Правая нога неудачно опустилась на самый край ступени и соскользнула. Я потерял равновесие, чуть не упал, бросил свое тело вперед и с силой врезался в стену, но на ногах все же устоял.
Оказавшись на площадке и давя каблуками фарфоровые осколки собственного лица, я резко развернулся вокруг своей оси, готовый отразить нападение.
В меня полетело обезглавленное тело куклы в черном. Я нырнул, и она пролетела над моей головой, врезавшись в стену позади меня Подняв голову, я направил ствол пистолета на верхние ступени лестницы, но стрелять было не в кого.
Складывалось впечатление, что кукла сама оторвала у себя голову, швырнула ее в меня, а затем метнулась в мою сторону через лестничный пролет.
Огни на первом этаже дома погасли.
В наступившей темноте я почувствовал запах гари.
15
Пошарив рукой в кромешной тьме, я наконец нащупал поручень лестницы, вцепился в гладкое дерево потной ладонью и стал спускаться по второму лестничному пролету, который вел в прихожую.
Меня охватило странное чувство, будто темнота вокруг меня клубится, извивается кольцами, но затем я понял, что движется не мрак, а воздух – ленты горячего воздуха, которыми, словно червями, заполнился лестничный пролет.
Почти сразу же вслед за этим снизу на лестницу потянулись стебельки отвратительно пахнущего дыма, которые мгновением позже превратились в щупальца, а затем стали мощным потоком. Самого дыма я не видел, но мне казалось, что его можно потрогать рукой. Он обволакивал меня, как какая-нибудь гигантская водяная лилия обволакивает ныряльщика. Кашляя и широко разевая рот, я кинулся в обратном направлении – наверх, надеясь спастись через одно из окон второго этажа – любое, кроме того, что находилось в ванной и возле которого меня поджидала Анджела.
Я вернулся на лестничную площадку, поднялся на несколько ступенек по верхнему пролету и тут был вынужден остановиться. Сквозь слезы от дыма и сквозь клубы его самого я увидел наверху какой-то колеблющийся свет.
Пожар.
Дом подожгли одновременно с двух сторон – снизу и сверху. Сумасшедшие детишки продолжали свою игру, но теперь мне казалось, что их здесь не один и не два, а намного больше. Я припомнил своих многочисленных преследователей, которые словно из-под земли выросли на заднем дворе похоронного бюро, будто Сэнди Кирк обладал способностью поднимать мертвецов из могил.
Я вновь кинулся вниз по ступеням – к глотку спасительного воздуха. Я обязательно найду его, и именно там, внизу, поскольку дым и пламя всегда поднимаются вверх, оставляя внизу чистый воздух, которым они и питаются.
Каждый вдох вызывал у меня новый приступ кашля, заставлял задыхаться и из-за этого бояться еще больше. Поэтому я задерживал дыхание до тех пор, пока не оказался в прихожей. Там я упал на колени и, распластавшись на полу, сумел наконец вдохнуть. Воздух был горячим и отдавал горечью, но все в мире относительно, и сейчас он показался мне более живительным, нежели ласковый бриз с Тихого океана.
Однако я не мог позволить себе валяться на полу и ожидать мучительной смерти от удушья. Я провел в таком положении ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы, прочищая легкие, сделать несколько глубоких вдохов и отплеваться от попавшей в рот гари.
Затем я поднял голову, желая выяснить, на каком расстоянии от пола держится спасительный слой воздуха. Не очень высоко – сантиметров на десять-пятнадцать. Тем не менее этого скудного воздушного запаса должно было хватить мне на то время, пока я буду выбираться из дома.
Хорошо хоть не загорелся ковер, иначе я был бы лишен и этого.
Свет в доме по-прежнему не горел, клубы дыма заполняли все пространство. Ожесточенно работая руками и ногами, я по-пластунски пополз в том направлении, где, по моим расчетам, должна была находиться входная дверь – ближайший ко мне выход из дома.
Вскоре я на что-то наткнулся, и, судя по всему, это был диван. Значит, я сбился с правильного курса по крайней мере на девяносто градусов, прополз под аркой и оказался в гостиной.
