- По ту сторону гор теперь много людей, которые раньше там не жили. Ты откуда
родом?
- Из Авилы. Что ты будешь делать с динамитом?
- Взорву мост.
- Какой мост?
- Это мое дело.
- Если он в этих краях, тогда это мое дело. Нельзя взрывать мосты вблизи от
тех мест, где живешь. Жить надо в одном месте, а действовать в другом. Я свое
дело знаю. Кто прожил этот год и остался цел, тот свое дело знает.
- Это мое дело, - сказал Роберт Джордан. - Но мы можем обсудить его вместе.
Ты поможешь нам дотащить мешки?
- Нет, - сказал Пабло и мотнул головой.
Старик вдруг повернулся к нему и заговорил яростно и быстро на диалекте,
который Роберт Джордан понимал с трудом. Это было так, словно он читал Кеведо.
Ансельмо говорил на старом кастильском наречии, и смысл его слов был
приблизительно такой: "Ты животное? Да. Ты скотина? Да, и еще какая. Голова у
тебя есть на плечах? Нет. Не похоже. Люди пришли с делом первейшей важности, а
ты заботишься о том, как бы не тронули твое жилье, твоя лисья нора для тебя
важнее, чем нужды всех людей. Важнее, чем нужды твоего народа. Так, так и
перетак твоего отца. Так и перетак тебя самого. Бери мешок!"
Пабло опустил глаза.
- Каждый должен делать, что может, и делать так, чтоб это было правильно, -
сказал он. - Мой дом здесь, а действую я за Сеговией. Если ты здесь устроишь
переполох, нас выкурят из этих мест. Мы только потому и держимся в этих местах,
что ничего здесь не затеваем. Это правило лисицы.
- Да, - с горечью сказал Ансельмо. - Это правило лисицы, а нам нужен волк.
- Скорей я волк, чем ты, - сказал Пабло, и Роберт Джордан понял, что он
понесет мешок.
- Хо! Хо! - Ансельмо поглядел на него. - Ты скорей волк, чем я, а мне
шестьдесят восемь лет.
Он сплюнул и покачал головой.
- Неужели тебе так много лет? - спросил Роберт Джордан, видя, что все пока
улаживается, и желая этому помочь.
- Шестьдесят восемь будет в июле.
- Если мы доживем до июля, - сказал Пабло. - Давай я помогу тебе дотащить
мешок, - сказал он Роберту Джордану. - Второй оставь старику. - Он говорил
теперь уже не угрюмо, но скорей печально. - У старика сил много.
- Я свой мешок понесу сам, - сказал Роберт Джордан.
- Нет, - сказал старик. - Дай этому силачу.
- Я понесу, - сказал Пабло, и печаль, которая теперь слышалась в его голосе,
заставила насторожиться Роберта Джордана. Он знал эту печаль, и то, что он
почувствовал ее в этом человеке, встревожило его.
- Тогда дай мне карабин, - сказал он, и когда Пабло протянул ему карабин, он
перекинул его за спину, и они двинулись вверх, старик и Пабло впереди, он за
ними, карабкаясь, подтягиваясь, цепляясь за выступы гранитной скалы, и наконец,
перебравшись через нее, они очутились на зеленой прогалине среди леса.
Они пошли стороной, огибая этот зеленый лужок, и Роберт Джордан, который
теперь, без ноши, шагал легко, с удовольствием ощущая за плечами прямизну
карабина вместо изнурительной и неудобной тяжести рюкзака, заметил, что трава
местами выщипана и в земле остались ямки от кольев коновязи. Дальше виднелась
тропка, протоптанная там, где лошадей водили на водопой, и кое-где лежали кучки
свежего навоза. На ночь они пускают сюда лошадей пастись, а днем держат в чаще,
чтобы их не могли увидеть, подумал он. Любопытно, много ли лошадей у этого
Пабло.
Ему вспомнилось, что штаны у Пабло вытерты до блеска на коленях и с
внутренней стороны ляжек, он заметил это сразу, но как-то не придал значения.
