Мы оба делали вид, что не боимся.
– Кто они?
Бобби хранил молчание, но я все же перемолчал его, и он наконец ответил:
– Точно не знаю.
Ответ был не слишком честным, но я решил по щадить друга.
Продолжая свое повествование, я, не желая нарываться на скепсис Бобби, не стал упоминать о кошке, которая вывела меня через дренажную трубу, но рассказал про коллекцию черепов, найденных мной на двух нижних ступеньках подземной лестницы. Я рассказал и о том, что увидел шефа полиции Стивенсона беседующим с лысым убийцей и как нашел пистолет у себя на кровати.
– Клевая пушка! – заметил он, с восхищением рассматривая «глок».
– Папа позаботился даже о лазерном прицеле.
– Класс!
Иногда Бобби кажется таким равнодушным и спокойным, что я начинаю сомневаться в том, что он вообще меня слушает. Такое случалось с ним и в детстве, но с годами он все чаще оказывается в подобной прострации. Я рассказываю ему о фантастических, без преувеличения сверхъестественных событиях, а он реагирует так, будто ему зачитывают сводку результатов баскетбольных матчей.
Я снова бросил взгляд за окно и подумал: а вдруг там, в ночи, кто-то держит меня в перекрестье прицела ночного видения, привинченного к стволу мощной винтовки? Нет, вряд ли. Если бы неизвестные враги намеревались прикончить нас, они сделали бы это, пока мы находились снаружи.
Затем я пересказал Бобби все, что произошло в доме Анджелы.
– Абрикосовое бренди, – поморщился он.
– Я выпил совсем чуть-чуть.
– Двух стаканов этого пойла хватит для того, чтобы начать задушевную беседу с толчком. – На жаргоне серферов это означало блевать.
К тому моменту, когда я рассказал о сцене в церковном подвале и о том, как Джесси Пинн третировал преподобного Тома, каждый из нас успел прикончить по три такое. Бобби разогрел еще парочку и поставил на стол.
Саша крутила по радио «Выпускной бал».
– Прямо-таки бенефис Криса Айзека, – хмыкнул Бобби.
– Это она для меня.
– Да уж понятно. Я и не думал, что Крис Айзек собственной персоной стоит возле пульта, приставив пистолет к ее виску, и требует крутить только его песни.
Последние такое мы доели в молчании.
Наконец Бобби все же решил задать вопрос по существу. Его заинтересовала одна из фраз, произнесенных Анджелой.
– Значит, она сказала тебе, что это была обезьяна и одновременно – не обезьяна?
– Насколько я помню, она сказала так: «Это была не обезьяна. Она только казалась обезьяной. И, конечно же, это была обезьяна. Была и не была – вот что с ней было не так».
– Все это звучит так, будто у Анджелы окончательно съехала крыша.
– Она выглядела растерянной, до смерти напуганной, но свихнувшейся не казалась. К тому же Анджелу убили именно для того, чтобы заткнуть ей рот, значит, в ее словах что-то было.
Бобби кивнул и отхлебнул пива. Он молчал так долго, что я наконец не выдержал и спросил:
– Ну и что дальше?
– Ты меня спрашиваешь?
– Не собаку же!
– Плюнь.
– Не понял.
– Забудь обо всем и живи спокойно.
– Я не сомневался, что ты скажешь именно это.
– А зачем тогда спрашивал?
– Бобби, возможно, смерть моей мамы была вовсе не случайностью.
– Не «возможно», а наверняка.
– И, возможно, рак, от которого умер папа, тоже не был случайным.
– Ты что, собираешься встать на тропу войны и превратиться в мстителя?
– Не всегда же этим людям будут сходить с рук убийства. Им не удастся бесконечно уходить от ответственности.
– Еще как удастся! Убийцы сплошь и рядом остаются безнаказанными.
– Но это не правильно!
– Я и не говорю, что это правильно. Просто так оно и есть.
– А ты не думал, Бобби, что жизнь состоит не только из серфинга, бокса, еды и пива?
– Я и не говорю, что это так, хотя к этому нужно стремиться – Что ж, – проговорил я, вглядываясь в темноту за окном, – по крайней мере я не наложил себе в штаны.
Бобби вздохнул и откинулся на стуле.
