Не хватило выдержки. Теперь уже свободой больше и не пахнет. Но ведь и здесь можно жить по другому. Конечно, хорошо взмывать на рудник в вагонетке, когда другие, надрываясь, ползут по горе. Хорошо записывать терца или забивать козла, когда другие выполняют твою норму в забое. Хорошо, когда тебе с почтением приносят половину передачи или посылки. Хорошо, когда ты можешь заставить другого делать все, что тебе взбредет в голову. Но неплохо было бы взглянуть и с противоположной стороны. Тогда станет понятно, что цифра, которую ты принимал за девятку, для человека сидящего напротив, выглядит шестеркой.
Все! Решено! Приезжаю на новую зону, собираю сходку и объявляю об отходе от воровской жизни. Чтоб не было обратного хода. Потом начинаю работать. При перевыполнении нормы - зачеты, день за три. Глядишь, лет через шесть-семь освобожусь. Может, отец дождется.
Все эти мысли лезли в голову, пока я валялся на больничной койке. Наконец, однажды утром в дверь моей палаты просунулась голова в военной фуражке.
- Сечкин?
- Так точно, гражданин начальник.
- Статья, срок?
- Указ два-два и статья пятьдесят девять три, срок двадцать и пять.
- Собирайся с вещами!
- На старую зону?
- Нет, едем в Усть-Омчуг.
- Одного, что ли, повезешь?
- Да, наряд на одного.
Медсестра уже принесла мою одежду. Быстренько собравшись, я вместе с конвоиром вышел на больничный двор. У подъезда стоял милицейский «воронок». Впервые с таким комфортом я ехал по Колымской трассе. Проехав поселок Усть-Омчуг и покрутившись немного по сопкам, машина остановилась возле ворот довольно большого лагеря.
- Гастролера привезли? - вопросительно посмотрел начальник лагеря на моего конвоира.
- Его, - отвечал солдат.
- Ну что, Сечкин, сразу побег начнешь готовить или немного погодя? - обратился ко мне начальник.
- А чего ждать-то? Сразу и начну! - не удержался я.
- Отсюда не сбежишь! Колыма! - усмехнулся начальник. - Только пароходом! Парохода нет своего?
- Еще не изготовил! - ехидно ответил я.
- Да ты не ершись! Лагерь у нас хороший, - примирительно произнес начальник. - Понравится - освобождаться не захочешь!
- Ну конечно, на сверхсрочную останусь, - согласился я.
Из проходной будки вышел надзиратель.
- Отведи Сечкина в зону! - обратился к нему начальник. - В четвертый барак к своим.
- Пошли! - буркнул надзиратель, ощупав меня со всех сторон.
В зоне было пять бараков. Справа от входа красовалось здание клуба, снизу до верху увешенное наглядной агитацией. «На свободу с чистой совестью!», «Труд облагораживает человека!», «Тебя ждет твоя семья!»и другие глубокомысленные изречения, предназначенные для успешного перевоспитания преступного мира. Из-за клуба тянуло ароматным запашком жареной картошки. Значит, там и кухня, и столовая. Санузловые удобства, естественно, на свежем воздухе. Слева, в стороне от бараков, притулилась небольшая банька с прачечной. Народу никого. Все на работе. Правда, в четвертом бараке находилось несколько человек. Они сидели за длинным столом и с увлечением лупили по нему костяшками домино.
- Здорово, братишки! - приветствовал я. - Воры есть?
- Есть! Как не быть? - раздался знакомый до боли голос. Даже не сам голос, а интонация. Я пристально вгляделся в говорившего. Что-то неуловимо знакомое почудилось мне в его сгорбившейся над столом фигуре. Как под гипнозом, я не мог оторвать свой взгляд от парня, который в свою очередь воззрился на меня с нескрываемым смятением.
- Браток, где я тебя видел? Ты, случайно, в Китойлаге на промплощадке не был? Или в Норильске? - выбравшись из-за стола, подходя ко мне и напряженно вглядываясь, спросил он. - А может, на Алдане?
Нет, такого просто не может быть! Все эти повадки я с детства знал наизусть.
