Несколько лет тому назад в самый разгар суровой северной зимы по Колымской трассе из Магадана в Сусуман двигалась колонна грузовиков. Путь неблизкий, и поэтому в кабине каждого грузовика сидели по два водителя. Когда один уставал, за руль садился другой. Только в единственной машине находился один водитель. Костин напарник заболел, и он решил отправиться в дальний путь в одиночку. Стаж у него был солидный, Колымская трасса - как дом родной. Да и не один едет. Колонной.
Двенадцать грузовиков везли в колымскую глубинку продукты. Это был последний сезонный завоз. Машины не спеша ползли, преодолевая снежные перевалы, узкие, скользкие прижимы и всякие другие сложности, которых на пути дальнобойщиков попадалось немало. В наиболее сложных местах колонна останавливалась, водители всех машин собирались вместе и, упираясь в борта, либо толкали каждый грузовик, либо подстраховывали, чтобы он не свалился в пропасть. Последним в колонне трясся за баранкой Костя.
Уже миновали Оротукан, Ягодное, пересекли речку Джелгала и приближались к Бурхалинскому перевалу. До Сусумана осталось рукой подать. Внезапно Костя почувствовал, что его грузовик, и так еле тащившийся по дороге, стал сам по себе тормозить. Кроме этого его потянуло вправо. «Баллон спустил», - чертыхнулся Костя. Колонна в это время ушла вперед и скрылась за горным поворотом. «Ничего, - подумал Костя. - Мигом заменю колесо и догоню». В те времена мало кто из водителей имел запасное колесо. В основном имелась камера, да и то не у всех. Но у Кости запаска была. Остановив машину, он выбрался из кабины. Свирепый мороз перехватывал дыхание. Достав из кузова запасное колесо, домкрат и баллонный ключ, Костя принялся за работу. Подложив под колеса деревянные чурки, он поддомкратил машину, отвернул болты и снял колесо. Подкатив тяжелую запаску и приподняв, он попытался водрузить ее на место. Обычно это получалась у него довольно лихо. Но в этот раз то ли руки задубели от жуткого мороза, то ли, поскользнувшись, он не попал колесом в нужное место и случайно ударил им по машине. Точно вспомнить это он не смог больше никогда.
Тяжело груженый грузовик, соскользнув с домкрата, рухнул правой стороной на дорогу и задним мостом вогнал кисть Костиной левой руки в лед. Все произошло за долю секунды. На мгновение от болевого шока Костя потерял сознание. Но тут же очнувшись, несмотря на дикую боль, он заметался, неимоверными усилиями пытаясь высвободиться из захлопнувшегося капкана. Но безрезультатно. Трехтонный грузовик не желал отпускать раздробленную кисть.
Наступал вечер. В это время трасса обычно пустела. Мороз крепчал. Костя лежал около машины и медленно замерзал. Помощи ждать было неоткуда. Заметят ли в колонне, что в хвосте не хватает одной машины? А времени в обрез. Максимум через полчаса неподвижности на таком морозе - смерть. И тут произошло невероятное. Изловчившись и выгнув свое тело самым невообразимым образом, Костя принялся перегрызать свою руку. В исступлении он рвал зубами кожу, перетирая неподдающиеся куски челюстями.
Кровь, пульсируя, текла из разорванных вен и тут же замерзала, превращаясь в бурые твердые камушки. Но с костями и сухожилиями совладать было невозможно. Прервав свое ужасное занятие, Костя правой рукой расстегнул полушубок, вырвал из-под свитера кусок рубашки и скатал его рулончиком. Зубами он затянул этот импровизированный жгут под локтевым суставом и вновь принялся за работу. Заметив валяющийся рядом домкрат и выхватив из него рукоятку, представляющую собой металлический стержень, немедленно пустил в ход этот немудреный инструмент, перебивая и дробя им кости, подцепляя и накручивая на него вытаскивающиеся из тела сухожилия руки до полного их разрыва. Времени оставалось в обрез. Ноги и лицо уже ничего не чувствовали. Голова кружилась.
