Я настороженно ждал, но ничего не произошло,
и Скотт не задавал бесцеремонных вопросов, не ставил никого в неловкое положение, не произносил речей и вел себя как нормальный, умный и
обаятельный человек. Он рассказал, что им с Зельдой, его женой, пришлось из-за плохой погоды оставить свой маленький “рено” в Лионе, и спросил,
не хочу ли я поехать с ним поездом в Лион, чтобы забрать машину и вернуться на ней в Париж. Фицджкеральды сняли меблированную квартиру на улице
Тильзит, 14, недалеко от площади Звезды. Был конец весны, и я подумал, что во Франции это самое красивое время года и поездка может быть
отличной; Скотт казался таким милым и разумным, и на моих глазах он выпил две большие рюмки чистого виски, и ничего не случилось, и он был так
обаятелен и так разумно вел себя, что вечер в “Динго” стал казаться неприятным сном. Поэтому я сказал, что с удовольствием поеду с ним в Лион.
Мы условились встретиться на следующий день и договорились поехать в Лион экспрессом, который отправлялся утром. Этот поезд отходил в
удобное время и шел очень быстро. У него была только одна остановка-насколько я помню, в Дижоне. Мы намеревались приехать в Лион, проверить и
привести в порядок машину, отлично поужинать, а рано утром отправиться обратно, в Париж.
Мысль об этой поездке приводила меня в восторг. Я буду находиться в обществе старшего, известного писателя и из разговоров в машине,
несомненно, узнаю много полезного. Странно вспоминать, что я думал о Скотте как о писателе старшего поколения, но в то время я еще не читал его
роман “Великий Гэтсби”, и он казался мне гораздо старше. Я знал, что он пишет рассказы для “Сатердей ивнинг пост”, которые широко читались три
года назад, но никогда не считал его серьезным писателем. В “Клозери-де-Лила” он рассказал мне, как писал рассказы, которые считал хорошими-и
которые действительно были хорошими,- для “Сатердей ивнинг пост”, а потом перед отсылкой в редакцию переделывал их, точно зная, с помощью каких
приемов их можно превратить в ходкие журнальные рассказики.
Меня это возмутило, и я сказал, что, по-моему, это проституирование.
Он согласился, что это проституирование, но сказал, что вынужден так поступать, чтобы писать настоящие книги. Я сказал, что, по-моему,
человек губит свой талант, если пишет хуже, чем он может писать. Скотт сказал, что сначала он пишет настоящий рассказ, и то, как он потом его
изменяет и портит, не может ему повредить. Я не верил этому и хотел переубедить его, но, чтобы подкрепить свою позицию, мне нужен был хоть один
собственный роман, а я еще не написал ни одного романа. С тех пор как я изменил свою манеру письма и начал избавляться от приглаживания и
попробовал создавать, вместо того чтобы описывать, писать стало радостью. Но это было отчаянно трудно, и я не знал, смогу ли написать такую
большую вещь, как роман. Нередко на один абзац уходило целое утро. Хэдли, моя жена, очень обрадовалась, узнав про нашу поездку, хотя и не
относилась серьезно к тем произведениям Скотта, которые прочитала. Ее идеалом хорошего писателя был Генри Джеймс. Но она считала, что мне не
мешает отдохнуть от работы и поехать, хотя мы тут же пожалели, что не можем купить автомобиль и поехать вдвоем. Тогда я и представить себе не
мог, что это когда-нибудь станет возможным. Я получил аванс в двести долларов от издательства “Бони и Ливрайт” за первую книгу рассказов,
которая должна была выйти в Америке осенью, я продавал рассказы “Франкфуртер цейтунг”, и берлинскому журналу “Квершнитт”, и парижским изданиям
“Куортер” и “Трансатлантик ревью”, и мы жили очень экономно и позволяли себе только самые необходимые расходы, чтобы скопить денег и в июле
поехать на feria в Памплону, а потом в Мадрид и на feria в Валенсию.