– Допустим, ты ждешь момента, чтобы поймать волну. На море штормит, в берег долбают здоровенные валы, и вот идет цепь семиметровок. Времени у тебя в обрез, но ты чувствуешь, что успеешь поймать гребень, и тем не менее ничего не предпринимаешь, а продолжаешь болтаться, как буек. Вот тогда можно сказать, что ты наложил в штаны. А теперь представь другую ситуацию: к берегу идет цепь десятиметровок – здоровенных сволочей, которые наверняка сшибут тебя с доски, швырнут на дно и заставят сосать водоросли.
У тебя есть выбор либо подохнуть, либо болтаться, как буек, в ожидании более подходящей волны. Ты выбираешь второе. Но ты не наложил в штаны, а проявил здравую рассудительность, которая необходима даже самому отчаянному серферу. А придурок, который лезет на волну, заранее зная, что не возьмет ее, что она его попросту размажет, – кто он? Козел!
Я был тронут этой тирадой. Подобное красноречие свидетельствовало о том, что Бобби не на шутку переживает за меня.
– Выходит, ты считаешь меня козлом?
– Пока еще нет. Все будет зависеть от твоих дальнейших действий.
– В таком случае я – будущий козел.
– Я бы сказал, что твой козлиный потенциал невозможно определить даже по шкале Рихтера.
Я с сомнением покачал головой.
– И все же эта волна не кажется мне десятиметровкой.
– Напрасно. Возможно, она даже покруче Метров на тринадцать потянет.
– Семь, не больше.
Бобби страдальчески закатил глаза. Похоже, единственным местом, где он рассчитывал узреть хотя бы крупицу здравого смысла, был его собственный череп.
– Судя по тому, что рассказала Анджела, все это каким-то образом связано с проектом, над которым работали в Форт-Уиверне.
– Она поднялась наверх, так как хотела мне что-то показать – какое-то доказательство своей правдивости. Нечто такое, что в свое время припрятал ее муж.
Что бы это ни было, оно сгорело в пожаре.
– Форт-Уиверн. Армия. Военные.
– Ну и что?
– Дело каким-то образом касается правительства, – задумчиво проговорил Бобби, – а правительство, братишка, это даже не десятиметровка. Это тридцатиметровка. Цунами.
– Но мы же в Америке!
– Жили когда-то.
– У меня есть долг.
– Какой еще долг?
– Моральный.
Вздернув бровь и пощипывая переносицу кончиками большого и указательного пальцев, с таким лицом, будто от моих слов у него разболелась голова, Бобби сказал:
– Мне кажется, если в вечерних новостях сообщат, что к нам приближается комета и вот-вот должна врезаться в Землю, ты немедленно напялишь свою кепку, темные очки и стартуешь в космическое пространство, чтобы выгнать мерзавку за пределы Галактики.
– Если только накануне не сдал кепку в химчистку.
– Козел.
– От козла слышу.
20
– Гляди сюда, – сказал Бобби. – Как раз сейчас с английского метеоспутника поступает информация.
Обработай ее, и сможешь узнать высоту любой волны в любой точке земного шара с точностью до нескольких сантиметров Бобби не стал включать свет в кабинете. Ему, а тем более мне, вполне хватало освещения от нескольких огромных мониторов установленных здесь компьютерных рабочих станций На экранах друг друга сменяли яркие цветные графики, карты, увеличенные снимки, сделанные со спутников, сводки метеорологической динамики в различных уголках мира.
Дитя компьютерного века – это не про меня, и я никогда им не стану. В темных очках – да еще несколько часов кряду – не очень-то посидишь перед монитором компьютера, который к тому же излучает ультрафиолет. Излучение не очень интенсивное, но, учитывая его кумулятивный эффект, с меня хватит и нескольких часов. Вот почему я всегда пишу от руки в обычном блокноте. Именно так рождаются статьи, которые я время от времени публикую, так родилась ставшая бестселлером книга, после которой в журнале «Тайм» появилась статья про меня и мою болезнь.
Эта уставленная компьютерами комната являлась центром «Серфкаста» – принадлежащей Бобби информационной службы. Ежедневно сотни одержимых серфингом подписчиков по всему миру получают по факсу сообщения с прогнозом высоты волн в самых разных концах света. «Серфкаст» имеет также собственную страничку в Интернете, а самые нетерпеливые могли позвонить по справочному телефону 900 и сразу же получить интересующие их сведения. Бобби имел еще четырех сотрудников, которые работали в разных концах Мунлайт-Бей на компьютерах, соединенных через модемы с этой комнатой, однако окончательный анализ информации и заключительный прогноз Бобби всегда делал только сам.
