Моя искательность его обезоружила: он поморщился и, словно бы с большой неохотой положив нож, повернулся ко мне.
- Ей так худо, как сказало лицо девушки?
- О да. Если чего-либо не предпринять, она умрет очень скоро. Мы должны прибегнуть к опыту, о котором говорили. Ей необходимо влить кровь. Я справился с месяцесловом: солнце сейчас в Козероге, что благоприятно для всех дел, связанных с кровью. Завтра будет уже поздно. Я знаю, вы относитесь с сомнением ко всему подобному, но я не склонен ничем пренебрегать.
Он сердито заворчал на меня, так как моя настойчивость показала, что я не потерплю отказа и не оставлю его в покое.
- Я не убежден, что это здравая мысль.
- Но иначе она умрет.
- Вполне вероятно, что она умрет в любом случае.
- Значит, нам нечего терять.
- Вам - да, нечего. Я же ставлю под угрозу многое. Моя карьера и моя семья зависят от того, сумею ли я утвердиться в Лондоне.
- Не вижу, чем это может помешать.
Он вытер узкий нож о свой фартук и вымыл руки.
- Послушайте, Кола, - сказал он, оборачиваясь ко мне, - вы пробыли здесь достаточно долго и должны знать, какое противодействие мы встречаем. Вспомните, как этот болван Гров вчера вечером накинулся на вас в Новом колледже именно за лечение через опыты. И не могу отрицать, кое в чем он, знаете ли, был прав, как ни противно мне это признавать. И есть много таких, еще хуже, в чьей власти причинить мне немалый вред, дай я им хоть малейший повод. Если я приму участие в вашей операции, а больная умрет и это станет известно, моя репутация врача будет погублена еще до начала моей карьеры на поприще медицины.
- У вас есть сомнения относительно опыта, мной предложенного? осведомился я, заходя с другой стороны.
- У меня большие сомнения относительно него, да и вам следовало бы их иметь. Теория заманчивая, но надежда на то, что пациент переживет ее практическое применение, кажется весьма малой. Но должен признаться, сказал он с такой неохотой, что я уверовал в свою победу, - попробовать было бы весьма любопытно.
- Так если не будет опасности, что про него узнают?
- В таком случае я был бы рад участвовать.
- Мы можем взять с дочери клятву молчать.
- Пожалуй. Но и вы должны поклясться, что ни словом не обмолвитесь, даже когда вернетесь в Венецию. Опубликовав письмо с изложением того, что произошло, вы поставите меня в чрезвычайно тяжелое положение.
Я хлопнул его по спине.
- Не тревожьтесь! Я никогда ничего не публикую, - сказал я. - Даю вам слово, что ничего никому не скажу, если не получу от вас разрешения на то.
Лоуэр почесывал нос, обдумывая мои слова, затем, хмурясь при мысли об опасности, которой подвергал себя, он кивнул.
- Ну, раз так, - сказал он, - приступим к делу.
Вот так это произошло. И даже сейчас я предпочитаю думать, что, настаивая на своих условиях, он тогда не таил никаких задних мыслей, а подчинялся простому чувству самосохранения. И полагаю, лишь много позднее, соблазненный сладкими речами своих друзей в Королевском Обществе, он предпочел славу чести и выгоду дружбе. Вот тогда он самым низким образом злоупотребил моей прямотой и доверием, использовав мое молчание в собственных целях.
Но в тот день меня переполняли радость и благодарность за то, что он был готов подвергнуться опасности ради меня.
Говоря откровенно, я предпочел бы провести мой опыт в более подходящей обстановке и в присутствии свидетелей, которые записывали бы все, что мы делали. Но об этом и речи быть не могло: миссис Бланди не выдержала бы перевозки в другое место. К тому же, помимо опасений Лоуэра, поиски других ученых участников потребовали бы слишком много времени. Вот так, занятые серьезными мыслями и храня молчание, мы с Лоуэром отправились вдвоем в лачугу к больной старухе и ее дочери.