Теперь, находясь в пространстве относительно чистого воздуха возле самого пола, я уже видел, что густая пелена дыма подсвечивается оранжевыми сполохами огня. Так выглядит гроза, когда ее наблюдаешь сверху, через иллюминатор самолета. Поскольку я находился в лежачем положении, зеленое ковровое покрытие выглядело широкой, уходящей вдаль лужайкой, которую освещают далекие зарницы. А узкая полоса животворного воздуха под сплошной пеленой дыма показалась мне каким-то новым миром, куда я попал, шагнув в дверь, ведущую в другое измерение.
Мутные вспышки пламени были, однако, недостаточно яркими, чтобы с их помощью я мог определить, в какую сторону ползти. Стробоскопическое мерцание еще больше сбивало меня с толку, к тому же усиливая страх.
До тех пор пока не было видно самого пламени, я успокаивал себя тем, что оно еще далеко, что горит где-то в глубине дома, но теперь притворяться перед самим собой стало уже невозможно. Всматриваться в пламя тоже не имело смысла. Это лишь усиливало мой страх и не давало никаких подсказок: я не мог определить, горит ли огонь в нескольких сантиметрах или в нескольких метрах от меня, приближается ли он ко мне или удаляется.
Либо начало сказываться пагубное действие дыма, попавшего в мои легкие и я утратил чувство времени, либо поджигатели использовали бензин, но мне казалось, что огонь распространяется с немыслимой быстротой.
Полный решимости вернуться в прихожую, я несколько раз судорожно глотнул ставший еще более горьким воздух и снова пополз, отталкиваясь от ковра локтями, а затем подтягивая тело. То и дело я ударялся об углы мебели. Вскоре с силой врезался головой в кирпичную стенку камина. Я находился еще дальше от прихожей, нежели прежде. Но не лезть же мне в камин, а затем через трубу и на крышу, словно Санта-Клаус, который возвращается к своим саням!
Я почти ослеп. Невыносимая головная боль раскалывала мой череп по диагонали – от левой брови к правой части затылка. Глаза щипало от дыма и ручейков соленого пота. Меня больше не тошнило, но зато я все время давился от омерзительных струек дыма, которые уже вились даже здесь, у самого пола. Мне начинало казаться, что я не выживу.
Я изо всех сил напрягал память, пытаясь вспомнить, где располагался камин по отношению к входной арке, затем пополз под углом от камина и… уткнулся головой в стену.
Мне казалось абсурдным то, что я не могу найти выход. В конце концов, это был не дворец, не особняк с сотней комнат, а всего лишь скромный провинциальный дом. Ни один, даже самый ушлый, риэлтер на свете не смог бы разрекламировать его в качестве жилища, достаточно просторного для принца Уэльского и всей его свиты.
Время от времени в выпусках вечерних новостей дикторы рассказывают о жертвах пожаров, и вы каждый раз удивляетесь тому, почему жившие в загоревшемся доме люди не могли спастись, находясь всего лишь в нескольких метрах от окна или двери. Если, конечно, в тот момент они не были в стельку пьяны, не находились под действием наркотиков и не были до такой степени глупы, чтобы кидаться в огонь ради спасения котенка Мохнатика. Впрочем, думать так было с моей стороны неблагодарностью, поскольку нынешней ночью я сам был спасен как раз кошкой. Но теперь мне было понятно, как гибнут люди во время пожаров: дым и клубящаяся вокруг темнота не хуже выпивки или наркотиков делают их беспомощными, и чем дольше они дышат отравленным воздухом, тем хуже начинают соображать, пока вообще не утратят способность ориентироваться.
Когда я поднимался на второй этаж, чтобы посмотреть, что случилось с Анджелой, меня самого удивило собственное спокойствие и самообладание. И это при том, что я в любой момент мог столкнуться с безжалостными убийцами. Надувшись, как индюк, преисполнившись гордости за самого себя, я испытывал даже удовольствие при мысли о том, как отважно я противостою опасности.
Как быстро все может измениться! Прошло всего десять минут, и жизнь жестоко доказала мне, что в моей душе не было и сотой доли уверенности, присущей Бэтмену, и я не предназначен для того, чтобы крутить роман со смертью.