Сознание было на грани затухания. Сказывалась большая потеря крови. Последними отчаянными ударами Костя отбил уже почти заледеневшую кисть. Собрав остаток сил, он машинально поднялся и побрел на подкашивающихся ногах по дороге, уже не понимая, что делает.
Константину удалось пройти три километра, после чего он потерял сознание. Пассажиры случайно проезжавшей мимо машины подобрали его и доставили в поселок, откуда он тут же был переправлен в больницу. Жизнь еле теплилась в его изуродованном теле. Были отморожены ноги, руки, лицо. Множество операций пришлось пережить ему. Но жив остался! После излечения Косте предложили должность ночного сторожа в этой же больнице. Другого выхода у него больше не было, и он согласился.
О такой дикой силе воли, о таком необузданном желании выжить, чего бы это ни стоило, я услышал впервые. Теперь, когда Костя приходил, я чувствовал, что ко мне его тянет какая-то необъяснимая симпатия, какое-то чувство понимания, безысходности, ущербности, сочувствия. Его раненая душа искала партнера по несчастью. И не обязательно с этим партнером надо разговаривать. Достаточно просто смотреть в глаза и ощущать близость такого же, как ты, существа, пережившего смертельные катаклизмы и в полной мере ощущающего твою боль.
Пока я лежал в больнице, о многом пришлось передумать. Я и раньше иногда задумывался над своей жизнью. С одной стороны, меня все устраивало: полная свобода действий, авторитет среди друзей, безбедная, разгульная, самостоятельная жизнь, развлечения, романтика воровской идеологии. Как взглянешь на этих серых людишек, которые от восьми до шести торчат на работе, а потом спят до следующего утра - тошно становится. С другой стороны - много ли я прожил-то так, как мне хотелось? Да почти ничего! Остальное в тюрьме.
Но это далеко не самое главное. Ведь сколько горя я принес своим близким! Бедная мама! С каким счастьем и гордостью она показывала меня, новорожденного ребенка, на работе! Сколько питала надежд, голодая и отдавая мне последний кусок! Чем же я отплатил ей за ее нежную любовь? Наверное, тем, что из-за мучительных переживаний за своего сына-подонка она в сорок пять лет отправилась в мир иной.
А отец! Все хорошее, что он силился в меня вложить, я цинично обдавал вонючей, мерзопакостной грязью. Его тонкая, чувствительная и благородная натура постоянно получала сочные плевки в лицо. Четыре брата отца с мизерной разницей в возрасте, у которых нормальные дети, выглядят добрыми молодцами, в то время как мой отец похож на дряхлого старика. И это тоже несмываемая моя вина.
А кто обокрал старенькую, беспомощную бабушку, лишив ее последней, призрачной надежды? Кто измывался над старым человеком, полностью игнорируя его интересы? Все тот же сопливый философ со своей дурацкой теорией о серых людишках.
Оказалось, что именно те серые людишки, которых я так презирал, и живут нормальной, полнокровной жизнью. Помимо работы у них имеется свое интересное общение, любовь, семья, дети. Я же лишен всего этого. В свои двадцать лет я никого не любил! А меня - тем более. Конечно, кроме родителей. Нет, наверное, я все-таки не прав. До сих пор у меня в глазах стоит та добрая бабулька ,что прорывалась сквозь конвой накормить вареной картошкой с укропом совершенно незнакомых ей людей, преступников, которые, может быть, ее когда-то обокрали. Наверное, все-таки очень приятно делать добро. Но мне это было чуждо. Я своим существованием причинял людям только одни неприятности. И правильно провидение засунуло меня в ту самую плазму. Я полностью это заслужил. Вот только зачем потом меня оно вернуло обратно, совершенно непонятно.
Очень жаль, что после освобождения из Казахстана первая моя попытка изменить свою жизнь окончилась неудачей.