Это совсем особенная женщина, Нэнси. Я уверен, она тебе понравится.
В первое мгновение Нэнси испытала какое‑то странное чувство, которое было подозрительно похоже на ревность, но что‑то в лице Питера подсказало ей, что ее опасения беспочвенны. Он, в свою очередь, почувствовал ее напряжение, но продолжал как ни в чем не бывало:
– Ее зовут Фэй Эллисон, мы вместе учились.
По‑моему она самый опытный психоаналитик на всем Западном побережье, а может быть – и в Штатах. Кроме того, Фэй очень интересный человек и надежный товарищ, и я не сомневаюсь, что она тебе понравится.
– И?.. – Беспокойство и любопытство сражались в Нэнси, и Питер успокаивающе улыбнулся.
– И… Я думаю, тебе будет полезно пройти курс психоанализа. Впрочем, мы с тобой уже об этом говорили.
– Ты считаешь, что со мной что‑то не так? – Нэнси опустила фотоаппарат и серьезно посмотрела на него.
– Ничего подобного. Ты поправляешься на удивление быстро, но… Тебе уже пора готовиться к возвращению в большой мир. С кем ты сейчас общаешься? Только со мной, с Гретхен и с Лили. Неужели тебе не хочется поговорить с кем‑то еще?..
«Хочется. С Майклом», – подумала Нэнси. Майкл был ее лучшим другом, но он был далеко. Пока же ей вполне хватало Питера.
– Я… я не знаю.
– Думаю, что, когда ты познакомишься с Фэй, ты больше не будешь колебаться. Она… – Его губы тронула легкая улыбка, которая заставила Нэнси испытать новый укол ревности. – Она настоящая болтушка, хотя для психоаналитика это не самое хорошее качество. Психоаналитик должен уметь слушать, но в твоем случае это не главное. Фэй очень искренний и добрый человек, и она очень тебе сочувствует.
– Она знает о… о том, что со мной случилось?
– Да, давно знает.
Фэй была у него в тот момент, когда из Бостона позвонил сначала Викфилд, а потом – Марион Хиллард, но Нэнси было вовсе не обязательно об этом знать. Питер и Фэй Эллисон были любовниками уже довольно давно; на протяжении десяти с лишним лет они то расходились, то сходились вновь, но в их отношениях товарищества и привязанности было гораздо больше, чем страсти.
– Сегодня во второй половине дня она зайдет на чашечку кофе. Ты не против? – спросил Питер, но Нэнси знала, что никакого особенного выбора у нее нет.
– Нет, нисколько, – ответила она, но настроение у нее сразу упало, и, накрывая в гостиной стол, Нэнси думала о том, что ей вовсе не хочется, чтобы в ее теперешней жизни появился какой‑то новый персонаж, в особенности – женщина. Настороженность, недоверие, чувство соперничества – все это не позволяло ей успокоиться.
Нэнси действительно очень волновалась, но только до тех пор, пока она не встретилась с Фэй Эллисон лицом к лицу. Как бы ни расхваливал ее Питер, никакие слова не могли подготовить Нэнси к тому, что она увидела и почувствовала. Фэй буквально излучала ласковое участие и тепло, от которого у каждого, кто ее видел, сразу становилось легче на душе.
Фэй была высокой блондинкой – настолько высокой и худой, что даже казалась несколько угловатой, но черты ее лица были мягкими и подвижными, глаза смотрели открыто и внимательно, и в них светилась готовность мгновенно откликнуться на шутку, рассмеяться, дать добрый совет. Вместе с тем в ней чувствовались и серьезность, и способность к искреннему состраданию, и Нэнси сразу ощутила, как ее напряжение спадает.
Питер пробыл с ними около часа, а потом ушел, оставив женщин вдвоем, и Нэнси нисколько об этом не жалела. Они говорили о Бостоне, живописи, Сан‑Франциско, детях, о медицинском колледже и тысяче разных вещей и при этом ни словом не обмолвились об аварии. Фэй без стеснения рассказывала о своей жизни, а Нэнси вспоминала кое‑какие случаи из детства и юности, которыми она не делилась еще ни с кем.
