Привидееемне,каквсегда,
сделалось немножко веселее на душе, я не ушел и всталпозадиеекреслаи
только черезнекотороевремязаметил,чтоонаговоритсомнойменее
непринужденно, чем обычно, и как-то смущена. Это меняпоразило."Неужтои
она такая же, как все?" - подумал явобиде,ирешилуйти,ивсе-таки
остался, потому что не хотел этому верить, искал ей оправдания,иждалот
нее приветливого слова, и... кто его знает, почему еще. Темвременемгости
съезжались. Барон Ф. во всей амуниции из коронационной поры Франца I, гофрат
Р., которого здесьтитулуютinqualitateгосподиномфонР.,сглухой
супругой и другие, не исключая и оборвыша И., подправляющего свойустарелый
гардероб новомодными заплатами. Гости валят толпой, я беседую кое скемиз
знакомых,всеотвечаюткрайнелаконически.Яничегонепонимал...и
занимался исключительно моейприятельницейБ.Яневидел,чтоженщины
шушукались между собой на другом конце залы, что потом стали перешептываться
и мужчины, что госпожа фон С. говорила сграфом(всеэторассказаламне
впоследствии фрейлейн Б.), после чего граф направился ко мне и увлек меняв
амбразуру окна.
"Ведь вам известны наши дикиенравы,-сказалон.-Явижу,что
общество недовольно вашим присутствием. Я ни в коем случае не хотел бы..."
"Ваше превосходительство, - перебил я, - простите меня, ради бога;мне
давно следовало догадаться самому, но, я знаю, вы извините мою оплошность...
Я сразу же собрался откланяться,нонекийзлойгенийудержалменя",-
добавил я с улыбкой, отвешивая поклон. Граф сжалмнерукисгорячностью,
которой было сказано все. Я незаметно покинул пышное общество, вышел, селв
кабриолет и поехал в М. посмотреть с холма на закатсолнцаипочитатьиз
моего любимого Гомеравеликолепнуюпесньотом,какУлиссбылгостем
радушного свинопаса. И все было отлично.
Возвращаюсьявечеромкужину;втрактиреосталосьоченьмало
посетителей; они играли в костинауглустола,откинувскатерть.Вдруг
появляется добрейший Аделин, увидев меня, снимает шляпу, подходит комнеи
спрашивает шепотом: "У тебя была неприятность?" - "У меня?.."-говорюя.
"Да как же, граф выставил тебя вон". - "Черт с ним и совсеми,ярадбыл
очутиться на свежем воздухе",-ответиля."Хорошо,чтотытаклегко
принимаешь это. Одно мне досадно: об этом уже толкуют повсюду".Туттолько
эта история задела меня за живое. Мне казалось, что всякий, ктоприходилк
столу и смотрел на меня, только потому на меня и смотрит. И я злился.
А уже сегодня, куда я ни пойду, всюду меня жалеют, завистникижемои,
по слухам, торжествуют и говорят: "Вот до чего доводитзаносчивость,когда
люди кичатся своим ничтожным умишком и считают, что им все дозволено",-и
тому подобный подлый вздор.
От всего этого впору всадить себе в сердценож.
Что бы ни толковали о независимости, а хотел бы я видетьчеловека,который
спокойно слушал бы, как бездельники, имея против него козырь, судачат о нем;
если их болтовня пустая, тогда, конечно, можно пренебречь ею.
16 марта
Все взялись меня бесить. Сегодня я встретил фрейлейн Б. набульвареи
не мог удержаться, чтобы не заговоритьсней,икактолькомынемного
отдалились от общества, выразил ей мою обиду на тогдашнее ее поведение. "Ах,
Вертер; - задушевным тоном сказала она, - можнолитакистолковыватьмое
замешательство, зная мою душу! Что я выстрадала из-за вас с той минуты,как
вошла в залу! Я все предвидела и сотни раз порываласьпредупредитьвас.Я
знала, что эти особы С. и Т. со своими мужьями скорееуедут,чемпотерпят
ваше общество; я знала, что граф не может ссориться с ними. А теперь сколько
шуму!" - "Что вы, фрейлейн?" - спросил я,скрываяиспуг,мневспомнилось
все, о чем рассказывал третьего дня Аделин, и меня точно кипяткомобдалов
этот миг. "Чего мне это стоило!" - сказала добрая девушка, и слезы выступили
у нее на глазах. Я не мог больше владеть собой, я готов был броситьсякее
ногам. "Объяснитесь же!" - вскричал я. Слезы заструились у нее пощекам;я
был вне себя; она отерла слезы, не скрывая их. "Вы ведь знаете моютетушку,
- заговорила она, - тетушка тоже была там, и какими же глазами смотрелаона
на происходящее! Вертер, вчера вечером и нынче утром мне пришлосьвытерпеть
целую проповедь из-за моего знакомства с вами,пришлосьслушать,каквас
порочат, унижают, и нельзя было по-настоящему вступиться за вас".
Каждое слово,точноострыйнож,вонзалосьмневсердце.Онане
чувствовала, насколько милосерднеебылобыскрытьвсеэтоотменя,а
вдобавокещеприсовокупила,чтотеперьсплетнямнебудетконцаи
определенного сорталюдинеперестанутторжествоватьизлорадствовать,
считая, что я по заслугам наказанзасвоюзаносчивость,запрезрениек
ближним.
Ах, Вильгельм, каково быломнеслушатьэтислова,сказанныетоном
искреннейшего участия! Я был подавлен, и до сих пор во мне кипитярость.Я
хотел, чтобыкто-нибудьосмелилсяоткрытоброситьмнеупрек,тогдая
проткнул бы наглеца своей шпагой; вид крови успокоил бы меня.Ах,ясотни
раз хватался за нож, чтобыоблегчитьдушу;рассказывают,чтосуществует
такая благородная порода коней, которые по инстинкту прокусывают себевену,
чтобы легче было дышать, когда их чересчур разгорячат изагонят.Мнетоже
часто хочется вскрыть себе вену и обрести вечную свободу.
24 марта
Я подал двору прошениеоботставкеинадеюсьполучитьее,авам
придется простить мне, что я не испросил на то вашего дозволения. Явочто
бы то ни стало хочу уехать и знаю наизусть вседоводы,которыевыбудете
приводить,чтобызаставитьменяостаться,апотому.