Я полностью воплотил себя в скачках и постарел душой лишь оттого, что такова была жизнь вообще. Разочарования, несправедливость, мелкие предательства были неминуемой участью каждого. Я уже не ждал, что в жизни все должно идти только так, как надо; если я испытывал относительную душевную удовлетворенность, значит, все в достаточной степени было неплохо.
Вовсе не считая, что весь мир передо мной в долгу, я посвятил себя нудному занятию – изучению содержимого всех пакетиков в каждой коробке в поисках крошечных кусочков чистого углерода. Я, конечно, не надеялся найти там алмазы, просто было бы глупо не убедиться в том, что их там нет.
Методично я ставил коробку за коробкой на широкую полку, тянувшуюся вдоль всей правой стены, разворачивал плотную белую бумажку с мягкой прокладочной внутри и смотрел на сотни тысяч хризолитов, александритов, гранатов и аквамаринов, пока у меня не пошла кругом голова. Я оставил это занятие, разобравшись, по сути дела, лишь с третью того, что там было: помимо духоты, я испытывал физическую усталость от стояния на одной ноге, а костыли при этом не столько помогали, сколько мешали. Развернув последний пакетик с “NaFe3Al6((OH)4/CBO8)3/Si6O18)”, что означало турмалин, я признал себя побежденным.
– Много узнали? – спросила Аннет, когда я вновь появился в кабинете Гревила. Она раскладывала все еще остававшиеся там бумаги по папкам и картотекам, и работа явно приближалась к концу.
– Вполне достаточно для того, чтобы смотреть на ювелирные магазины другими глазами, – ответил я.
Она улыбнулась:
– Когда я пролистываю журналы, то смотрю не на одежду, а на украшения.
В это я охотно верил. “Вполне возможно, что теперь такое ждет и меня”, – думал я. У меня даже может появиться слабость к запонкам с черным ониксом.
К четырем часам день показался мне уже слишком длинным. Я посмотрел на расписание состязаний в записной книжке Гревила и, решив, что Николас Лоудер уже давно побывал у Редкара, Уорвика и Фоукстоуна, набрал его номер. К телефону подошла его секретарша.
– Да, – ответила она, – мистер Лоудер дома, и он, конечно, поговорит с вами.
Его голос был лишен прежнего волнения, и низкие частоты отчетливо слышались в трубке.
Я беседовал с Уэзерби и представителями жокейского клуба, – спокойно сообщил он, – и, к счастью, никаких проблем. Они согласны с тем, что до утверждения завещания судом считается, что лошади принадлежат “Саксони Фрэнклин”, а не вам, и нет возражений против их участия в состязаниях.
– Хорошо, – несколько удивленный ответил я.
– Они сказали, что компания должна назначить хотя бы одного ответственного за лошадей. Это необходимо скрепить печатью компании и зарегистрировать у Уэзерби. Ваш брат обычно называл себя и меня как ответственных представителей от компании, и, хотя он умер, мои полномочия по-прежнему остаются, и я сам могу действовать от имени компании.
– Понятно, – ответил я.
– А посему, – радостно продолжал Лоудер, – Дазн Роузез бежит в Йорке, как и было запланировано.
– И показывает, на что он способен?
Он ухмыльнулся.
– Будем надеяться.
Этот смешок, как мне показалось, был крайне самонадеянным.
– Я был бы вам очень признателен, если бы вы нашли возможность информировать “Саксони Фрэнклин” всякий раз, когда ее лошади должны участвовать в состязаниях, – сказал я.
– Я обычно разговаривал лично с вашим братом, звоня ему домой. У нас с вами вряд ли это получится, так как лошади не ваши.
– Не мои, – согласился я. – Поэтому я и прошу вас сообщать об этом компании. Я дам вам номер телефона. Нужно спросить миссис Аннет Эдамс, договорились? Она была помощницей Гревила.
Поскольку ему нечего было возразить, я продиктовал ему номер, и он, повторив, записал его.
– А вы не забыли, что до конца сезона гладких скачек остался всего лишь месяц? – напомнил он.
