Лестницы на второй этаж и на чердак явно стали результатом позднейших усовершенствований этого сомнительного архитектурного произведения, потому что находятся в разных концах здания и очень по-разному выглядят. На втором этаже мы проходим по длинному узкому коридору, в котором всего две двери: направо и налево. Не знаю уж, что за дверьми, но в коридоре точно спрятаться негде. Азамат несёт фонарь — пластиковую трубку с поддоном и кольцом сверху, что там внутри светит, понятия не имею. Второй такой же у Гхана. Топор, к счастью, остался в комнатушке хозяина, из которой мы брали фонари.
Чердак довольно просторный, и у него даже есть мансардное окно, правда, оно до середины завалено какими-то досками, а под ногами в художественном беспорядке разбросаны двери, ставни, оконные рамы и прочие результаты ремонта. Ноги поломать, как нечего делать.
— И часто дети сюда залезают? — спрашиваю, припоминая, что никаких замков или ограждений на лестнице не было.
— Да старшие-то постоянно тут толкутся, но днём, — отвечает Гхан. — Мелюзгу не пускают. А ночью — только ваш, он у нас один может по ночам не спать, прям демон, право слово, уж извините.
Азамат не то кашляет, не то хмыкает. Поднимает фонарь над головой и оглядывает чердак.
— По-моему, тут никого нет.
Гхан тоже осматривается.
— Забился, небось, под какую-нибудь дверь или за штабелем... Я ж говорю, его найти — только если по запаху, как собака. Хотите — ищите, мне вторая нога дорога.
Азамат смотрит на него с сомнением, но всё-таки решает поискать: осторожно двигается в глубь чердака. Я забираю у Гхана второй фонарь и направляюсь к противоположному торцу, где к стене под углом прислонены какие-то щиты. Бреду я туда долго и мучительно, но под щитами никого не оказывается. Азамат тем временем заглядывает за штабеля у окна и проверяет ещё несколько тёмных мест, но тоже никого не находит. Гхан стоит на верхней ступеньке лестницы и явно нервничает.
— Боюсь, как бы он в лес не сбежал, — негромко произносит приютчик, видя бесплодность наших поисков. Азамат резко распрямляется.
— А что, и такое бывает?
— Разок было... О прошлом годе, как заслышал, что мать едет... Но то летом было, сейчас-то уж, надеюсь, ума хватит...
— Тихо! — внезапно шикает Азамат, застывает и прислушивается. Я задерживаю дыхание, но ничего не слышу. Азамат, однако, по возможности быстро пробирается к окну. — Оно открывается?
— Почём я знаю... — бормочет Гхан. — Я к нему не подходил лет двадцать.
Азамат тщательно осматривает конструкцию, потом на что-то нажимает, и створка распахивается наружу. Тогда он вешает фонарь на торчащую из штабеля доску, взбирается на что-то и встаёт на карниз, держась за край крыши. Голова его скрывается из поля зрения.
— Кир! — слышу я его голос, приглушённый окном. — Кир, послушай, у нас к тебе дело. Ты не мог бы слезть?
Я слышу второй голос, но что он говорит, не разбираю.
— Это очень неудобно объяснять на крыше, — говорит Азамат. — Я обещаю, что тебе не будет ничего плохого, если слезешь. Пожалуйста! Не будешь же ты там до утра сидеть?
Голос с крыши отвечает не очень дружелюбно, а Гхан вздыхает.
— Будет. Этот будет сидеть, пока от голода не кильнётся. Дай-ка мне фонарь, женщина, я ему кое-что поубедительнее, чем "пожалуйста", скажу.
Я осторожно переставляю ноги между наваленным хламом и возвращаюсь к люку, где передаю фонарь Гхану. Он медленно, с большим трудом пробирается к окну. Азамат всё это время пытается убедить Кира слезть, но безо всякого эффекта. Весёлая жизнь нам предстоит, я чувствую, если на этого парня даже Азамат не действует.
Гхан наконец высовывается в окно и что есть мочи орёт:
— Кир, шакал, а ну слез быстро, не то я твою тварюгу пристрелю!
