– Избавили бы его от боли, от ревматизма. – Он искоса посмотрел на Гитано – уловил ли тот параллель, но большие костистые руки не шевельнулись, глаза недвижно смотрели на лошадь. – К старичью надо быть милосердным, избавлять от страданий, – продолжал отец Джоди. – Один выстрел, сильный шум, одна сильная боль – скажем, в голове – и все. Это лучше, чем вечная ломота в костях и гнилые зубы.
– Старики имеют право отдохнуть, – вмешался Билли Бак. – Шутка ли, проработали всю жизнь. Может, они не против еще поболтаться на этом свете.
Карл внимательно вглядывался в исхудавшую лошадь.
– Ты не представляешь, каков был Истер в старые времена, – сказал он с теплыми нотками в голосе. – Вскинутая шея, точеная грудь, изящный круп. Барьер из пяти перекладин брал почти с места. Я на нем выиграл заезд, когда мне было всего пятнадцать лет. Пару сотен всегда мог на нем заработать. Не представляешь, каков был красавец. – Он оборвал себя, потому что презирал мягкотелость. – Но сейчас его надо пристрелить, – заключил он.
– Он имеет право отдохнуть, – стоял на своем Билли Бак.
Отцу Джоди пришла в голову забавная мысль. Он повернулся к Гитано.
– Если бы в предгорьях росла яичница с ветчиной, – сказал он, – я бы тебя взял – пасись на здоровье. Но чтобы ты пасся в моей кухне – это мне не по карману.
И, засмеявшись, он вместе с Билли Баком пошел к дому.
– Расти в предгорьях яичница с ветчиной, – добавил он, – мы бы и сами подкормились.
Джоди знал: это отец ищет, как бы сделать Гитано побольней. Он и Джоди часто бил по больному месту. Всегда знал, как ужалить, как растравить душу.
– Это он так только говорит, – пояснил Джоди. – Ни в жизни он Истера не застрелит. Он его любит. Ведь Истер – его самая первая лошадь.
Солнце укатилось за высокие горы, стоявшие незыблемой стеной, и на ранчо все притихло. В вечернюю пору Гитано, похоже, почувствовал себя уютнее. Он издал губами чудной резкий звук и протянул руку за забор. Старый Истер подковылял на зов, и Гитано почесал под гривой тощую шею.
– Он вам нравится? – негромко спросил Джоди
– Да... только ни черта уже не тянет.
В доме зазвонили в железный треугольник.
– Ужин! – воскликнул Джоди. – Пошли ужинать.
По дороге к дому Джоди снова заметил – держится Гитано прямехонько, совсем как юноша. Старика в нем выдавали лишь судорожные движения да шарканье каблуков.
В нижние ветви кипариса возле сарая залетела стая грузных индеек. Лоснящийся от жира домашний кот прошествовал по дороге с крысой в зубах, такой здоровенной, что хвост ее волочился по земле. Где-то в предгорьях перекликались куропатки, напоминая журчание родника.
Джоди и Гитано подошли к задним ступенькам, и через дверь с металлической сеткой на них посмотрела миссис Тифлин.
– Бегом, Джоди. Проходите, Гитано, будем ужинать.
Карл и Билли Бак уже ели за покрытым клеенкой длинным столом. Джоди скользнул на свой стул, даже не сдвинув его с места. Гитано же продолжал стоять и мять в руках шляпу, пока Карл не поднял голову и не сказал:
– Садись, садись. Перед дальней дорогой набить брюхо не мешает.
Карл боялся, что сжалится над стариком и позволит ему остаться, потому и был все время начеку – нюни распускать нечего.
Гитано положил шляпу на пол и робко сел за стол. Брать ничего не стал. Карл протянул ему тарелку.
– Вот, накладывай.
Гитано ел очень медленно, отрезая крошечные кусочки мяса и сгребая пюре в маленькие кучки.
У Карла Тифлина, однако же, душа была не на месте.
– А что, в этих краях у тебя никаких родственников? – спросил он.
– У меня зять в Монтерее, – ответил Гитано не без гордости. – И двоюродные там есть.
– Ну, так поезжай туда и живи с ними.
– Я родился здесь, – возразил Гитано с мягким упреком.
