Неужели и Майкл хочет последовать за ней в вечную тьму?..
При мысли о Нэнси Бен почувствовал в сердце почти физическую боль, подобную той, что пронзала его сломанную ногу, когда он пытался встать слишком резко. К счастью, Бен был молод – сломанные кости срослись быстро, и ему оставалось только надеяться, что молодость поможет и Майклу. Впрочем, Бен знал, что душевные раны не заживают порой годами и десятилетиями, а то, что Майкл измучен и изранен, его друг понимал очень хорошо. Майкл храбрился, пытался выглядеть беззаботным, но глаза выдавали его затаенную боль. Или лицо в конце рабочего дня… Или бескровные, плотно сжатые губы, которые начинали жалко дрожать каждый раз, когда Майкл терял над собой власть и позволял взгляду унестись куда‑то за окно, в бесконечное и пустое пространство, пронизанное яркими лучами летнего солнца.
Питер Грегсон и Нэнси, сидевшие на балконе ее новой квартиры, обменялись улыбками. Лицо Нэнси все еще было забинтовано, но глаза, смотревшие сквозь щелочки в повязке, смеялись. Руки ее теперь были свободны. Правда, они выглядели несколько по‑другому, но они сохранили свою изящную форму и были подвижны и легки.
С того места, где они сидели, была прекрасно видна вся бухта: мост Золотые Ворота находился слева, Алькатрас лежал справа, а прямо виднелся округ Марин. С другого конца вытянутого вдоль всего фасада балкона открывался красивый вид на восточную и южную часть города. Подобное расположение дома позволяло Нэнси любоваться в равной степени и восходами, и закатами, и она порой просиживала здесь целыми днями, благо с тех пор, как Питер снял для нее эту квартиру, погода была ясной и теплой.
– Ты меня совершенно избалуешь, Питер, – ответила Нэнси, с наслаждением потягиваясь.
– Ты этого заслуживаешь, – ответил он серьезно. – Кстати, хорошо, что напомнила… Я тебе кое‑что принес.
Нэнси выпрямилась в кресле и радостно захлопала в ладоши, словно маленькая девочка в ожидании подарка. Питер никогда не приходил к ней с пустыми руками. Это мог быть цветок, новый журнал, книга, смешная шляпка, прелестный платок из полупрозрачного газа или пара деревянных браслетов – вроде тех, которые Питер подарил ей после того, как закончил работу над ее руками. Эти небольшие знаки внимания были очень дороги Нэнси.
Но сегодня Питер, похоже, задумал что‑то совсем особенное. Когда он вошел, она сразу обратила внимание на большой сверток в его руках и догадалась, что Питер принес ей еще одну «пустяковину», однако вручать подарок он не спешил. Сверток остался лежать под зеркалом в прихожей, и заинтригованная Нэнси весь вечер сгорала от любопытства.
И вот теперь Питер поднялся с кресла и с таинственной улыбкой ушел в дом. Когда он вернулся, Нэнси заметила, что сверток не просто велик, но и довольно тяжел, и не ошиблась. Питер положил его ей на колени и чуть отступил назад.
– Что это, Питер? Какой тяжелый!.. Как камень. – Ей не терпелось поскорее развернуть сверток и узнать, что там.
– Да, это самый большой изумруд, который я только смог найти в ближайшей лавчонке, – с усмешкой сказал Питер.
– Сейчас посмотрим… – Нэнси развернула бумагу и охнула, увидев, что принес ей Питер. В коробке лежал очень дорогой фотоаппарат.
– Ах, Питер, ты просто гений! Какой замечательный подарок! – вырвалось у нее. – Но мне, право, неловко…
– Ничего особенного тут нет, – перебил Питер с неожиданной горячностью. – Кроме того, я рассчитываю, что ты отнесешься к этой штуке со всей серьезностью.
Они оба хорошо знали, как сильно беспокоило Нэнси то обстоятельство, что после аварии ей больше не хотелось рисовать.