Наверху слышится шорох, и на краю крыши появляется косматая голова. Я немного различаю её на фоне неба.
— Не посмеешь, — заявляет голова.
— Да сдохнуть мне на этом месте! — обещает Гхан. — Вот прям щас пойду ружьё заряжать!
Из-под крыши доносится пара забористых выражений — я такие и от наёмников разве что пару раз слышала — потом голова втягивается и начинается какое-то шебуршание.
— Подвинься, — мрачно требуют сверху. Азамат послушно влезает обратно в окно и отходит в сторону. С края крыши свешивается узкое длинное тело и одним движением переправляется на чердак. Автоматически закрывает за собой окно. — Ну и чего вам от меня надо?
Азамат только открывает рот, чтобы объяснить, но Гхан встревает:
— Иди складывай пожитки, тебя забирает отец.
Кир вздрагивает, втягивает голову в плечи и обводит Азамата совсем другим взглядом. Потом дёргается в сторону люка, но Гхан хватает его за локоть.
— Только не думай, что можешь сбежать. Вы бы, уважаемый господин, его придержали, а то и правда в лес умотает, ищи его там свищи.
— Кир, послушай, мы не сделаем тебе ничего плохого, — снова принимается уговаривать Азамат. Парень оборачивается к нему, потом резко пихает Гхана локтем в живот, тот разжимает руку, и Кир мчится на меня, потому что я стою как раз между ним и люком. Как по этому чердаку можно передвигаться на такой скорости, я не знаю, но знаю, что мальчишку надо ловить, иначе ведь и правда спрячется в лесу и замёрзнет насмерть. Поэтому, когда он приближается, я отставляю ногу для устойчивости и хватаю его поперёк туловища обеими руками. Он даже не вырывается, просто замирает, как испуганная кошка, а через несколько секунд до нас добирается Азамат и прихватывает Кира за плечи.
— Успокойся, — говорит он с весёлой усмешкой. — В догонялки другой раз поиграем. Пошли собираться.
Мы конвоируем Кира до двери в коридоре. За ней оказывается общая спальня. Гхан крепко держит мальчишку за пояс штанов, рассудив, что без них он не сбежит. Мы с Азаматом остаёмся в дверях, чтобы не наступить ни на кого из спящих. Кир подходит к матрасику на полу, снимает с него простынку, потом открывает стенной шкаф и выгружает небольшую кучку мятой одежды, сапоги и ещё какие-то предметы, завязывает простыню в тючок и закидывает за плечо.
— Негусто вещей, — замечаю.
— Естественно, — вздыхает Азамат. — У них тут всего негусто.
Гхан подталкивает Кира к выходу. На соседних матрасах просыпаются несколько постояльцев, но виду не подают, наоборот, накрываются одеялами с головой, только ноги подтягивают, чтобы не наступили.
В коридоре Гхан сворачивает не к кухне, а обратно к чердачной лестнице. Азамат придерживает Кира за плечи, пока Гхан выволакивает из угла стремянку, открывает окно и спускает её на улицу.
— Так это и есть вход? — интересуется Азамат.
— Да, — отвечает Гхан. — Чтоб посторонние не шлялись.
Он садится на подоконник, перекидывает ноги наружу и шатко спускается по стремянке.
— Давайте его сюда, — предлагает, — я приму.
Азамат оглядывает своего отпрыска.
— У тебя тёплой одежды совсем никакой нету?
Кир смотрит на него презрительно.
— Эта тёплая.
На нём какая-то жиденькая свитерюлька и залатанные шерстяные штаны.
— Ясно, — вздыхает Азамат, — ладно, до унгуца добежишь. Давай полезай.
Однако Кир не рвётся лезть в окно.
— До унгуца? — ошеломлённо переспрашивает он. — У вас унгуц?!
— Ага, — довольно кивает Азамат. — Никогда не летал?