Из кухни вышла мать, в большой миске она несла запеканку из тапиоки.
– Я тебе говорил, – с ухмылкой обратился к ней Карл, – что я ему сказал? Что я бы его взял, расти в предгорьях яичница с ветчиной – пусть пасется на здоровье, как старина Истер.
Гитано сидел, не поднимая глаз от тарелки.
– Жаль, что он не может остаться, – сказала миссис Тифлин.
– Давай не будем, – сердито прервал ее Карл.
После еды Карл, Билли Бак и Джоди перебрались в гостиную – немного посидеть, – Гитано же, безо всяких «до свидания» или «спасибо», сразу вышел из дому через кухонную дверь. Джоди украдкой поглядывал на отца. Знал – отец сам себя стыдится.
– В наших краях полно этих старых пайсано, – сказал Карл Билли Баку.
– Да ведь они двужильные, – заступился за них Билли. – Белым в жизни до таких годов не проработать. Видел я одного, самому сто пять лет, так он еще верхом ездит. Найди-ка среди белых такого старика, как Гитано, чтобы протопал пешком двадцать или тридцать миль.
– Что им износу нет, это факт, – согласился Карл. – И ты, значит, хочешь за него слово замолвить? Пойми, Билли, – начал объяснять он, – я и без лишних ртов едва держусь на плаву, того и гляди приберет наше ранчо Итальянский банк. Ты же знаешь это, Билли.
– Ясное дело, знаю, – сказал Билли. – Будь ты богатый, какие разговоры.
– То-то и оно, а ведь у него и родственники есть. Зять и двоюродные прямо в Монтерее. Пусть к ним и идет, а при чем здесь я?
Джоди тихонько сидел и слушал, а в ушах стоял негромкий голос Гитано и его неопровержимое: «Но я здесь родился». Было в Гитано что-то таинственное, как в самих горах. Горные хребты тянулись далеко, сколько хватало глаз, но за самым последним взмывшим к небу хребтом скрывалась огромная неведомая страна. Так и Гитано – он был стариком, пока ты не вглядывался в его подслеповатые темные глаза. В их глубине таилось что-то неведомое. Говорил он слишком мало – не догадаешься, что там у него внутри. Джоди так и тянуло к сараю. Пока отец говорил, он соскользнул со стула и бесшумно вышел из дому.
Тьма была непроглядная, и далекие звуки гор доносились четко и ясно. Из-за холма слышалось позвякиванье колокольчиков – это ехала по проселочной дороге бригада лесорубов. Джоди осторожно пробирался по темному двору. В окне комнатки в сарае горел свет. Ночь всегда несла с собой тайну, поэтому Джоди тихонько подошел к окну и заглянул внутрь. Гитано сидел в кресле-качалке, спиной к окну. Правой рукой он делал перед собой какие-то плавные движения. Джоди толкнул дверь и вошел. Гитано резко выпрямился и, схватив кусок оленьей кожи, попытался прикрыть им что-то у себя на коленях, но кожа соскользнула на пол. Джоди, пораженный, смотрел на руки Гитано – в них была изящная и тонкая рапира с золотистым эфесом в форме корзинки. Острие выходило из него пронзительным темным лучиком. На эфесе виднелись прорези и тонкая резьба.
– Что это? – спросил Джоди.
Гитано лишь обиженно взглянул на него, подобрал упавший лоскут оленьей кожи и решительно завернул в него прекрасное острие.
– Можно посмотреть? – Джоди протянул руку.
В глазах Гитано полыхнули сердитые огоньки, и он покачал головой.
– Где вы ее взяли? Откуда она?
На сей раз Гитано посмотрел на него внимательно, словно в размышлении.
– Досталась от отца.
– А ему? Ему от кого?
Гитано перевел взгляд на длинный сверток из оленьей шкуры.
– Не знаю.
– Он никогда не говорил?
– Нет.
– И что вы с ней делаете?
Гитано слегка удивился.
– Ничего. Просто храню.
– Может, все-таки покажете?
Старик медленно развернул острие, на секунду позволил свету лампы скользнуть по нему. Потом снова завернул.
– Теперь иди. Я хочу спать.
Он задул лампу, не успел Джоди выйти за дверь.