Неожиданно вынырнув из зловещей пелены, ко мне что-то прикоснулось, ткнувшись сначала в подбородок, а потом в шею. Что-то живое! На «стометровой цирко-мозговой арене» моего воображения незамедлительно возникла очередная кошмарная картина: оживленная с помощью каких-то заклинаний вуду, ко мне подползает Анджела Ферриман и запечатлевает на моей шее холодный кровавый поцелуй. Последствия кислородного голодания сказывались так сильно, что даже такой придуманный мной ужас не сумел прочистить мои мозги.
Я непроизвольно нажал на курок.
Слава богу, я промахнулся, поскольку, как только умолк грохот выстрела, я сразу же узнал холодный нос и теплый язык моей единственной и неповторимой собаки, моего верного друга и спутника, моего Орсона.
«Привет, парень», – хотел сказать я, но вместо слов прозвучало какое-то хриплое карканье.
Орсон лизнул меня в лицо. Из пасти барбоса пахло не очень-то приятно, но я не мог осуждать его за это.
Я не переставая моргал, пытаясь разогнать пелену перед глазами, а оранжевый свет тем временем пульсировал в клубах дыма гораздо ярче, нежели прежде. Даже мохнатая морда Орсона, прижатая к ковру совсем близко от моего лица, казалась мне всего лишь расплывчатым пятном.
Тут я сообразил, что, если пес сумел войти в дом и отыскать меня, он сможет точно так же вывести меня отсюда раньше, чем на мне загорятся джинсы, а на нем – шерсть.
Собравшись с силами, я кое-как поднялся на дрожащие ноги. К горлу снова подкатила тошнота, но на сей раз мне удалось подавить ее.
Плотно закрыв глаза и стараясь не обращать внимания на обдавшую меня волну жара, я нагнулся и вцепился в толстый кожаный ошейник Орсона. Это было несложно, поскольку пес жался к моим ногам.
Орсон держал голову низко опущенной к полу, чтобы иметь возможность дышать. Я же задерживал дыхание и с трудом терпел щипавший ноздри дым, пока пес вел меня через пылающий дом. Он выбирал такой маршрут, чтобы я как можно реже натыкался на мебель, и я не имел ни малейшего представления, гордился ли он собой в эти страшные, трагичные мгновения.
Врезавшись лицом в притолоку, я чудом не выбил себе ни одного зуба. И все же на протяжении этого недолгого путешествия я непрерывно благодарил господа за то, что он решил испытать меня ХР, а не слепотой.
Мне уже стало казаться, что если я сейчас же не упаду на пол и не сделаю хотя бы одного глотка воздуха, то потеряю сознание, но в этот момент я почувствовал на своем лице прохладное дуновение, а когда открыл глаза, то обнаружил, что могу видеть. Мы находились на кухне, до которой огонь еще не успел добраться.
Здесь не было и дыма, поскольку ветер, врываясь в открытую дверь, выдувал его в столовую.
На столе по-прежнему стояли три церковных свечи в подсвечниках из толстого рубинового стекла, два глубоких бокала и початая бутылка абрикосового бренди.
Растерянно мигая, я смотрел на этот уютный натюрморт. Мне вдруг показалось, что события последних нескольких минут – всего лишь кошмарный сон, а Анджела – живая и здоровая, в свитере своего покойного мужа – вот-вот войдет в кухню, сядет за стол и, долив себе в бокал, закончит свой удивительный рассказ.
Во рту у меня царила такая сушь, что я едва не прихватил с собой бутылку бренди, но затем вспомнил, что у Бобби Хэллоуэя всегда есть пиво, а это гораздо лучше.
Когда я уходил с кухни, дверь была надежно заперта, и я сомневаюсь, что Орсон при всей своей сообразительности сумел бы открыть ее. Хотя бы потому, что у него не было ключа. Было ясно, что убийцы покинули дом именно этим путем.
Оказавшись снаружи, я еще раз прокашлялся, чтобы окончательно избавиться от попавшего в легкие дыма, сунул «глок» в карман куртки и, вытирая взмокшие ладони о штанины, нервно окинул взглядом двор.
Тени от облаков плыли по залитой лунным светом лужайке, словно рыбы, резвящиеся под серебряной поверхностью пруда.
Кроме колеблющихся на ветру ветвей, не было заметно ни единого движения.
