- Лишь бы вам было легче работать! - снова фыркнул Дидерих. - Только об этом я и мечтаю. Благодарю, можете идти.
После ухода механика Зетбир и Дидерих долго молчали и занимались каждый своим делом. Вдруг Зетбир спросил:
- А чем мы за него заплатим?
Дидерих мгновенно вспыхнул до ушей: он тоже все время об этом думал.
- Есть о чем беспокоиться! Чем заплатим! Прежде всего я выговорю большую рассрочку, а затем, если уж я заказываю такую дорогую машину, то неужели вы думаете, что я не знаю, для чего! Знаю, милый мой! Ясно, что у меня есть определенные виды на расширение моего предприятия в ближайшем будущем... но пока я не считаю нужным говорить об этом.
И он удалился, надменно вскинув голову, хотя его и грызли сомнения. Разве Наполеон Фишер не оглянулся с таким видом, словно ему удалось порядком околпачить хозяина? "Кругом враги, - подумал Дидерих и еще больше выпятил грудь, - но от этого силы только крепнут. Всех сотру в порошок. Они узнают, с кем имеют дело!" И он решил выполнить намерение, с которым проснулся сегодня утром. Он отправился к доктору Гейтейфелю. Доктор как раз принимал больных. Дидериху пришлось ждать. Гейтейфель принял его в своем процедурном кабинете, где все: запахи и предметы - напоминало Дидериху, с каким страхом он, бывало, входил сюда. Доктор Гейтейфель взял со стола газету, коротко рассмеялся и сказал:
- Вы пришли, вероятно, похвалиться своими победами? Еще бы! Сразу два таких успеха! Напечатаны ваши подогретые шампанским верноподданнические излияния, да и телеграмма часовому от кайзера, с вашей точки зрения, не оставляет желать лучшего.
- Какая телеграмма? - спросил Дидерих.
Доктор Гейтейфель показал. Дидерих прочел: "За доблесть, проявленную тобой на поле чести в борьбе с внутренним врагом, выражаю мою высочайшую благодарность и присваиваю тебе чин ефрейтора". Телеграмма, напечатанная черным по белому, произвела на него впечатление совершеннейшей подлинности. Он даже умилился и сдержанно, как и подобает мужчине, сказал:
- Каждый истинный националист обеими руками под этим подпишется. - Гейтейфель лишь плечом повел, и Дидерих собрался с духом: - Я пришел не для этого, я хочу выяснить наши отношения.
- Они, надо полагать, давно выяснены, - сказал Гейтейфель.
- Отнюдь нет.
Дидерих стал уверять, что склонен заключить почетный мир. Он готов действовать в духе правильно понятого либерализма, если только встретит уважение к своему строго националистическому образу мыслей. Доктор Гейтейфель ответил, что все это пустозвонные фразы, и Дидерих почувствовал, как почва ускользает у него из-под ног. Этот человек держит его в своей власти; он может обвинить Дидериха в трусости, опираясь на документ! В иронической улыбке, игравшей на желтом китайском лице Гейтейфеля, во всей его самоуверенной повадке притаился вечный намек. Он молчит, он хочет, чтобы дамоклов меч <См. Прим.> постоянно висел над головой Дидериха, этому необходимо положить конец!
- Я прошу вас, - сказал Дидерих охрипшим от волнения голосом, - вернуть мне мое письмо.
Гейтейфель прикинулся удивленным.
- Какое письмо?
- Которое я написал вам, когда был призван.
Врач сделал вид, что припоминает.
- Ах да: вы хотели уклониться от военной службы.
- Я так и думал, что вы придадите оскорбительный для меня смысл неосторожно высказанной просьбе. Еще раз прошу вернуть мне письмо. - И Дидерих надвинулся на Гейтейфеля.
- Ах да: вы хотели уклониться от военной службы.
- Я так и думал, что вы придадите оскорбительный для меня смысл неосторожно высказанной просьбе. Еще раз прошу вернуть мне письмо. - И Дидерих надвинулся на Гейтейфеля.
Тот не тронулся с места.
- Оставьте меня в покое. Я вашего письма не сохранил.
- Я требую честного слова.
- Честного слова я по приказу не даю.
- В таком случаю предупреждаю вас о последствиях вашего нечестного образа действий. Если вы вздумаете воспользоваться письмом, чтобы при случае учинить мне гадость, я обвиню вас в нарушении профессиональной тайны. Я подам жалобу во врачебную палату <См. Прим.>, потребую наложить на вас штраф и употреблю все свое влияние, чтобы вас уничтожить. - И не помня себя от бешенства, сорвавшимся голосом прохрипел: - Я готов на все. Между нами - открытая война не на жизнь, а на смерть.
Доктор Гейтейфель взглянул на него с любопытством и помотал головой, шевеля китайскими усами.
- Вы охрипли, - сказал он.
Дидерих отшатнулся.
- Какое вам до этого дело? - пробормотал он.
- Никакого, - сказал Гейтейфель. - Я обратил на это внимание, потому что всегда предсказывал нечто подобное.
- Что именно? Извольте говорить яснее.
Но Гейтейфель отказался. Дидерих сверкнул глазами.
- Я решительно требую, чтобы вы исполнили свой врачебный долг.
- Я не ваш врач, - ответил Гейтейфель.
Дидерих сменил повелительный тон на жалобно-пытливый.
- Порой я чувствую боль в горле. Вы полагаете, что это серьезно? Есть основания опасаться самого страшного?
- Советую вам обратиться к специалисту.
- Да ведь вы единственный в городе специалист! Бога ради, господин доктор, не берите греха на душу, у меня на руках семья.
- Да вы бы поменьше курили и пили. Вчера вечером вы хватили через край.
- Ах, так! - Дидерих выпрямился. - Вы мне не можете простить вчерашнее шампанское. И верноподданнический адрес.
- Если вы подозреваете меня в низменных побуждениях, зачем вы меня спрашиваете?
Но Дидерих уже снова молил:
- Скажите, по крайней мере, не угрожает ли мне рак?
Гейтейфель не улыбнулся.
- Ребенком, правда, вы всегда отличались золотушным и рахитичным складом. Зря вы не служили в армии, вы бы не обрюзгли так.
***
В конце концов он сменил гнев на милость, осмотрел Дидериха и принялся смазывать ему горло. Дидерих задыхался, боязливо вращал глазами и стискивал руку врача. Гейтейфель убрал шпатель.
- Так я, разумеется, ничего сделать не смогу. - Он хмыкнул. - Вы ничуть не изменились - такой же, как в детстве.
Как только Дидерих отдышался, он немедленно унес ноги из этой камеры пыток. Не успели у него просохнуть глаза, как он натолкнулся на Ядассона.
- Что с вами? - спросил Ядассон. - Вчерашняя попойка вам повредила? Так почему же вы обратились именно к Гейтейфелю?
Дидерих уверил его, что чувствует себя превосходно.
- Но этот тип довел меня до белого каления! Я отправился к нему, ибо счел своим долгом потребовать удовлетворительного объяснения по поводу вчерашних речей Лауэра.