Ежедневно вдоль всего побережья Мирового океана на волнах катаются примерно шесть миллионов серферов, и примерно пять миллионов из них вполне довольны волнами высотой в два-три метра от подножия до гребня. Силы, заставляющие водяные валы перекатываться по поверхности океана, скрыты под поверхностью, на глубине до трехсот метров, и до конца 80-х было невозможно более или менее точно предсказать, где и когда стоит ожидать приличных трехметровок.
Серферы могли неделями – в прямом и переносном смысле – загорать на пляже, изнывая от мертвого штиля и не зная, что всего в сотне миль правее или левее по берегу море похоже на вельвет от стойкой и частой волны – именно такой, какая им нужна. Поэтому неудивительно, что большинство этих свихнувшихся на серфинге людей были готовы заплатить Бобби несколько баксов, чтобы со стопроцентной точностью узнать, где и когда они смогут всласть порезвиться на своих досках Теперь им не нужно было пассивно ждать, уповая на милость господа и Кахуны – покровителя серферов.
Несколько баксов… Да по одному только справочному телефону 900 ежегодно раздавалось восемьсот тысяч звонков по два доллара за звоночек! По иронии судьбы, прирожденный ленивец и одержимый серфер Бобби превратился в самого обеспеченного гражданина Мунлайт-Бей, хотя об этом мало кто знал, а самому Бобби на это было наплевать.
– Значит, так, – сказал он, плюхнувшись в кресло напротив одного из компьютеров, – прежде чем ты поскачешь спасать мир и тебе вышибут мозги, подумай об этом.
Орсон наклонил голову набок, уставившись на монитор, а Бобби принялся стучать по клавишам, вызывая новую информацию.
Большая часть оставшегося полумиллиона серферов предпочитала волны повыше – метров на пять, и около десяти тысяч были способны оседлать семиметровки. Но хотя таких сорвиголов насчитывалось меньше всего и они были опытнее всех других, именно им в первую очередь и были нужны прогнозы Бобби. Они жили и умирали только ради серфинга. Пропусти они появление эпических водяных чудовищ, в особенности у себя по соседству, на песке пляжа могла бы разыграться подлинная шекспировская драма.
– В воскресенье, – сообщил Бобби, продолжая тюкать по клавишам.
– В это воскресенье?
– Через две ночи, считая с сегодняшней, ты, наверное, предпочтешь находиться здесь. Здесь, а не в могиле – вот что я имею в виду.
– Идет хорошая волна?
– Потрясающая!
Возможно, три или четыре сотни серферов по всему миру обладают достаточно крепкими нервами, опытом и талантом для того, чтобы кататься на волнах выше семи метров, и уж совсем маленькая горстка людей – любителей играть со смертью – платит Бобби хорошие деньги, чтобы тот отслеживал волны-гиганты. Среди этих маньяков есть настоящие богачи, готовые лететь в любой конец света, чтобы бросить вызов штормовым волнам – настоящим монстрам высотой по десять и даже по четырнадцать метров. Чтобы оказаться на гребне такого гиганта, им нередко приходится прибегать к помощи вертолета, поскольку взобраться туда обычным порядком зачастую бывает невозможно.
Волны по десять и выше метров, причем нужной формы и с хорошим ходом, можно найти по всему миру примерно тридцать дней в году, причем чаще всего они появляются в наиболее экзотических районах. С помощью карт, спутниковых фотографий, метеорологической информации из самых разных источников Бобби способен предсказать их появление за два-три дня, и прогнозы его неизменно отличаются такой непогрешимостью, что на них не жаловался еще ни один – даже самый привередливый – клиент.
– Вот, – сказал Бобби, ткнув пальцем в контур волны на экране. Орсон подошел поближе, чтобы лучше видеть, а Бобби продолжал:
– Мунлайт-Бей, волна у оконечности мыса. Классная волна! Будет держаться в течение всего воскресенья – до самого заката.
Я моргнул, уставившись на экран.
– Это что же, четырехметровки?
– От трех до четырех, а местами – до четырех с половиной. Скоро дойдут до Гавайских островов, а потом пожалуют к нам.
– То-то, наверное, живчики будут?