– Возможно, им удастся пробежать еще по разу. Самое большее, может быть, по два. Потом я для вас их продам. Это будет самое лучшее. Не волнуйтесь. Предоставьте все мне.
По логике вещей он был прав, но мне, вопреки логике, не нравилась его поспешность.
– Продажа может состояться только с моего ведома как душеприказчика, – напомнил я в надежде на свою правоту. – Вы должны заранее предупредить меня.
– Да-да, разумеется, – горячо заверил он. – Кстати, что у вас за травма?
– Трещина в лодыжке.
– Да, не повезло. Но, надеюсь, скоро заживет? В его голосе слышалось не столько сочувствие, – сколько облегчение, и я снова не мог понять почему.
– Заживает, – ответил я.
– Хорошо, хорошо. Ну что ж, до свидания. Скачки в Йорке должны показывать по телевидению в субботу. Надеюсь, вы будете смотреть?
– Надеюсь, что да.
– Отлично.
В веселом настроении он положил трубку, оставляя меня в недоумении, что я чего-то не уловил. Телефон Гревила тут же зазвонил вновь, и на сей раз это оказался Брэд, который поведал мне, что уже нанес визит своей мифической тетушке в Уолтемстоу и теперь дожидался меня внизу в центральном холле. В действительности вслух он произнес лишь: “Я вернулся”.
– Замечательно. Я скоро. В ответ он повесил трубку. Конец разговора. Я и вправду собирался сразу же идти, но тут один за другим раздались два телефонных звонка. Первым звонил человек, назвавшийся Эллиотом Трелони, – коллега Гревила из Вест-Лондонского полицейского суда. Он выражал глубокое сочувствие по поводу его кончины и, судя по всему, был искренен. Это был мужчина с приятным уверенным голосом, привыкший выслушивать своих собеседников.
– И еще, – продолжал он, – я бы хотел поговорить с вами о том, над чем мы вместе с Гревилом работали. Хорошо бы мне взять его записи.
– Что за работа? Какие записи? – довольно прямолинейно спросил я.
– Мне лучше объяснить вам это при встрече, – ответил он. – Не могли бы вы увидеться со мной, скажем, завтра ранним вечером? Вы знаете тот бар за углом дома, где жил Гревил, – “Рук-энд-Касл”? Например, там. Мы с ним часто встречались в этом баре. Что-нибудь полшестого, шесть – вам подходит?
– Полшестого, – согласился я.
– Как я вас узнаю? – Я – на костылях.
Это заставило его на какое-то мгновение умолкнуть. Я решил нарушить за него неловкое молчание.
– Это временно, – сказал я.
– Э.., э... Хорошо. Тогда до завтра.
Он повесил трубку, а я поинтересовался у Аннет, не знает ли она Эллиота Трелони? Она покачала головой. Аннет и впрямь не могла с уверенностью сказать, что ей был знаком кто-нибудь из тех, кого лично знал Гревил, за исключением обитателей офиса.
– Если не считать Просперо Дженкса, – с сомнением в голосе добавила она. Но и с ним она, по сути дела, не была знакома, просто часто отвечала на его телефонные звонки.
– Просперо Дженкс.., по прозвищу Фаберже?
– Тот самый.
Я немного задумался.
– А вы не могли бы ему сейчас позвонить? – попросил я. – Расскажите ему о том, что случилось с Гревилом, и спросите, нельзя ли мне повидать его с целью выяснения будущего. Просто скажите ему, что я брат Гревила, и все.
Она улыбнулась.
– Никаких лошадей? Pas de “Но! Ноо!”? Аннет, с удивлением отметил я, явно становилась более раскованной.
– Без лошадей, – подтвердил я.
Она позвонила, но безрезультатно. Ей сказали, что Просперо Дженкса до утра не будет, и она обещала перезвонить.
Поднявшись, я попрощался с ней до завтра. И она кивнула, полагаясь на мои слова. Я увязал все глубже, и шансов вылезти становилось все меньше и меньше.
Направляясь по коридору, я заглянул к Элфи. Результаты его работы возвышались в проходе колоннами картонных коробок в ожидании отправления по почте.