Я все еще ощущал слабость в руках и с содроганием вспоминал тот страшный удар.
– Хотите выпить? – неожиданно спросила она. – У меня был жуткий день.
Она подошла к подносу с бутылками и налила в большой стакан водки.
– Что вы будете?
– Воду, – ответил я, – двойную. Поджав губы, она со стуком поставила бутылку на стол.
– Соду или тоник? – холодно спросила она.
– Соду.
Она налила мне в стакан содовой и немного разбавила свою водку тоником. Лед был внизу, в холодильнике. Однако никто об этом не упомянул.
Я обратил внимание, что она оставила свое смертоносное оружие возле автоответчика, предполагая, что я, очевидно, уже не представлял для нее никакой угрозы. Словно избегая непосредственного контакта, она с официальным видом поставила мой стакан возле меня на стол между маленькими каменными мишками и хризантемами и сделала несколько больших глотков из своего. “Лучше, чем транквилизаторы”, – подумал я. Алкоголь снимает стресс, лечит душевную боль. Самая лучшая в мире анестезия. Я бы и сам с удовольствием не отказался.
– Где ваши письма? – спросил я.
Она включила настольную лампу. Сгущавшиеся за окном в саду сумерки резко превратились в ночь, и я всей душой желал, чтобы она поторопилась, потому что сам хотел домой.
Кларисса посмотрела на книжный шкаф, занимавший почти всю стену.
– Я думаю, там. В какой-нибудь книжке.
– Тогда начинайте искать. А то это может занять всю ночь.
– Вам нет необходимости ждать.
– Думаю, придется, – сказал я.
– Вы что, мне не верите? – спросила она.
– Нет.
Она в упор посмотрела на меня.
– Почему?
Я не сказал, что из-за алмазов. Я никому не доверял. Я не знал, кого мог без опаски попросить найти их или кто мог их искать, чтобы украсть, если бы знал, что их можно найти.
– Я вас не знаю, – сказал я безразличным тоном.
– Но я... – Она замолчала, пожав плечами. – Кажется, я тоже вас не знаю. – Она подошла к книжным полкам. – Некоторые из этих книг пустые.
"Ах, Гревил”, – подумал я. Как же я смогу найти, что он спрятал? Я предпочитал прямые дорожки. Его же мысли блуждали по лабиринту.
Кларисса стала вынимать книги с нижних полок и открывать обложки. Однако, как мне показалось, не методично одну за другой подряд, а в основном те, у которых были синие корешки. Через некоторое время она нашла одну пустую и, стоя на коленях, с нарочитым сарказмом открыла ее на полу, чтобы я мог убедиться в том, что она ничего не пыталась взять оттуда тайком.
Внутри книги оказалась синяя бархатная шкатулка с плотно закрытой крышкой, которая открывалась за петельку. Когда она открыла ее, обнаружилось, что синее бархатное нутро было совершенно пустым.
Пожав плечами, она закрыла книжку, сразу ставшую похожей на все остальные, и водворила ее на полку. Через несколько секунд нашлась еще одна аналогичная, но на сей раз отделанная красным бархатом. В ней лежал один конверт.
Не притрагиваясь к нему, она перевела взгляд на меня.
– Это не мои письма, – сказала она. – Не моя бумага.
– Гревил оставил завещание, согласно которому все его имущество переходит ко мне.
В отличие от меня она, похоже, не нашла в этом ничего необычного, хотя он наверняка поступил так для простоты и в спешке. И если бы у него было больше времени, он бы безусловно его изменил.
– Вы бы лучше посмотрели, что здесь, – спокойно сказала она и, вынув конверт, протянула его мне.
В конверте, который оказался незаклеенным, лежал один-единственный витиеватый ключик около четырех дюймов длиной с плоским резным ушком и маленькими, но замысловатыми зубчиками на тоненьком конце. Положив его на ладонь, я показал ключик ей и спросил, не знает ли она, от чего он.
Она покачала головой.