– Еще какие! Идут к нам из большого шторма, который медленно проходит севернее Таити. Ветер к тому же будет с берега, так что получишь такие каташки, о которых даже не мечтал.
– Круто!
Бобби крутанулся на стуле и посмотрел на меня.
– Так на чем ты предпочитаешь прокатиться: на волне с Таити в воскресенье ночью или на цунами, который прет из Форт-Уиверна?
– На обоих.
– Камикадзе, – печально констатировал он.
– Слабак, – ответил я. На жаргоне серферов это означало то же, что и буек – человек, который болтается в воде и не может набраться духу, чтобы встать на волну.
Орсон вертел головой, глядя то на меня, то на Бобби, будто наблюдал за теннисным матчем.
– Дегенерат, – сказал Бобби.
– Тухлятина, – парировал я, что на нашем сленге было равнозначно слабаку.
– Засранец, – сказал он. В жаргоне серферов и в нормальном английском языке это означало абсолютно одно и то же.
– Насколько я понял, на тебя в этом деле рассчитывать не приходится?
Поднимаясь из кресла, Бобби сказал:
– В полицию с этим ты сунуться не можешь, в ФБР – тоже, поскольку они жрут из одной кормушки.
На что же ты рассчитываешь, надеясь хоть что-то разузнать о некоем секретном проекте Форт-Уиверна?
– Я уже кое-что разузнал – Следующее, что ты «разузнаешь», это каким именно образом тебя грохнут. Послушай, Крис, ты ведь не Шерлок Холмс и не Джеймс Бонд. Тебя в лучшем случае можно сравнить с Нэнси Дрю – дамочкой-детективом из детских книжек, которые мы читали с тобой в сопливом возрасте.
– Нэнси Дрю, между прочим, раскрывала все преступления, за которые бралась, и настигала всех мерзавцев, за которыми начинала охоту, – напомнил я. – Сравнение с таким безжалостным врагом преступности, как эта милая дама, делает мне честь.
– Камикадзе.
– Слабак.
– Дегенерат.
– Тухлятина.
Бобби негромко рассмеялся, разлохматил бороду пятерней и заявил:
– Меня от тебя тошнит.
– Взаимно.
Зазвонил телефон, и Бобби снял трубку.
– Привет, красавица. Я уже вконец ошалел от твоего Криса Айзека. Но так уж и быть, поставь специально для меня «Танец», о'кей? – Он протянул трубку мне. – Это тебя.
Мне нравится, как звучит голос Саши по радио. Он немного отличается от ее голоса в повседневной жизни – чуть глубже, мягче и кажется шелковистым. Он никого не может оставить равнодушным. Когда я слышу Сашу по радио, мне хочется в ту же секунду оказаться с ней в постели. Этот голос появляется у нее сразу же после того, как Саша переступает порог студии, и исчезает только тогда, когда она уходит с работы.
– Эта песня заканчивается через минуту, а перед следующей мне нужно немного поболтать, так что я – коротко. Недавно ко мне в студию приходил один человек. Искал тебя. Сказал, что ты ему очень нужен и речь идет о жизни и смерти.
– Кто такой?
– Не могу назвать его имя по телефону. Он взял с меня слово. Я сказала ему, что ты, наверное, у Бобби, но он не захотел ни звонить, ни ехать туда.
– Почему?
– Точно не знаю, но… Он очень нервничал. «Лишь я один – знакомец ночи». Ты понял, кого я имею в виду, Крис?
«Лишь я один – знакомец ночи».
Это была строчка из стихотворения Роберта Фроста.
Отец привил мне страсть к поэзии, а я заразил ею Сашу.
– Да, – откликнулся я, – по-моему, я знаю, о ком ты говоришь.
– Он хочет увидеться с тобой как можно скорее.
Говорит, что это вопрос жизни и смерти. Что происходит, Крис?
– Приближается большой серфинг, – ответил я. – В воскресенье, после полудня.
– Я не об этом.
– Понимаю. Об остальном расскажу позже.
– Большой серфинг… А я справлюсь?
– Четырехметровки.
– Ну, тогда я лучше посижу на берегу.
– Я люблю твой голос, – сказал я.
– Гладкий, как вода в заливе.
Саша повесила трубку, я тоже.
Хотя Бобби мог слышать лишь половину разговора – то, что говорил я, – сверхъестественная интуиция не подвела его и на сей раз.