И я мечусь в страхе. Вокруг меня животворящие силы неба и земли.Ая
не вижу ничего, кроме всепожирающего и все перемалывающего чудовища.
21 августа
Напрасно простираю я к ней объятия, очнувшисьутромоттяжкихснов,
напрасно ищу ее ночьювсвоейпостели,когдавсчастливоминевинном
сновидении мне пригрезится,будтоясижувозленееналугуиосыпаю
поцелуями ее руку. Когда же я тянусь к ней,ещеодурманенныйдремотой,и
вдруг просыпаюсь, - поток слез исторгается из моего стесненного сердца, ия
плачу безутешно, предчувствуя мрачное будущее.
22 августа
Это поистине несчастье, Вильгельм! Мои деятельные силы разладились, и я
пребываю в какой-то тревожной апатии, не могу сидеть сложа руки, но и делать
ничего не могу. У меня больше нет ни творческоговоображения,нилюбвик
природе, икнигипротивнымне.Когдамыпотерялисебя,вседлянас
потеряно... Право же, иногда мне хочется быть поденщиком, чтобы, проснувшись
утром, иметь на предстоящий день хоть какую-тоцель,стремление,надежду.
Часто, глядя, как Альберт сидит,зарывшисьпоушивделовыебумаги,я
завидую ему и, кажется, был бы рад поменяться с ним. Сколько раз ужбылоу
меня поползновение написать тебе и министру и ходатайствоватьоместепри
посольстве, в чем, по твоим уверениям, мне не было бы отказано. Яисамв
этом уверен: министр с давних пор ко мне расположен и давноуженастаивал,
чтобы я занимался каким-нибудь делом!Яношусьсэтоймысльюнекоторое
время. А потом, как подумаю хорошенько да вспомнюбаснюоконе,который,
прискучив свободой, добровольно дал себя оседлать и загнать до полусмерти, -
тут уж я совсем не знаю, как быть! Милый друг, что,еслитолькотягостная
душевная тревога вынуждает меня жаждать перемен и всеравноповсюдубудет
преследовать меня?
28 августа
Без сомнения, будь моя болезньисцелима,толькоэтилюдимоглибы
вылечить ее. Сегодня день моего рождения. Рано утром я получаю сверточекот
Альберта. Раскрываю его ипреждевсегонахожуодинизрозовыхбантов,
которые были на Лотте, когда мы познакомились, и которые я не разпросилу
нее. К этомубылиприложеныдвекнижечкивдвенадцатуюдолюлиста-
маленький Гомер в ветштейновском издании, которое я давноискал,чтобыне
таскать с собой на прогулку эрнестовские фолианты. Видишь, как они угадывают
мои желания и спешат оказать мелкие дружеские услуги,втысячуразболее
ценные, нежели пышные дары, которые тешат тщеславие даятеля и унижают нас. Я
без конца целую этот бант, вдыхая воспоминание о счастье, которымнаполнили
меня те недолгие, блаженные, невозвратимые дни. Так уж водится, Вильгельм, и
я не ропщу; цветы жизни одна лишь видимость. Сколькоизнихоблетает,не
оставив следа! Плоды дают лишь немногие, и еще меньше созревает этих плодов!
А все-таки их бывает достаточно, и что же... брат мой,неужтомыпрезрим,
оставим без внимания зрелые плоды, дадим им сгнить, не вкусив их!
Прощай! Лето великолепное! Часто я взбираюсь на деревья в плодовом саду
у Лотты и длинным шестом снимаю с верхушки спелые груши, а Лотта стоит внизу
и принимает их у меня.
Так уж водится, Вильгельм, и
я не ропщу; цветы жизни одна лишь видимость. Сколькоизнихоблетает,не
оставив следа! Плоды дают лишь немногие, и еще меньше созревает этих плодов!
А все-таки их бывает достаточно, и что же... брат мой,неужтомыпрезрим,
оставим без внимания зрелые плоды, дадим им сгнить, не вкусив их!
Прощай! Лето великолепное! Часто я взбираюсь на деревья в плодовом саду
у Лотты и длинным шестом снимаю с верхушки спелые груши, а Лотта стоит внизу
и принимает их у меня.
30 августа
Несчастный! Ужели я так глуп? Ужели продолжаю обманывать себя?Кчему
приведет эта буйная, буйная страсть? Я молюсь ей одной, воображение вызывает
передо мной лишьееобраз,всенасветесуществуетдляменялишьв
соединении с ней. Сколько счастливых минут при этом переживаю я, но вконце
концов мне приходится покидать ее! Ах, Вильгельм!Еслибытызнал,куда
порой влечет меня сердце!
Когда я посижу у нее часа два-три, наслаждаясьеекрасотой,грацией,
чудеснымсмысломееслов,чувствамоимало-помалудостигаютвысшего
напряжения, в глазах темнеет, я почти не слышу,что-тосжимаетмнегорло
убийственной хваткой, а сердце болезненнымиударамистремитсядатьвыход
чувствам и лишь усиливает их смятение, - Вильгельм,втакиеминутыяне
помню себя. И если порой грусть не берет верх и Лотта неотказываетмнев
скудном утешении выплакать мою тоску, склонясь над ее рукой, - тогда я рвусь
прочь на простор. Тогда я бегаю по полям, илучшаямояотрада-одолеть
крутой подъем, проложить тропинку внепроходимойчаще,продираясьсквозь
терновник, напарываясь на шипы. После этого мне становится легче,чуть-чуть
легче. Иногда от усталости и жажды я падаю в пути, иногда глубокой ночью при
свете полной луны я сажусь в глухом лесунасогнувшийсясук,чтобыдать
немножкоотдыхаизраненнымногам,апотомпередрассветомзабываюсь
томительным полусном! - Ах, Вильгельм, пойми, что одинокая келья,власяница
и вериги были бы теперь блаженством для моей души. Прощай! Я невижуиного
конца этим терзаниям, кроме могилы!
3 сентября
Мне надо уехать! Благодарю тебя, Вильгельм, за то,чтотыпринялза
меня решение и положил конец моим колебаниям. Две недели ношусь я смыслью,
что мне надо ее покинуть. Надо уехать. Она опять гостит в городе уподруги.
И Альберт... и... мне надо уехать!
10 сентября
Что это была за ночь!Теперьявсеспособенснести,Вильгельм.Я
никогда больше ее не увижу! Ах, если бы мог я броситься тебенашею,друг
мой, чтобы в слезах умиления излить все чувства, теснящиегрудь!Авместо
этого я сижу тут, с трудом переводя дух, стараюсь успокоиться и жду утра,-
лошадей подадут на рассвете.
Ах, она спит спокойно и не подозревает, что никогда больше неувидится
со мной. У меня хватило силы оторваться от нее, не выдав своихнамеренийв
двухчасовой беседе.