- Дорогое дитя, - сказал Лоуэр самым ласковым и ободряющим тоном, - ты хорошо поняла моего коллегу? Ты понимаешь опасности, грозящие и тебе, и твоей матери? Ведь, возможно, мы соединим воедино и ваши души, и ваши жизни, и если это не поможет одной, оно может обернуться гибелью для другой.
Она кивнула.
- Мы уже одно, насколько это возможно для матери и дочери. Я ей объяснила, но не знаю, насколько она поняла. Я уверена, она бы отказалась, так как всегда ставила свою жизнь ни во что, но вы не должны с этим считаться.
- А вы, Кола? - пробурчал Лоуэр. - Вы хотите продолжать?
- Нет, - сказал я в сомнении, когда подошла решающая минута, - но считаю, мы должны.
Тогда Лоуэр осмотрел больную и совсем помрачнел:
- Я, бесспорно, не нахожу в вашем диагнозе ни малейшей ошибки. Состояние ее очень плохо. Ну что же, приступим. Сара, закатай рукав и сядь вот тут.
Он указал на табуретку у кровати, а когда она села, я начал обматывать лентой ее руку. Лоуэр обнажил худую морщинистую руку матери и обмотал другой лентой - красной, этот цвет запал мне в память, - ее руку выше локтя.
Затем он достал свою серебряную трубку, а также два стволика очищенных гусиных перьев и продул их, проверяя, нет ли в них преграды.
- Готовы? - спросил он.
Мы тревожно кивнули. Точным умелым движением он вонзил острый ножичек в кровеносный сосуд девушки и вставил в него перо концом навстречу току, так что естественное движение направило кровь в воздух; затем он подставил под другой конец чашку, и кровь рубиново-красной струей хлынула в нее стремительнее, чем мы с ним предполагали. Лоуэр медленно считал.
- Чашка вмещает одну восьмую пинты, - сказал он. - Проверю, сколько времени она будет наполняться, и тогда мы будем примерно знать, сколько крови возьмем.
Чашка наполнилась так быстро, что кровь начала переливаться через край на пол.
- Минута и одна восьмая, - громко сказал Лоуэр. - Быстрее, Кола! Трубку!
Я протянул ему трубку, а жизнетворная кровь Сары уже стекала на пол. Затем вставил второе перо в сосуд матери, на этот раз в противоположном направлении, так, чтобы новая кровь слилась с ее собственной. С поразительной нежностью, едва кровь девушки потекла из серебряной трубки, Лоуэр повернул ее и соединил трубку с пером, торчащим из руки старушки.
Он внимательно осмотрел место соединения.
- Как будто получилось! - сказал он, с трудом скрывая удивление. - И не вижу никаких признаков сворачивания. Как долго по-вашему, нам следует продолжать?
- До восемнадцати унций? - прикинул я со всей быстротой, на какую был способен, пока Лоуэр отсчитывал время. - Минут десять... для верности пусть будет двенадцать.
И воцарилось молчание: Лоуэр сосредоточенно считал вполголоса, а девушка тревожно закусила губу. Должен сказать, она держалась очень храбро. Ни разу не пожаловалась, не вскрикнула. Меня же снедала тревога: каковы будут результаты? Пока ничто не указывало, чем это может обернуться.
- ...Пятьдесят девять, шестьдесят... - наконец произнес Лоуэр. Достаточно. Ну-ка, ну-ка. - И он высвободил трубку, положил на пол, умело прижал палец к сосуду матери и выдернул перо. Я вытащил перо из руки девушки, и затем мы принялись бинтовать ранки, чтобы прекратить кровотечение.
- Вот и все, - сказал Лоуэр с удовлетворением. - Как ты себя чувствуешь, моя милая?
Она потрясла головой и раза два глубоко вздохнула.
- Все словно кружится, - сказала она слабым голосом. - А так хорошо.
- Отлично. Ну, посиди пока спокойно. - И он нагнулся над матерью. Никаких изменений, - сказал он. - Как по-вашему?
Я покачал головой:
- Не лучше и не хуже. Но, разумеется, нужно время, чтобы молодая кровь оказала свое действие.
- Каким бы оно ни было, - пробормотал Лоуэр.