Тогда я и представить себе не
мог, что это когда-нибудь станет возможным. Я получил аванс в двести долларов от издательства “Бони и Ливрайт” за первую книгу рассказов,
которая должна была выйти в Америке осенью, я продавал рассказы “Франкфуртер цейтунг”, и берлинскому журналу “Квершнитт”, и парижским изданиям
“Куортер” и “Трансатлантик ревью”, и мы жили очень экономно и позволяли себе только самые необходимые расходы, чтобы скопить денег и в июле
поехать на feria в Памплону, а потом в Мадрид и на feria в Валенсию. В то утро, когда мы условились встретиться на Лионском вокзале, я приехал
туда заблаговременно и стал ждать Скотта у входа на перрон. Он должен был принести билеты. Время отправления поезда подошло, а он все не
появлялся, и я купил перронный билет и пошел вдоль состава, надеясь его увидеть. Его не было, а экспресс должен был вот-вот тронуться, и я
вскочил в вагон и прошел по всему поезду, рассчитывая, что он все-таки здесь. Состав был длинный, но Скотта я не нашел. Я объяснил кондуктору, в
чем дело, заплатил за билет второго класса-третьего не оказалось-и спросил у кондуктора, какой отель в Лионе считается лучшим. У меня не было
другого выбора, и я телеграфировал Скотту из Дижона, сообщив адрес лионского отеля, где буду его ждать. Я понимал, что он не успеет получить
телеграмму до отъезда, но рассчитывал, что его жена перешлет ее ему. Я никогда прежде не слышал, чтобы взрослый человек опаздывал на поезд,
однако за эту поездку мне предстояло узнать много нового.
Характер у меня был тогда очень скверный и вспыльчивый, но к тому времени, когда мы проехали Монтеро, я несколько успокоился и злость уже
не мешала мне любоваться видами за окном вагона, а в полдень я хорошо поел в вагоне-ресторане, выпил бутылку “сент-эмильона” и решил, что, даже
если я свалял дурака, приняв приглашение участвовать в поездке, которую должен был оплатить кто-то другой, а в результате трачу деньги, которые
нужны нам на путешествие в Испанию, это будет мне хорошим уроком. Я никогда раньше не соглашался поехать куда-либо за чужой счет, а всегда
платил за себя и на этот раз тоже настоял, чтобы гостиницы и еду мы оплачивали пополам. Но теперь я даже не знал, приедет ли Фипджеральд вообще.
От злости я разжаловал его из Скотта в Фицджеральда. Позднее я был очень доволен, что исчерпал всю злость вначале. Эта поездка была не для
человека, которого легко разозлить. В Лионе я узнал, что Скотт выехал из Парижа в Лион, но не предупредил, где остановится. Я повторил свой
лионский адрес, и горничная сказала, что передаст ему, если он позвонит. Мадам нездоровится, и она еще спит. Я позвонил во все большие отели и
сообщил свой адрес, но Скотта не разыскал и потел в кафе выпить аперитив и почитать газеты. В кафе я познакомился с человеком, который
зарабатывал на жизнь тем, что глотал огонь, а также большим и указательным пальцами сгибал монеты, зажав их в беззубых челюстях. Он показал мне
свои десны-они были воспалены, но казались крепкими, и он сказал, что это неплохое mйtier <Ремесло (франц.).>. Я пригласил его выпить со мной, и
он с удовольствием согласился. У него было тонкое смуглое лицо, и оно светилось и сияло, когда он глотал огонь. Он сказал, что в Лионе умение
глотать огонь и демонстрировать чудеса силы с помощью пальцев и челюстей не приносит большого дохода. Псев-доглотатели огня погубили его mйtier
и будут губить и впредь повсюду, где им будет разрешено выступать. Он глотал огонь весь вечер, сказал он, и все же у него нет денег даже на
глоток чего-нибудь посущественнее.