– Я его раньше не видела. – Затем, помолчав, добавила:
– У него было много тайн.
Я слушал, как она говорила это задумчивым голосом. Сейчас ей, видно, удалось взять себя в руки. Она казалась совершенно другой, до того как Аннет сообщила ей, что Гревил умер. На пленке в голосе явно слышалась паника. Аннет лишь подтвердила ее страшные опасения, благодаря чему нараставшее отчаяние сменилось, как я полагал, фальшивой невозмутимостью. Скрытный человек, много тайн... Гревил, по всей вероятности, был с ней не более откровенен, чем со мной.
Я положил ключ обратно в конверт и протянул его ей.
– Пусть лучше пока останется в книге, – сказал я, – пока я не найду, от какого он замка.
Положив ключ в книгу, она поставила ее на полку и вскоре нашла свои письма. Они не были перевязаны романтическими ленточками – просто перетянуты обыкновенной резинкой. Судя по виду, большинство из них хранились не очень бережно.
Кларисса посмотрела на меня, не поднимаясь с коленей.
– Я не хочу, чтобы вы их читали, – произнесла она. – Что бы он вам там ни оставлял, они мои, а не ваши.
Я удивился, почему ей с такой срочностью понадобилось уничтожить все свои следы в этом доме. Из любопытства я бы, конечно, с интересом прочел эти письма, если бы сам наткнулся на них, но сейчас вряд ли мог требовать от нее разрешения ознакомиться с любовными письмами.., в том случае, если они действительно были любовными.
– Покажите мне лишь небольшой отрывок, – попросил я.
В ее глазах появилась горечь.
– Вы действительно мне не верите, да? Я бы хотела знать причину.
– В минувшие выходные кто-то вломился к Гревилу в офис, – сказал я, – и я не совсем понимаю, что они там искали.
– Ну уж не мои письма, – твердо заявила она.
– Покажите мне только одну страницу, – попросил я, – чтобы рассеять мои сомнения.
Я думал, что она все равно мне откажет, тем не менее после недолгих размышлений Кларисса сняла с них резинку и, бегло просмотрев, нарочито безразлично протянула мне одну страничку.
Там было написано:
"...и до следующего понедельника моя жизнь будет лишена всякого смысла. Что мне делать? После твоих прикосновений я всячески избегаю его. Это ужас. Я постоянно ссылаюсь на головную боль. Я очень люблю тебя.
К.”.
Я молча вернул страничку, испытывая чувство неловкости за свою назойливость.
– Возьмите их, – сказал я.
Несколько раз моргнув, она вновь стянула письма резинкой и положила эту небольшую пачку в черную кожаную сумку, лежавшую возле нее на ковре.
Нащупав на полу костыли, я попытался подняться, сосредоточиваясь на ручке левого костыля и стараясь не опираться на него всем весом. Кларисса Уильяме с некоторой неловкостью наблюдала за тем, как я подошел к креслу Гревила.
– Послушайте, – сказала она. – Я не поняла. Я имею в виду, что, когда я вошла и увидела, как вы что-то воруете.., то есть подумала, что воруете... Я и не заметила костылей.
Это было похоже на правду. Настоящие грабители не разгуливают на “деревяшках”, а когда она ворвалась, я отложил свои подпорки в сторону. Она была слишком на взводе, чтобы задавать вопросы: охвачена горем, тревогой и страхом при виде незваного гостя. Правда, мне от всего этого не было легче и хотелось бы, чтобы она, черт возьми, все-таки спросила, прежде чем нападать на меня.
Интересно, как бы она объяснила свое присутствие здесь полиции, случись той приехать, когда она торопливо уничтожала следы своего пребывания в этом доме. Возможно, поняла бы свою ошибку и просто ушла, оставив лежать на полу обезвреженного грабителя.
Я подошел к телефонному столику и взял маленькое страшное оружие. Увесистая рукоятка в форме толстой черной сигары имела насечку для хорошего захвата и была чуть меньше дюйма в диаметре и около семи дюймов длиной.