Котелки он имдаст, если у них
своих нет.Ясказал, что,кажется,у них естьсвои.Я вернулся назад и
сказал шоферам, что придуза ними, как только привезут еду. Маньера сказал,
что хорошо бы, ее привезли прежде, чем начнется обстрел. Они молчали, пока я
не ушел. Они все четверо были механики и ненавидели войну.
Я пошелпроведать машины и посмотреть,что делается кругом,азатем
вернулся в блиндаж к шоферам. Мы все сидели на земле, прислонившись котенке,
и курили.Снаружи было уже почтитемно.Землявблиндаже былатеплая и
сухая, и я прислонился к стенке плечами и расслабил все мышцы тела.
- Кто идет в атаку? - спросил Гавуцци.
- Берсальеры.
- Одни берсальеры?
- Кажется, да.
- Для настоящей атаки здесь слишком мало войск.
- Вероятно, это просто диверсия, а настоящая атака будет не здесь.
- А солдаты, которые идут в атаку, это знают?
- Не думаю.
- Конечно, не знают, - сказал Маньера. - Знали бы, так не пошли бы.
- Еще как пошли бы, - сказал Пассини. - Берсальеры дураки.
- Они храбрые солдаты и соблюдают дисциплину, - сказал я.
- Они здоровые парни, и у них у всех грудь широченная. Но все равно они
дураки.
- Вот гренадеры молодцы, - сказал Маньера.Это была шутка. Все четверо
захохотали.
- Это при вас было, tenente, когда они отказались идти, а потом каждого
десятого расстреляли?
- Нет.
-Былотакоедело.Ихвыстроилииотсчиталикаждогодесятого.
Карабинеры их расстреливали.
- Карабинеры, - сказалПассини и сплюнул наземлю. - Но гренадеры-то:
шести футов росту. И отказались идти.
- Вот отказались бы все, и война бы кончилась, - сказал Маньера.
- Ну, гренадеры вовсеобэтомне думали. Просто струсили. Офицеры-то
все были из знати.
- А некоторые офицеры одни пошли.
- Двоих офицеров застрелил сержант за то, что они не хотели идти.
- Некоторые рядовые тоже пошли.
- Которые пошли, тех и не выстраивали, когда брали десятого.
-Однакомоего земляка тамрасстреляли, - сказал Пассини.- Большой
такой, красивый парень, высокий, как раз длягренадера. Вечно в Риме. Вечно
с девочками.Вечно скарабинерами. -Онзасмеялся.- Теперь уего дома
поставили часового со штыком, и никто не смеет навещать его мать, и отца,и
сестер, а егоотца лишили всехгражданскихправ, и даже голосоватьон не
может.И закон их больше не защищает.Всякийприходиибери унихчто
хочешь.
- Если б не страх, что семье грозит такое, никто бы не пошел в атаку.
- Ну да. Альпийские стрелки пошли бы.Полк Виктора-Эммануила пошел бы.
Пожалуй, и берсальеры тоже.
- А ведь и берсальеры удирали. Теперь они стараются забыть об этом.
-Вы напраснопозволяетенам вести такие разговоры,tenente.
Теперь они стараются забыть об этом.
-Вы напраснопозволяетенам вести такие разговоры,tenente. Evviva
l'esercito! (1) - ехидно заметил Пассини.
- Яэти разговоры ужеслышал, - сказаля. -Нопокуда вы сидите за
рулем и делаете свое дело...
- ...и говорите достаточно тихо, чтобы не могли услышать другие офицеры,
- закончил Маньера.
- Я считаю, что мыдолжны довести войнудо конца, - сказал я. - Война
не кончится,еслиодна сторона перестанет драться. Будет только хуже, если
мы перестанем драться.
---------------------------------------
(1) Да здравствует армия! (итал.)
- Хуже бытьнеможет, - почтительно сказал Пассини. - Нет ничего хуже
войны.
- Поражение еще хуже.
-Врядли,- сказалПассинипо-прежнему почтительно.-Что такое
поражение? Ну, вернемся домой.
- Враг пойдет за вами. Возьмет ваш дом. Возьмет ваших сестер.
-Едва ли, - сказал Пассини. - Так уж за каждым и пойдет. Пусть каждый
защищает свой дом. Пусть не выпускает сестер за дверь.
- Вас повесят. Васвозьмут и отправят опять воевать. И не в санитарный
транспорт, а в пехоту.
- Так уж каждого и повесят.
-Не можетчужоегосударствозаставитьза себя воевать,-сказал
Маньера. - В первом же сражении все разбегутся.
- Как чехи.
- Вы просто не знаете,что значит быть побежденным, вот вам и кажется,
что это не так уж плохо.
- Tenente, - сказал Пассини, - вы как будто разрешили нам говорить. Так
вот, слушайте. Страшнее войны ничего нет. Мы тут в санитарных частях даже не
можем понять, какаяэто страшная штука -война. Ате, кто поймет, как это
страшно, те уже не могут помешать этому, потому что сходят с ума. Есть люди,
которым никогдане понять.Есть люди,которые боятся своихофицеров. Вот
такими и делают войну.
- Я знаю, что война - страшная вещь, но мы должны довести ее до конца.
- Конца нет. Война не имеет конца.
- Нет, конец есть.
Пассини покачал головой.
-Войнуневыигрываютпобедами. Ну,возьмеммыСан-Габриеле. Ну,
возьмем Карсо,и Монфальконе,и Триест. А потом что? Видели вы сегодня все
те дальниегоры? Чтоже,вы думаете, мыможемих все взять? Только если
австрийцы перестанут драться. Одна сторона должна перестать драться.Почему
не перестатьдраться нам? Если они доберутся до Италии, они устанут и уйдут
обратно. У них есть своя родина. Так нет же, непременно нужно воевать.
- Вы настоящий оратор.
- Мы думаем. Мы читаем. Мы не крестьяне. Мы механики. Но даже крестьяне
не такие дураки, чтобы верить в войну. Все ненавидят эту войну.
- Странойправит класс, который глупи ничего не понимает и не поймет
никогда. Вот почему мы воюем.
- Эти люди еще наживаются на войне.
- Многие дажеи не наживаются, - сказал Пассини.