день он все сотрет. “В общем-то, что тут такого? – размышлял я. – Но Гревил мог бы дать ей хорошие подсказки до истечения шести месяцев”.
Я поинтересовался, не могла бы она напечатать мне, во-первых, список всего, что в настоящий момент хранилось в сейфе, а во-вторых, все, что, на ее взгляд, помогло бы мне получше разобраться в деятельности компании, например, данные о дневном, недельном и месячном товарообороте и его стоимости, что пользовалось наибольшим спросом, а что – наименьшим.
– Я могу вам сказать, что именно сейчас весьма популярен черный оникс. Пятьдесят лет назад, говорят, был янтарь. Теперь его никто не покупает. Украшения входят в моду и выходят из моды, как и все остальное. – Ее пальцы стали бегать по клавишам. – Дайте мне немного времени, и я распечатаю вам все в развернутом виде.
– Спасибо, – с улыбкой ответил я и стал ждать, пока принтер усиленно работал над гигантским списком, состоявшим из невероятного количества пунктов. Взяв его, я отправился на поиски Аннет. Она оказалась в одиночестве на складе, и я попросил ее провести маленькую обзорную экскурсию по сейфу.
– Алмазов там нет, – твердо сказала она.
– Мне бы надо знать, что там есть.
– Вы как-то не похожи на жокея, – отметила она.
– Скольких жокеев вы знали?
– Ни одного, кроме вас. – Она удивленно посмотрела на меня.
– В общем-то, – мягко заметил я, – жокеи ничем не отличаются от остальных людей. Вы считаете, что мне было бы сподручнее управлять фирмой, если бы я был, скажем, настройщиком роялей? Или актером? Или священником?
– Нет, – еле слышно ответила она.
– Вот и хорошо. Тогда остановимся на жокее. Ирония судьбы. Уж постарайтесь помочь несчастному поневоле.
Она не могла сдержать своей искренней улыбки, озарившей ее унылое лицо.
– Хорошо. – Она помедлила. – Вы действительно чем-то похожи на мистера Фрэнклина. Тем, как вы говорите. “Честно жить – спокойно спать”, – повторял он.
– Вы все помните, что он говорил, да?
– Конечно.
"Он бы обрадовался, узнав, что оставил такое наследие, – думал я. – Так много заповедей. Столько мудрости. Но так мало фактов из своей личной жизни. И никакого видимого указателя к алмазам”.
В сейфе Аннет показала мне, что, помимо формулы, на каждой этикетке значился номер; посмотрев на этот номер и найдя его в списке, который мне напечатала Джун, я вновь увидел напротив него ту же формулу плюс названия камней, с описанием цвета, формы и размера, и название страны, откуда они были привезены.
– Почему он выбрал такую систему с этикетками? – спросил я. – Она же только усложняет поиск того, что нужно.
– Я думаю, что именно по этой самой причине, – ответила она. – Я же говорила вам, что он никогда не пренебрегал мерами безопасности. В свое время у нас здесь работала секретарша, которая ухитрилась стащить из сейфа много самой ценной бирюзы. Тогда на этикетках было написано “бирюза”, и все было просто, а теперь на них написано не так.
– А как же?
Улыбнувшись, она показала на ряд коробок.
Я посмотрел на их этикетки и прочел на каждой из них: “СuА16x (PО4)4(OH)8x4H2O”.
– В жизни не догадаешься! – воскликнул я.
– Вот именно. В этом-то и суть. Мистер Фрэнклин читал формулы с такой же легкостью, как слова, а теперь и я к ним привыкла. Только мы с ним разбирались здесь с этими камнями. Мы сами складываем их в коробки и запечатываем, а потом они идут к Элфи на отправку. – Посмотрев на ряды этикеток, она старательно занялась моим образованием. – Эти камни мы продаем очень дорого за карат. Карат равен двумстам миллиграммам, то есть пять, карат равны одному грамму, сто сорок два карата – унции, пять тысяч карат – килограмму.
– Пока хватит, – взмолился я.
– Вы же сказали, что быстро все схватываете.
– Дайте мне денек-другой.
Кивнув, она сказала, что если мне больше не нужна, то вернется на склад к своим полочкам.
"На склад, к полочкам... До тех полочек я еще не добрался”, – упав духом, подумал я. Вспомнил, с какой радостью я покинул стены Ланкастерского университета, получив свободный диплом, поклявшись ни за что в жизни не корпеть больше над учебниками, и направился прямо к скаковым лошадям, где и раньше проводил много времени, нарушая заветы отца и прогуливая занятия. Что правда, то правда – в колледже я действительно все схватывал быстро, хотя частенько просиживал ночи напролет, выполняя хоть то, о чем просил отец в первой половине своего письма. Он надеялся, что со временем я оставлю свою, известную ему, страсть к скачкам.
Однако это было единственным, что я хотел, и просто не мог приобщиться к чему-то другому. “Это занятие не обещает долговечного будущего, – писал он, – не гарантирует финансовой защищенности и обрекает на постоянный риск получения увечий”. “Я прошу тебя проявить благоразумие, – говорил он, – хорошенько подумать и отказаться от своего увлечения”.
Почти безнадежно.
Я вздохнул, вспоминая о простоте своих убеждений тех дней, и тем не менее, начни я все сначала, то вряд ли жил бы иначе.