Следствий,получивших свое началов альковахизапологамикоролевских
постелейиналоживших отпечатокна событиямировой истории,существенно
больше, чем обычно считают. Но едва ли в каком-либо другом случае логическая
цепочкамеждуглубоко личнойпричиной и всемирно-историческимследствием
стольоднозначнаиочевидна, какв этой интимной трагикомедии,илюбая
характерологическая повесть о Марии Антуанетте станет лживой, если замолчать
событие,котороесамакоролеваназвала "articleessentiel"-основным
пунктом своих тревог и надежд.
Иеще:действительнолинарушаетсятайна, еслисвободнои честно
говорят о долголетней супружеской несостоятельности Людовика XVI? Конечно же
нет.ТолькообществоXIXстолетиясосвоейболезненной чопорностьюв
отношенииморально-сексуальныхтемпревращаетсявстыдливуюмимозу при
всякой попытке открытого обсуждения физиологических проблем. В XVIII же веке
и ранееподобные вопросы - состоятельность короля как супруга,способность
королевы родитьребенкаилиее бесплодие- имелинечастный,а важный
политический,государственные характер, поскольку касались наследования,а
тем самымсудьбыстраны;постель стольжеявнобыласвязанас бытием
человека, как и купель или гроб. В письмах Марии Терезии и Марии Антуанетты,
проходящих через руки архивариев и копиистов, императрица Австрии и королева
Франции совершенносвободнообсуждают во всехподробностяхэтостранное
супружество.КрасноречивоописываетМарияТерезиядочерипреимущества
брачноголожа, намекает, какследует умело использоватьлюбую возможность
дляинтимногоединения;дочь всвоюочередьсообщаето появленииили
задержкемесячных недомоганий, о несостоятельностисупруга,о каждом"un
petitmieux"* и, наконец, стриумфомобеременности. Однажды даже автору
"Ифигении", самому Глюку, доверяется передать интимные новости, поскольку он
покидает Париж раньше курьера: в XVIII веке естественные вещи воспринимались
совершенно естественно.
Если бы обо всех этих бесплодных попытках знала одна лишь мать! Нет, об
этом судачат все камеристки,все придворные дамы,все кавалерыи офицеры,
знают об этом слуги и прачки Версаля, даже за своим столом королю приходится
терпеть порой грубые шутки. Кроме того, поскольку способность Бурбона зачать
наследникапредставляетсобойфактвысокойполитическойважности,все
иностранныедворыпроявляютк этому вопросу особый интерес.В донесениях
прусского,саксонского,сардинскогопосланниковизлагаютсяподробности
деликатногодела:самыйревностныйсрединих,графАранда,испанский
посланник,подкупаетприслугу, стемчтобы онаосматриваладажебелье
королевского ложа, дабыс максимальной достоверностьюустановить свершение
некоего события физиологического свойства. Короли и князья Европы на раутах,
закарточным столом, в письмах смеются надсвоим незадачливым собратом; не
только вВерсале- вовсемПариже супружескаянесостоятельностькороля
является секретом полишинеля.
Секрет этот обсуждается на улицах, памфлеты на
эту тему передаются из рук в руки, а сназначением Морепа первым министром,
ко всеобщему развлечению, распространяется бойкий куплет:
Был Морепа - сморчок, был старикашка хил.
Король сказал словцо, и вот он - полон сил.
Как песенки припев, долдонит старикан:
"Таких же перемен желаю, сир, и Вам!"
Но то, что звучит забавно,вдействительности имеет роковой и опасный
смысл.Ибоэтисемьлетнесостоятельностиформируютв духовномплане
характеры короляи королевы иведут к политическим следствиям, которыхне
понять без учета этого факта. Судьба брака перерастает в судьбу мира.
***
Не знай мы этих интимных недостатков, нам прежде всего был бы непонятен
духовныйнастрой ЛюдовикаXVI. Ибо егоманера держатьсебя прямо-такис
клинической однозначностью полностью соответствует всем типическим признакам
комплекса неполноценности,обусловленного половойслабостью. Как в глубоко
личнойжизни, так ивжизнигосударственного деятеляэтомучеловекус
заторможенными реакцияминедостает сил для творческих действий. Он не умеет
показать себя с выгодной стороны, не может проявить своюволю, настоятьна
своем. Неуклюже иробко, какбы тайносконфуженный,он избегаетвсякого
общества,вособенностиобщениясженщинами,ибоэтотпосуществу
порядочный,прямойчеловек знает,что егонесчастьеизвестно каждомув
Версале, и потому ироническая усмешка посвященного пугает его до полусмерти.
Иногда, собраввсе свои силы,онпытаетсяпоказать своюзначительность,
создать иллюзиюмужественности.Но при этом всегда немножкопересаливает,
становится грубым, резким, даже жестоким (характерная попытка спрятатьсвою
сущность захвастливымвыпячиваниемфизическойсилы).Новсеэтотак
топорно,так примитивно, чтоникто не верит ему.И никогда не удается ему
свободное,естественноеповедениечеловека,обладающегочувством
собственногодостоинства, поведение, полное величия. И вызвано это тем, что
в спальне он не мужчина, поэтому-топеред другими ему неудаетсяпоказать
себя королем.
То обстоятельство,чтопри всемэтом его личныесклонности являются
склонностяминастоящегомужчины(охота,тяжелыйфизическийтруд-во
внутреннихпокояхдворцаунего хорошо оборудованнаякузница,токарный
станоккороляможно увидеть инынче), нивкоеймеренепротиворечит
клиническойкартине, напротив,подтверждает ее.Ибокак раз тот, ктоне
вяляется мужчиной, непроизвольно любит представляться мужественным, тот, кто
вынужденскрывать своюслабость,охотно козыряет передлюдьми видимостью
силы. Когда он на взмыленном коне часамипреследует в лесной чащобе кабана,
когдаону наковальнидополногоизнеможениянапрягаетсвоимускулы,
сознаниефизическойсилы сглубокимудовлетворением компенсируеттайную
слабость:словноГефестпосленеудачуВенеры,находитонрадости в
саомзабвенномфизическомтруде.