Ухватив велосипед за руль, я покатил его по направлению к увитому зеленью выходу со двора, а дойдя до него, обернулся и посмотрел на дом. Я ожидал, что он будет объят пламенем до самой крыши. К моему удивлению, снаружи пожар был почти незаметен. Лишь слабые отблески указывали на то, что огонь начинает взбираться по шторам двух окон второго этажа, а из вентиляционных отдушин под кровлей вились тонкие змейки белого дыма.
Если не считать непрекращающихся порывов ветра, в ночи царила противоестественная тишина. Мунлайт-Бей – маленький городишко, но и он обладает характерными для ночи звуками – то автомобиль проедет, то послышится мелодия какой-то далекой вечеринки, то мальчишка, практикуясь в игре на гитаре, забренчит, сидя на крыльце, то залает собака, то раздастся шуршание щеток поливальной машины, послышатся голоса гуляющих, смех старшеклассников, кучкующихся ниже по Эмбаркадеро-уэй, невдалеке от супермаркета «Миллениум», а время от времени ночь нарушает меланхоличный свист пассажирского поезда или загремит якорная цепь прибывшего к Оушн-авеню парома. Сейчас же вокруг нас с Орсоном царила такая тишина, словно мы находились посредине города призраков, затерянного в пустыне Мохаве.
Звук выстрела, который я случайно произвел, находясь в доме, был, очевидно, недостаточно громким, чтобы привлечь внимание тех, кто в этот час находился на улице.
Я торопливо шел за Орсоном сквозь увитый зеленью проход по направлению к выходу со двора, ощущая сладкий аромат жасмина и слушая, как негромко щелкают спицы велосипеда. Сердце мое билось в прежнем темпе. Пес поднялся на задние лапы, толкнул калитку передними, и она открылась. Этот его трюк был мне хорошо знаком. Бок о бок мы вышли на тротуар и быстро двинулись вдоль по улице, стараясь не припустить во весь опор.
Нам повезло – нас никто не заметил. Улица, насколько хватает глаз, была пуста: ни пешеходов, ни автомобилей.
Если бы кто-нибудь из соседей увидел меня выходящим из дома, который через несколько минут запылает, как свеча, это стало бы для шефа полиции Стивенсона лучшим подарком, поскольку у него появился бы законный повод объявить на меня охоту. А потом пристрелить «при сопротивлении во время ареста».
Я взобрался на велосипед и, опершись на одну ногу, чтобы удерживать равновесие, в последний раз оглянулся на дом. Ветер трепал листья огромных магнолий, и сквозь их ветви я увидел огонь уже в нескольких окнах на обоих этажах дома.
Исполненный горечи и возбуждения, любопытства и страха, я быстро ехал вдоль тротуара, мечтая поскорее оказаться на менее освещенной улице. Орсон громко шлепал лапами по асфальту сбоку от меня.
Мы удалились примерно на квартал, когда я услышал, как от страшного жара в доме Ферриманов стали взрываться оконные стекла.
16
Звезды в просветах между ветвями, лунный свет, пробивающийся сквозь сито листьев, огромные дубы, убаюкивающая темнота, кладбищенский покой, а для одного из нас – еще и волнующий запах прячущихся белок. Мы снова оказались на кладбище, примыкающем к церкви Святой Бернадетты.
Мой велосипед был прислонен к гранитному надгробию, которое венчала мраморная голова ангела.
Я сидел, без особого стеснения прислонившись спиной к другому надгробию, увенчанному крестом.
За несколько кварталов отсюда раздались, а затем внезапно умолкли сирены – это пожарные машины подъехали к пылающему дому Анджелы Ферриман.
Я не смог одолеть весь путь до дома Бобби Хэллоуэя, поскольку грудь мою раздирал судорожный кашель, который мешал мне крутить педали. Орсону тоже было тяжело бежать, и он пытался отделаться от запаха гари, ожесточенно чихая.
Изо всех сил откашлявшись, я сплюнул на корни ближайшего дуба сгусток черной сажи. Здешние жители слишком мертвые, чтобы обижаться. Оставалось лишь надеяться, что я таким образом не убью могучее дерево, пережившее двести лет землетрясений, ураганов, пожаров, насекомых, болезней и даже охватившую в последнее время Америку эпидемию возводить на каждом шагу мини-маркеты с непременным отделом по продаже пончиков.