Они оба хорошо знали, как сильно беспокоило Нэнси то обстоятельство, что после аварии ей больше не хотелось рисовать. И дело было не в искалеченных руках – Питер сумел полностью восстановить двигательные функции, так что после небольшой тренировки Нэнси могла бы вернуться к любимому занятию. Но она не хотела, вернее – не могла. Каждый раз, когда она задумывалась о красках и кистях, что‑то как будто останавливало ее. Ее старые картины, которые сиделки привезли из Бостона, так и остались нераспакованными и пылились в кладовке. Нэнси не хотелось даже смотреть на них, не говоря уже о том, чтобы создавать что‑то новое.
Другое дело – фотоаппарат.
В глазах Нэнси вспыхнул восторг и радостное нетерпение, и Питер мысленно поздравил себя с удачей. Похоже, он нашел правильное решение. Нэнси просто необходимо было новое дело, новые возможности, ибо прежние только будили в ней тяжелые воспоминания. И это было правильно – из старых кирпичей новый дом не построишь.
– Между прочим, – сказал Питер, прикидываясь равнодушным, – там внутри есть инструкция по пользованию этим аппаратом. Чертовски сложная штука! Во всяком случае, чтобы разобраться в ней, моего медицинского образования не хватило. Может, у тебя что‑нибудь получится.
– Гм‑м, посмотрим…
Нэнси достала из коробки инструкцию и углубилась в чтение. Время от времени она откладывала ее в сторону и принималась вертеть фотоаппарат в руках, чуть слышно бормоча что‑то себе под нос. Она была так поглощена этим занятием, что Питер подумал, уж не забыла ли она о нем. Он уже собирался напомнить Нэнси о своем существовании, когда она выпрямилась и небрежно взмахнула маленькой книжечкой.
– Это очень просто, Питер, – сказала она. – Смотри, если не хочешь пользоваться автоматикой, то вот это колесико устанавливает диафрагму…
Питер понял, что угодил в десятку, и, довольный, откинулся на спинку кресла. Прошло еще полчаса, прежде чем Нэнси снова вспомнила о нем. Она неожиданно подняла голову и посмотрела на него, и по ее глазам Питер понял, как она рада и благодарна ему.
– Это самый замечательный подарок, какой я когда‑либо получала, – с чувством сказала она. «Если не считать голубых бус, которые Майкл подарил мне на ярмарке», – мысленно добавила Нэнси, но тут же усилием заставила себя не думать о них. – А пленка? Ты принес пленку?
Питер заметил темную тень, промелькнувшую в ее глазах. Он уже привык к этим призракам прошлого, которые посещали Нэнси довольно часто, но тут он был бессилен. Впрочем, Питер был уверен, что со временем грустные мысли перестанут навещать ее.
– Конечно. – Наклонившись вперед, он достал из свертка, где, кроме фотоаппарата, лежали еще кое‑какие фотопринадлежности, маленькую коробочку с кассетой. – Разве я мог забыть про пленку?
– Нет, – произнесла Нэнси. – Ты никогда ничего не забываешь.
Она ловко вставила кассету в аппарат и принялась снимать сначала Питера, потом – бухту, потом – птиц, стайками пролетавших перед балконом.
– Фотографии скорее всего будут неудачными, но ведь это только начало… – извиняющимся тоном сказала она, поворачиваясь к нему, но Питер отрицательно покачал головой:
– Разве только те, где ты сфотографировала меня. У тебя все получится, Нэнси…
Он еще долго сидел и любовался ею, потом встал и, обняв Нэнси за плечи, увлек ее в комнату.
– У меня есть для тебя еще один сюрприз, Нэнси, – сказал он.
– Знаю, «Мерседес»! Я угадала, да?
– Нет. На этот раз я говорю серьезно. – Он с ласковой улыбкой поглядел на нее сверху вниз. – Я хочу познакомить тебя с одним своим другом.