— Ну полезай быстро, весь дом выстудишь! — орёт Гхан снаружи. Из-за сарая доносится собачий вой. Кир так ничего и не отвечает, но всё-таки лезет в окно. Гхан его перехватывает и держит, пока мы спускаемся по лестнице.
На улице уже начинает светать, ночь сереет, снег создаёт белый фон. Азамат быстро шагает к унгуцу, чтобы поменьше морозить ребёнка, хотя тот не подаёт признаков замерзания. Внезапно он останавливается.
— Кир, ну пойдём, — подталкивает его Азамат, но парень встал намертво.
— Я хочу взять Филина, — угрюмо сообщает он.
— Кого? — не понимаем мы.
— Да ты рехнулся! — рявкает Гхан.
— Я не полечу без Филина, — упёрто заявляет Кир.
— Кто это? — спрашивает Азамат.
— Да щенок евойный, — отмахивается Гхан. — Вон, за сараем воет, слышите? Кир, не дури, никто твою скотину не поволочёт.
Азамат вопросительно смотрит на меня. Я пожимаю плечами. Конечно, собака в унгуце — не очень удобно, будет под руки лезть, лизаться, да и вряд ли она натренирована терпеть до прогулки, но с другой стороны не бросать же её здесь. Я так понимаю, это её Гхан угрожал пристрелить. Да и мальчику будет спокойнее, если мы разрешим ему держать домашнее животное.
— Ну давай возьмём, — говорю.
— Отлично, — кивает Азамат. — Пойдём, Кир, заберём твою собаку.
Парень вытаращивается на нас, как будто привидение увидел, но быстро приходит в себя и резво провожает Азамата за сарай. Гхан тоже очень удивляется и бормочет что-то насчёт сумасшедших богачей. Моё семейство является из-за сарая, влекомое рвущейся с поводка белой лайкой примерно полугодовалого возраста.
— Уй ты, маленький, — не удерживаюсь я. — Это и есть Филин?
— Ну да, — разводит руками Гхан. — Уж не знаю, где ваш пацанёнок его взял, то ли спёр, то ли подобрал где... Вы уж извините, что он такой упёртый, я его и так, и сяк воспитывать пытался, да не выходит ничего.
— Видимо, в дедушку пошёл, — бормочу я себе под нос. — Ну чего, всё взяли? Грузимся?
— Да, давай, — Азамат волочёт Кира с Филином к унгуцу и открывает кабину с брелка. — Полезайте на заднее сиденье. Гхан-хон, держи, — он выдаёт приютчику мешок с монетами. Кир недружелюбным взглядом следит за передачей вознаграждения. Гхан расплывается в щербатой улыбке.
— Всего вам доброго, да хранят вас боги, добрые люди! Я уж прослежу, чтоб никто в ваши дела не лез, — подмигивает.
— Спасибо, Гхан-хон, — Азамат слегка кланяется. — Но наши-то дела всё равно скоро всем известны будут, можете не стараться.
Мы залезаем в кабину, Азамат через плечо проверяет, на месте ли ребёнок и собака, и закрывает купол. Кир широко раскрытыми глазами следит за каждым движением отца, а потом таращится в окно, наблюдая за взлётом. Филин тоже утыкает чёрный нос в стекло и посвистывает.
— Ф-фух! — я откидываюсь на спинку сиденья и принимаюсь наконец-то рассматривать ребёнка. Я и до того заметила, но сейчас удостоверилась, что он тоже ксерокс с Азамата, как и Алэк. По фотографиям земных детей мы с Азаматом пришли к выводу, что восьмилетний муданжец должен выглядеть примерно как двенадцатилетний землялни, но Кир кажется младше на пару лет. Это, впрочем, легко объяснимо. Во-первых, он очень тощий, — я когда его схватила на чердаке, прямо сквозь свитер все рёбра почувствовала, — а во-вторых, даже на Земле постояльцы детских домов обычно выглядят младше своего возраста.
Кир отлипает от окна и хмуро смотрит на меня. Я вытряхиваюсь из шубы, потому что салон нагревается, стаскиваю с головы тёплый платок. Ребёнок отшатывается и вжимается в спинку.