Эту с ленцой, медвежью походку, эти угловатые движения, этот любознательный взгляд, в котором периодически происходит смена настроения, и из грустно-меланхолического он вдруг моментально превращается в удивленно-восторженный. Именно в такие моменты из этого парня выпрыгивали когда-то совершенно новые идеи. Ну конечно это же он!
- Ты что же, дебил, так и не узнал меня? - еле сдерживая радость, уставился я на него.
- Сека!!! - дико заорал он и бросился мне на шею.
- Ты, медведь, не тискай так! Ребра сломанные еле срослись! - пытался я вырваться из его железных объятий.
Да, это действительно был он. Самый первый, верный и незабываемый друг моего детства. Тот, о котором я постоянно вспоминал, мысленно переворачивая страницы своей жизни. Тот, кто плечом к плечу вместе со мной протоптал роковую тропинку к пропасти, в которой мы оба оказались. Ну конечно это был он! Это был Женька Мороз!…
Радости нашей не было предела. Уединившись на его койке вдвоем, мы принялись наперебой рассказывать друг другу обо всем пережитом за этот десяток лет. Наступил вечер. Бригады пришли с работы. А мы все никак не могли наговориться. Оказывается, наши с Морозом жизненные дороги хоть и разошлись вначале в разные стороны, но в дальнейшем шли абсолютно параллельно. Так же как и я, он был осужден в третий раз. Так же был посвящен в воры в законе. Так же принял участие в массовой резне, но только в Китойлаге на промплощадке. Пытался бежать. Попал на штрафняк в Норильск. И наконец, выбрался на эту зону.
- Мороз, я отойти хочу от воровской жизни, - поделился я с ним.
- Ты знаешь, я и сам об этом подумывал, - почесал затылок Мороз. - Но в зоне-то зачем? Срок большой. Жить как-то надо! Пахать придется. Откинешься - тогда и отходи!
- Не выйдешь тогда на свободу-то. Все время срока подматывать будут. А так, глядишь, расконвоируют! Почти как на воле жить будешь, - возразил я. - Да и зачеты пойдут!
- Зачеты еще надо заработать! Знаешь, как тут мужики пашут? Тут же прииск! Ты бывал на приисках? - поинтересовался Мороз.
- Пока не приходилось. На лесоповалах бывал, в карьерах, на рудниках, дорогу строил, а вот на прииске первый раз.
- И золота не видел?
- Только в ювелирных делах.
- Сейчас покажу! - нырнул Мороз к себе под подушку. - Пойдем на улицу, а то, не дай бог, стукач найдется, - достав кисет и сунув его в карман, позвал он меня.
Мы вышли из барака, и Мороз высыпал мне на ладонь содержимое кисета. Честно говоря, я был разочарован. Мутные желтые крохотные лепешки, скорее всего, напоминали сплюснутые капельки расплавленного и охлажденного металла. Ничего общего с благородно сияющими кольцами, цепочками и браслетами, которые мне доводилось видеть. Так, дерьмо какое-то.
- Давай на ужин! - раздался зычный голос бригадира.
Из бараков в сторону столовой потянулись угрюмые работяги.
- Сека, пойдем поклюем, - высыпал обратно в кисет свое богатство Мороз. - Как ты насчет заправки?
- Не помешает, - ответил я.
На столах стояли миски с супом. Аккуратно нарезанный хлеб располагался посередине каждого стола, рассчитанного на десять посадочных мест.
- Нам не сюда, - потащил меня Мороз в соседнюю комнату. - Ты что будешь? - спросил он меня. - Азу или жареного цыпленка?
- Если можно, шашлык на ребрышках! - с издевкой ответил я. - И еще бутылку шампанского.
- Да я не шучу, - обиделся Мороз. - В этой бендюге коммерческая жратва. За деньги. Полноту [50] , конечно, на халяву кормят.
- Ресторан, что ли? - полюбопытствовал я.
- Ну вроде того!
- Мороз, я куда попал? В санаторий? В Устьвымьлаге тоже коммерческая была. Так там вместо каши картошку с котлетами давали.
- Понимаешь, Сека, тут «хозяин» головастый. Работяг не обижает. Вольную одежду носить дает. Некоторым, надежным, волосы разрешает. Деньги по зоне ходят приличные.