Нисколько не приукрашивая действительность, как она частенько делала в разговорах с Майклом, Нэнси описывала своей новой знакомой жизнь в сиротском приюте, какой она была на самом деле. Одиночество, бесконечные вопросы о том, кем были ее родители и почему они ее бросили, каково это – быть одной‑одинешенькой на всем белом свете, – все это она выкладывала без утайки.
А под конец, сама не зная почему, рассказала Фэй о своем договоре с Марион Хиллард. И Фэй не стала охать и ахать, не стала ни упрекать, ни бранить Нэнси; даже в том, как она слушала сбивчивую речь Нэнси, было столько понимания и участия, что мало‑помалу Нэнси справилась с собой, заговорила спокойнее. Сама не заметив как, она поделилась с Фэй мыслями и чувствами, которые занимали, а порой просто мучили ее на протяжении всей жизни, а не только последних четырех месяцев, и испытала от этого огромное облегчение.
Особенно она была рада тому, что могла рассказать кому‑то о сделке с матерью Майкла.
– Я не знаю, может быть, это покажется странным или глупым, но… – проговорила Нэнси, глядя на свою новую подругу с почти детской, наивной робостью. – Дело в том, что у меня никогда не было семьи. Моим самым близким человеком была мать‑настоятельница. Она была доброй, ласковой женщиной, но она относилась ко мне как… как бездетная тетка может относиться к своей племяннице. Что касалось Марион, то – вопреки всему, что я чувствовала, что я о ней знала от Майкла и от его приятеля Бена – я продолжала мечтать о том, что в конце концов я сумею ей понравиться, что мы станем друзьями и даже…
Глаза Нэнси неожиданно наполнились слезами, и она поспешно отвернулась.
– Ты надеялась, что она сможет заменить тебе мать?
Нэнси молча кивнула и, яростно заморгав, чтобы стряхнуть с ресниц слезы, хрипло рассмеялась.
– Ну разве это было не глупо?
– Совсем нет, – серьезно ответила Фэй. – Твое предположение вполне естественно. Ты была влюблена в Майкла, у тебя никогда не было своей семьи. То, что тебе хотелось, так сказать, «усыновить» его родных, и объяснимо, и понятно. Скажи только, именно поэтому тебе так больно вспоминать о вашем с Марион договоре?
– Да. Это было самое серьезное доказательство того, как она меня ненавидит.
– Ну, Нэнси, на твоем месте я бы не стала утверждать это так категорично. Все‑таки, что ни говори, миссис Хиллард многое для тебя сделала. Она отправила тебя к Питеру, оплатила лечение… – «Не говоря уже о том, – подумала Фэй, – что та же самая Марион Хиллард обеспечила девочке безбедное существование на все полтора‑два года, пока она будет лечиться».
– Но ведь все это она дала мне за то, что я отказалась от Майкла! Если бы я не согласилась отречься от него, стала бы она так… тратиться? Нет, Фэй, Марион просто купила меня. Она пожертвовала мною ради сына и ради… себя. Именно тогда я окончательно поняла, что всем моим мечтам насчет того, что когда‑нибудь у нас с ней будут близкие, дружеские отношения, не суждено сбыться никогда. И это было ужасно… – Нэнси поникла головой и печально вздохнула. – Что ж, в моей жизни были и другие потери, но я их пережила. Переживу и на этот раз.
– А ты помнишь своих родителей?
– Нет, совсем нет. Я была слишком мала, когда умер отец, и немногим старше, когда мать оставила меня в приюте. Зато я хорошо помню день, когда мне сказали, что она умерла. Я тогда заплакала, хотя до сих пор мне непонятно, отчего. Нет, свою мать я не помню… Должно быть, мне было просто горько и обидно, что меня все бросили.
– Как сейчас? – Это была просто догадка, подсказанная интуицией, но она оказалась правильной.
– Может быть… Да.