Любопытно, есть ли у него сапоги, или он так и ездит в этих альпаргатах, подумал
Роберт Джордан. Наверно, у него полная экипировка есть. Но мне не нравится в нем
эта печаль, подумал он. Это нехорошая печаль. Так печальны бывают люди перед
тем, как дезертировать или изменить. Так печален бывает тот, кто завтра станет
предателем.
Заржала лошадь впереди, в чаще, куда солнце едва проникало сквозь густые,
почти сомкнутые верхушки сосен, и тогда между коричневыми стволами он увидел
огороженный веревкой загон. Лошади стояли, повернув головы в сторону
приближавшихся людей, а по эту сторону веревки, под деревом, лежали кучей седла,
прикрытые брезентом.
Когда они подошли совсем близко, старик и Пабло остановились, и Роберт
Джордан понял, что он должен повосхищаться лошадьми.
- Да, - сказал он. - Просто красавцы. - Он повернулся к Пабло. - У тебя тут
своя кавалерия.
В загоне было всего пять лошадей - три гнедых, одна буланая и одна пегая.
Роберт Джордан окинул взглядом их всех и затем стал присматриваться к каждой в
отдельности. Пабло и Ансельмо знали им цену, и Пабло стоял рядом, гордый и уже
не такой печальный, и любовно глядел на них, а у старика был такой вид, словно
это он преподнес Роберту Джордану неожиданный сюрприз.
- Что, нравятся? - спросил он.
- Все - моя добыча, - сказал Пабло, и Роберту Джордану приятно было, что в
голосе у него звучит гордость.
- Вот этот хорош, - сказал Роберт Джордан, указывая на одного из гнедых,
крупного жеребца с белой отметиной на лбу и белой левой передней ногой.
Это был красавец конь, словно сошедший с картины Веласкеса.
- Они все хороши, - сказал Пабло. - Ты знаешь толк в лошадях?
- Да.
- Тем лучше, - сказал Пабло. - Видишь ты у них какие-нибудь недостатки?
Роберт Джордан понял; это проверка его документов человеком, который не умеет
читать.
Лошади по-прежнему стояли, подняв головы, и смотрели на Пабло. Роберт Джордан
пролез под веревкой и хлопнул пегую по крупу. Прислонившись к дереву, он
внимательно смотрел, как лошади кружат по загону, еще раз оглядел их, когда они
остановились, потом нагнулся и вылез.
- Буланая прихрамывает на правую заднюю, - сказал он Пабло, не глядя на него.
- У нее в копыте трещина. Правда, если подковать как следует, это дальше не
пойдет, но долго скакать по твердому грунту ей нельзя, копыто не выдержит.
- Мы ее так и взяли, с трещиной в копыте, - сказал Пабло.
- У самой лучшей твоей лошади, у гнедого с белой звездой, на бабке оплыв,
который мне не нравится.
- Это пустяки, - ответил Пабло. - Он зашиб ногу три дня назад. Было бы
что-нибудь серьезное - уже сказалось бы.
Он откинул брезент и показал седла. Два седла были простые, пастушеские,
похожие на седла американских ковбоев, одно очень нарядное, с цветным тиснением
и тяжелыми закрытыми стременами, и два - военные, черной кожи.
- Мы убили двух guardia civil [жандармы (исп.)], - сказал он, объясняя
происхождение военных седел.
- Это серьезное дело.
- Они спешились на дороге между Сеговией и Санта-Мария-дель-Реаль. Они
спешились, чтобы проверить документы у крестьянина, который ехал на телеге. Вот
нам и удалось убить их так, что лошади остались целы.
- И много патрульных вы убили? - спросил Роберт Джордан.
- Несколько человек, - ответил Пабло. - Но так, чтоб лошади остались целы,
только этих двух.
- Это Пабло взорвал воинский эшелон у Аревало, - сказал Ансельмо.