Пререкаться с самим Лауэром не очень-то приятно человеку благомыслящему.
Ядассон предложил зайти в пивную Клапша.
- Я, стало быть, пошел к нему, - продолжал Дидерих, уже сидя с Ядассоном за столиком, - в надежде, что вся эта история объяснится очень просто; либо сей господин был пьян в дым, либо на него нашло временное затмение! Вместо этого, как вы думаете, что происходит? Гейтейфель держит себя нагло. Говорит самоуверенным тоном. Подвергает циничной критике наш верноподданнический адрес и - вы не поверите! - даже телеграмму его величества!
- Ну, а затем? - спросил Ядассон; одна рука его была занята обследованием фрейлейн Клапш.
- Для меня здесь не существует никаких "затем"! С этим господином я раз навсегда покончил счеты! - воскликнул Дидерих, хотя у него изрядно сосало под ложечкой от мысли, что в среду ему опять предстоит смазывание.
- Ну, а я еще не покончил, - отрезал Ядассон. И в ответ на удивленный взгляд Дидериха: - Вы забыли, что существует учреждение, именуемое королевской прокуратурой, и оно весьма интересуется господами, подобными Лауэру и Гейтейфелю. - Он оставил в покое фрейлейн Клапш и сделал ей знак скрыться с глаз.
- Что вы намерены предпринять? - спросил неприятно пораженный Дидерих.
- Я думаю предъявить им обвинение в оскорблении величества.
- Вы?
- Да, я. Прокурор Фейфер сейчас в отпуске, и я его замещаю. Во время самого происшествия я отсутствовал и тотчас же установил это при свидетелях. Стало быть, я имею право выступить на процессе как представитель обвинения.
- Но если никто не возбудит его?
На лице Ядассона появилась жесткая усмешка.
- Слава богу, мы можем и без этого обойтись... Кстати, напоминаю вам, что вчера вечером вы сами предложили себя в свидетели.
- Решительно не помню, - живо сказал Дидерих.
Ядассон похлопал его по плечу.
- Ничего, вспомните, как только вас приведут к присяге.
Дидерих вспылил. Он так расшумелся, что Клапш осторожно заглянул в комнату.
- Господин асессор, не могу не выразить вам крайнего удивления. Мои частные замечания вы... По-видимому, вы рассчитываете с помощью политического процесса скорее выскочить в прокуроры. Но я хотел бы знать, какое мне дело до вашей карьеры?
- А мне до вашей, - ответил Ядассон.
- Так. Значит - враги?
- Надеюсь, мы еще с вами поладим.
И Ядассон разъяснил, что у Дидериха нет никаких оснований бояться процесса. Все свидетели событий в погребке, включая и друзей Лауэра, не могут не показать то же, что и Дидерих. Дидериху отнюдь не придется отважиться на какой-либо особый шаг.
- К сожалению, я его уже сделал, - ответил Дидерих, - ведь именно я затеял скандал с Лауэром.
Но Ядассон его успокоил:
- Это никого не интересует. Важно установить одно: произнес ли Лауэр инкриминируемые ему слова или нет? Вы, точно так же, как все остальные, дадите свои показания. При желании можете это сделать с осторожностью.
- С большой осторожностью, - подхватил Дидерих. И, глядя на сатанинскую усмешку Ядассона: - Да разве мне когда-нибудь могло прийти в голову засадить в тюрьму такого порядочного человека, как Лауэр? Да, да, порядочного! Ибо политические убеждения, на мой взгляд, сами по себе никого не позорят.
- Особенно когда это касается зятя старика Бука, ведь в Буке вы еще пока нуждаетесь, - сказал в заключение Ядассон, и Дидерих опустил голову.
- Особенно когда это касается зятя старика Бука, ведь в Буке вы еще пока нуждаетесь, - сказал в заключение Ядассон, и Дидерих опустил голову.
Этот карьерист, этот еврей бессовестно эксплуатирует его, и он перед ним беззащитен! Верь после этого в дружбу! Дидерих сказал себе, - в который раз! - что все поступают в жизни бессовестнее и коварнее, чем он. Его главная задача теперь: научиться идти напролом. Он выпрямился и метнул испепеляющий взгляд. На большее он пока не решился. С господами из прокуратуры надо держать ухо востро! Кто их ведает?.. Впрочем, Ядассон заговорил о другом.
- А знаете ли вы, какие странные слухи пошли в управлении регирунгспрезидента и у нас в суде относительно телеграммы его величества в штаб полка? Полковник, говорят, утверждает, будто он никакой телеграммы не получал.
Дидерих сохранял твердость голоса, хотя сердце у него екнуло.
- Телеграмма-то ведь напечатана в газете!
Ядассон двусмысленно ухмыльнулся.
- Чего там только не напечатано. - Он попросил Клапша, снова просунувшего в дверную щель свою лысину, принести "Нетцигский листок". - Смотрите-ка, в этом номере вообще нет ни строчки, которая не имела бы прямого отношения к его величеству. Вот передовица. Тема - послание кайзера о религии откровения. Далее телеграмма кайзера командиру полка, в местных новостях - репортаж о героическом подвиге часового, а в отделе "Смесь" три эпизода из семейной жизни кайзера.
- Ужасно трогательные истории, - вставил словечко Клапш и завел глаза под лоб.
- Весьма, весьма, - подтвердил Ядассон, а Дидерих:
- Даже такая крамольная газета, как "Нетцигский листок", и та не может не признать величия нашего кайзера!
- Но при таком похвальном рвении вполне возможно, что редакция на день раньше опубликовала высочайшую телеграмму... то есть до того, как она была отправлена.
- Исключается! - решительно сказал Дидерих. - Стиль его величества неповторим.
Клапш тоже узнал стиль его величества.
Ядассон согласился.
- Ну, да... Мы не выступаем с опровержением только потому, что в таких случаях разве знаешь... Возможно, что полковник не получил телеграммы, а газета получила ее непосредственно из Берлина. Фон Вулков вызвал к себе редактора Нотгрошена, но этот малый отказался дать показания. Вулков рассвирепел, он сам явился к нам и потребовал репрессивных мер против Нотгрошена, - ведь редактор обязан назвать прокуратуре источник информации. Посовещавшись, мы отказались от этой мысли и предпочли ждать опровержения из Берлина... именно потому, что ничего нельзя знать...
Клапша позвали на кухню. Когда он вышел, Ядассон прибавил:
- Странно, не правда ли? Всем эта история кажется подозрительной, но никто не хочет принимать меры, ибо в этом случае... в этом исключительном случае, - сказал Ядассон, иезуитски подчеркивая каждое слово, и выражение лица его было иезуитским, даже уши, казалось, иезуитски топорщатся, - именно самое невероятное чаще всего оказывается правдой.
Дидерих потерял дар слова: ему и во сне не снилось, что возможно такое черное предательство. Ядассон заметил, как он потрясен, и смешался; он начал вилять.
- Строго между нами, у этого человека тоже есть свои слабости.
Дидерих холодно и предостерегающе ответил:
- Вчера вечером вы как будто были другого мнения.
Ядассон сослался на шампанское, конечно, заглушающее голос критики.